Свидание со смертью

Сара быстро приняла решение.
— Но почему бы вам тут не задержаться? — спросила она. — Мы их потом вместе нагоним.
— Ой, нет-нет. — Кэрол даже отшатнулась. — Я… Нет, этого никак нельзя.
— Но почему? — спросила Сара.
— Поверьте мне. Мама будет.., будет…
— Я знаю, иногда родители не желают понять, что их дети стали взрослыми, — авторитетно сказала Сара. — И продолжают командовать ими, как будто те еще совсем маленькие. Но поймите, нельзя идти у них на поводу. За свою свободу надо бороться.
— Вы не понимаете… — пробормотала Кэрол. — Вы совсем не понимаете… — И судорожно сжала руки. Но Сара будто ее не слышала:
— Иногда приходится, конечно, уступать, чтобы избежать скандала. Скандалы — это неприятно, что и говорить, но поверьте, свобода стоит того, чтоб за нее бороться.
— Свобода? — Кэрол вскинула на нее изумленный взгляд. — Никто из нас — ни я, ни братья, ни сестра — никогда не были свободны. И не будем.
— Глупости! — решительно отрезала Сара.
— Послушайте, — Кэрол коснулась ее плеча рукой, — я все же попытаюсь объяснить вам! До замужества моя мать — то есть на самом деле она мне мачеха — была тюремной надзирательницей. А мой отец был начальником тюрьмы, там он с ней и познакомился. Вот с тех пор все и началось. Она так и осталась надзирательницей — нашей! И поэтому вся наша жизнь — тюрьма! — Кэрол затравленно оглянулась. — Наверняка меня уже хватились. Бегу.
Сара крепко сжала ее локоть:
— Погодите. Мы с вами должны увидеться и еще поговорить.
— Я не смогу. Нет, я никак не смогу.
— Сможете, — твердо сказала Сара. — Приходите сегодня ко мне — когда ваши лягут спать. Я в триста девятнадцатом. Не забудете? Триста девятнадцать.
Сара отпустила ее руку, и Кэрол побежала догонять свою семью.
Сара смотрела ей вслед, пытаясь переварить услышанное, и не сразу заметила, что к ней подошел доктор Жерар.
— Доброе утро, мисс Кинг. Итак, вы только что беседовали с мисс Кэрол Бойнтон?
— Если это можно назвать беседой! — И она пересказала доктору их разговор.
У Жерара загорелись глаза.
— Так вот кем была эта старая корова! Тюремной надсмотрщицей, вот кем она служила. Интересная подробность…
— То есть вы хотите сказать, что именно это может быть причиной ее деспотичности? Сказываются профессиональные навыки?
Доктор покачал головой.
— Нет, вы путаете причину и следствие. Надо смотреть в корень. Она склонна к деспотизму не потому, что была надзирательницей. Скорее наоборот: она стала надзирательницей именно в силу своего деспотичного характера. Да-да, возможно, даже неосознанная жажда власти, — с грустью сказал он. — В нашем подсознании скрываются поразительные вещи. Жажда власти, жестокость, потребность кусаться, царапаться, рвать на куски — таково уж наследие наших далеких предков… Да-да. Все это имеется и в нас, мисс Кинг, — необузданность, жестокость, животные страсти! Мы стараемся держать их взаперти, наше сознание отторгает их, но иногда они сильнее нас.
— Да, вы правы, — вздрогнув, сказала Сара.
— Посмотрите, что творится вокруг! И в политике, и во внутренней жизни государств. Никакого сострадания, полное пренебрежение к интересам людей! Мы так гордимся либеральным правлением, мудрыми законами — но введены-то они силой, в основе всего лежит страх и принуждение. Наши законы — апостолы насилия, это благодаря им затворы на подсознании рушатся, и наружу выплескивается дикарская свирепость и упоение жестокостью ради жестокости. Человек — это зверь, хоть и очень тонкой организации. Основное в нем — инстинкт самосохранения. Слишком быстрое интеллектуальное развитие не менее опасно, чем отставание. Он любой ценой должен выжить! Возможно, именно поэтому человеку необходимо хранить в себе первобытную жестокость, но ни в коем случае не восхищаться ею!
Они долго молчали, потом Сара спросила:
— Вы считаете, что миссис Бойнтон садистка?
— Я в этом почти убежден. Мне кажется, ей очень нравится причинять боль людям, причем душевную, а не физическую. Такое встречается гораздо реже, и бороться с этим намного сложнее. Ей нравится властвовать над людьми, их страдания доставляют ей удовольствие.
— Как это отвратительно, — сказала Сара. Жерар пересказал ей разговор с Коупом.
— Неужели он не понимает, что происходит? — удивилась мисс Кинг.
— Откуда же ему понять? Он не психиатр.
— Верно. Он не обладает нашим извращенным — издержки профессии — складом ума.
— Вы абсолютно правы. Нормальный, простодушный, склонный к сентиментальности американец. Предпочитает верить в добро. Он заметил, что в семье Бойнтонов царит нездоровая атмосфера, но считает, что миссис Бойнтон просто чересчур предана своим чадам. Конечно же у него и в мыслях нет, что все это она устраивает специально.
— Он ей, наверное, просто смешон, — сказала Сара.
— Могу себе представить!
— Но почему они не бегут из дома? — спросила Сара с досадой. — Это-то они могут сделать.
— Нет, — покачал головою Жерар, — вы ошибаетесь. Не могут. Вам приходилось когда-нибудь видеть старинную шутку с петухом? Мелом проводят черту на полу и наклоняют к ней клюв петуха. И тот, вероятно, думает, что его привязали. Во всяком случае, он не может поднять голову от меловой черты. Так и эти несчастные. Вспомните, они угодили к ней в лапы еще совсем маленькими. Так что дело тут не в деньгах — а во власти над их душами. Мачеха смогла внушить им, что они обязаны ей подчиняться. Я знаю, что любому здравомыслящему человеку это покажется абсурдом, но мы-то с вами все понимаем… Эта женщина заставила своих детей поверить, что у них не может быть иной жизни, как только по ее указке. Они так долго пробыли в тюрьме, что если даже перед ними распахнуть ворота, они попросту этого не заметят, или не пожелают замечать! По крайней мере старший сын, Леннокс, явно не рвется на волю! Да они все боятся свободы. Все четверо!
— Ну а когда старуха умрет? — не удержавшись, спросила Сара.
— Все зависит от того, когда именно, — пожал плечами Жерар. — Если скоро.., то все еще обойдется. Кэрол и Рэймонд еще очень молоды и восприимчивы. Они еще могут стать нормальными людьми. А вот за Леннокса я очень опасаюсь. Он производит впечатление человека, утратившего все надежды… Он не живет, а существует, в нем не осталось ничего, кроме покорности вьючного животного.
— Его жене надо срочно что-то делать! — сердито выпалила Сара. — Она должна вытащить его из этой ловушки.
— Не исключено, что она уже пыталась, но не смогла — Может, злые чары этой ведьмы и на нее подействовали?
— Нет, не думаю, чтобы старуха имела над ней власть, поэтому она и ненавидит свою невестку. Обратите внимание, как свирепо она смотрит на миссис Леннокс.
— Непостижимо, — нахмурившись, сказала Сара. — Я имею в виду миссис Леннокс Бойнтон. Понимает ли она, что творится у них в семье?
— Думаю, не хуже нас с вами.
— Хм. От этой старухи не мешало бы избавиться. У меня даже есть рецепт: мышьяк в чашку с утренним чаем, и никаких хлопот. Ну а что вы скажете о самой младшей, об этой рыженькой девочке с загадочной улыбкой?
— Не знаю, — угрюмо ответил Жерар. — Она тоже со странностями. А ведь мисс Джиневра Бойнтон родная дочь старухи. Причем единственная.
— Понятно. К ней эта тиранка наверняка относится иначе. Или… вы не согласны со мной?
Жерар ответил ей не сразу, тщательно подбирая слова:
— Я… я убежден, что тот, кто охвачен маниакальной жаждой власти и тягой к жестокости, не в состоянии кого либо щадить.., даже самых близких и дорогих. — Помолчав, он спросил:
— Вы христианка, мадемуазель?
— Не знаю, — подумав, сказала она. — Я всегда считала себя неверующей. — Она тоже говорила медленно, с долгими паузами. — Но сейчас… Я не знаю. Мне кажется… О-о, мне вот что кажется: будь в моей воле смести все это с лица земли, — она яростно взмахнула рукой, — все эти дома, и дороги, и церкви, так злобно враждующие между собой, я… Я, возможно, смогла бы представить, как Христос тихо въезжает в Иерусалим на ослике… И тогда бы я поверила в него.