Неограненный алмаз

Сейчас Пруденс задавала себе вопрос, как Броку удалось ее на это уговорить. Однако никто из сидящих за столом ее недовольство не разделял.
Поскольку тыкв было немного, над каждой трудились несколько человек, составив команды: Луанн и Полли, Барт и Кристи, Лорел и Слим, Мэри и Уилл, Элиза и Шорти. Сара, конечно, должна была помогать Моуди. Их большая тыква в середине стола. Седьмая тыква стояла одиноко на самом краю. «По-видимому, – подумала Пруденс, – она предназначается мне и Броку».
Пруденс перевела взгляд на своего управляющего и увидела, что он внимательно смотрит на нее. В его карих глазах играли озорные огоньки, отчего щеки Пруденс порозовели.
– Рыжая, ты можешь мне помочь. – Он похлопал по стулу рядом с собой. – У меня тыквенные головы всегда получались замечательно.
Не желая вступать в перепалку, Пруденс опустилась на предложенный стул, но вскоре пожалела об этом. Места вокруг было мало, и в тесноте ее плечо постоянно касалось плеча Брока. Кроме того, от Брока шел резкий запах одеколона и кожи его куртки, и это удивительно на нее действовало, никак не давая сосредоточить внимание на работе.
– Добрый вечер, – произнес Моуди, входя в комнату на костылях. За ним следовала Сара. – Вы надеетесь победить меня? – скептически прищурился он. – В детстве я только тем и занимался, что вырезал тыквенные головы. – Он с трудом опустился на стул, и тот легонько скрипнул.
– Слышала, Рыжая? – чуть толкнул Брок свою напарницу. – Вызов брошен. Покажем старине Моуди, на что мы способны.
– Думай, кого ты называешь стариной, приятель. Этим костылем я могу ударить сильнее, чем прикладом.
Над столом пробежал смех. Затем Барт спросил:
– Кстати, а какой будет приз победителю? Мне этого никто не говорил.
– День освобождения от работы, – радостно объяснил Уилл. – Тот, кто сделает лучшую голову, получит день освобождения от всех работ.
– Вот как? – повернулась к Броку Пруденс и направила на него обвиняющий взгляд. – Могу я узнать, кто это объявил?
– Виноват, – сознался Брок.
– А кто будет судьей? – заинтересовалась Полли. – Мы все участники, поэтому здесь нет незаинтересованных лиц.
– Быть судьями пожелали Джо и Ханна, – объяснил Брок. – Я обещал им за это пачку табака «Булл Дархэм».
– Тогда у меня нет никаких шансов, – мрачно отложил костыли полковник. – Саре надо взять другого партнера.
Брок отрицательно покачал головой:
– В этом нет необходимости. Ханна решила простить вас, Моуди. С этого вечера она снова будет нам готовить.
Эту весть за столом встретили с большим воодушевлением, послышались радостные возгласы и даже аплодисменты.
– Мне на это следовало бы обидеться, – мрачно произнесла Пруденс. Ответом ей был дружный смех.
Наконец работа была закончена. Участники соревнования с тревогой следили за лицами Джо и Ханны, внимательно изучавших их работы. Лица судей были непроницаемыми до того момента, когда Джо взял в руки творение Брока.
– Это никуда не годится, – объявил Джо и глянул на Брока так гневно, что Пруденс встревожилась. В самом деле, тыква своим большим носом и узкими глазами напоминала самого Джо. Но индеец только сердито фыркнул и, скрестив руки на груди, пошел дальше. Пруденс вздохнула с облегчением – Джо не знал, что и она приложила к этому творению свою руку.
Когда Ханна взглянула на тыкву Моуди, она не смогла удержаться от смешка – глаза тыквы были сведены вместе, во рту виднелся только один зуб.
– Кто бы мог подумать? – тихо прошептал Моуди на ухо Саре. – Похоже, ей понравилось мое творение. Возможно, я дам ему ее имя.
Сара сжала его руку.
– Только не это, Мартин Карстерс, если вы не хотите снова обедать в одиночестве.
– Я этого не боюсь, – ответил Моуди, – если со мной будете вы.
И Сара в который раз не нашлась, что ему ответить.
Набросив на себя старую отцовскую куртку и надев ботинки из шкуры мула, Пруденс отважилась выйти из дома, чтобы прохладный ночной воздух остудил ее голову.
Дождь и снег перестали сыпать с неба, но по-прежнему было холодно, и Пруденс заметила, что от ее дыхания в воздухе остаются клубы пара.
Старательно обходя подернутые тонким льдом лужи, Пруденс направилась к надгробным плитам, но не успела она сделать и несколько шагов, как ее окликнули. На фоне неба она разглядела силуэт Брока.
Всего через несколько секунд он уже был рядом и взял ее за локоть.
– Что ты делаешь здесь, Рыжая? В такую тьму ты можешь оступиться и упасть.
Пруденс была тронута столь искренним вниманием, однако то, как по-хозяйски Брок взял ее за руку, ее возмутило, и она ответила более резко, чем намеревалась:
– Я могу сама о себе побеспокоиться. Этой дорогой я хожу уже много лет.
– Но такая погода случается не каждый день.
– Однако и ты не сидишь дома, – заметила она.
– Мне надо было посмотреть лошадь Уилла. Она хромает, а я решил, что ему лучше не выходить в такую погоду.
Ее гнев исчез быстрее, чем лед в августе.
– Это очень разумно с твоей стороны. Я тоже хотела бы взглянуть.
– Тогда возьмись за мою руку, – сказал Брок. – Я тебя проведу.
– Не будь смешным, – ответила она, отвергая эту опеку, и решительно двинулась вперед, но всего через несколько шагов ее нога поехала на льду, и только руки Брока, схватившие ее за талию, спасли ее от падения. Пруденс тут же попыталась вырваться из его крепких рук, но они ее не выпустили, и она так и прошла к конюшне, чувствуя себя в твердых объятиях Брока, как в тесном корсете.
– Открой дверь, – распорядился он. Она решительно сложила руки на груди.
– Отпусти меня и открой сам.
Он разочарованно вздохнул. Здесь было холодней, чем в погребе, а хозяйка ранчо еще спорит с ним, кто будет открывать дверь.
– Ты самая упрямая женщина из всех, кого я встречал. А теперь живо открой дверь.
Этот голос был таким властным, что она немедленно повиновалась. Но когда они вошли в тепло конюшни, Брок ее не освободил. Вместо этого он повалился на кипу сена и увлек ее за собой.
Конюшня, полная знакомых запахов лошадей, кожи и сена, тишины и уюта, казалась раем по сравнению с холодом за дверью. Но Пруденс совсем не чувствовала себя уютно.
– Отпусти меня немедленно, – зашипела она, стараясь высвободиться. Однако он только крепче обнял ее.
– Что с тобой, Рыжая? Ты что, никогда не была в мужских руках?
– Конечно, была.
Единственным человеком, которому это позволялось, был Джекоб, но в этом Пруденс признаваться не хотела.
Брок ткнулся холодным носом в ее шею, и по ее коже пробежала дрожь.
– От тебя исходит удивительный запах, Рыжая, как от сирени весной. Теперь каждый раз, видя сирень, я буду вспоминать о тебе.
Она замерла, прекратив сопротивление. Никто еще, в том числе и Джекоб, не говорили ей таких волшебных слов.
– Может, я и упрямая, – признала она, – но не больше тебя. Ты всегда поступаешь по-своему.
Он улыбнулся, подумав, что сейчас-то он точно хочет поступить по-своему.
– Если бы ты не была такой своенравной, у меня не было бы такого желания тебя обуздать.
Она машинально кивнула. Отец не раз говорил ей, что упрямство и вызывающее поведение... не те качества, которыми девушка может гордиться. Она не боялась бросить вызов обществу – но к чему это привело? Ее подвергли анафеме, она потеряла всех друзей – и тех, с кем выросла, и тех, с кем училась в школе. Она считала преимуществом то, что ей не нужно приспосабливаться к чужим правилам и прислушиваться к чужому мнению, но сегодняшняя забава с тыквами вдруг напомнила ей, как много радости и веселья она потеряла.
– Мне понравилось сегодняшнее соревнование, Брок. Неплохо ты придумал. – Это признание изумило Брока. Он ожидал, что ему выговорят за то, что он смущает дух ее подопечных.
– Думаю, оно всем понравилось.
В неярком свете лампы было видно, как оживилось ее лицо.
– Меня очень удивила Лорел. До этого я ни разу не видела на ее губах улыбку, – сказала Пруденс и сама улыбнулась.