Завтрашние сказки

Как я у себя в квартире. Как все мы в нашем городе.
В нашем — это только так говорится. Потому что город не наш, он тоже государственный. Вроде бы общий, а по сути ничей. Потому что те, кто им распоряжаются, живут от него за тысячи километров.
И они звонят оттуда в наш город и говорят:
— Будем строить у вас… — тут они называют такое, о чем страшно подумать, а не то, что рядом с ним жить.
Но они и не собираются рядом жить, они собираются жить за тысячи километров. Пользуются, что земля ничья, что она государственная, и строят от себя подальше, поближе к нам.
Мы, конечно, будем спорить, будем доказывать…
Но соседи снизу уже звонят: когда наконец им пустят горячую воду?
 
Внутренняя секреция
Наконец и до меня добрались: я стал стратегическим секретным объектом.
Внешне я остался такой, как был, каждый желающий может меня потрогать. Но внутренние мои органы засекречены, теперь они проходят по ведомству внутренних дел. Точнее, внутренние мои дела проходят по ведомству органов.
Ведомство — нехорошее слово. В основе его два значения — знать и управлять, и оно обычно предпочитает второе значение. Ведает в смысле управления, поэтому в смысле знаний не ведает, что творит.
И вот прихожу я к врачу. А врач глаза отводит.
«У вас, — говорит, — свинка. Или ветрянка». Раньше были засекречены только мои мозги. Что я думаю, например, о нашем развитом социализме и не считаю ли, что у нас не те люди стоят
у руля и не те сидят там, где сидеть положено. Я эти секреты если и выделял, то лишь в той мере, в какой каждый организм выделяет секреты (смотри об этом в медицинской энциклопедии). Теперь же мои мозги рассекретили, зато засекретили щитовидную железу, лейкоциты в крови и что-то в моче — что именно, это уже секреты моего организма.
Медицину тоже можно понять: она лечит не от себя, а от государства. А в тех условиях, когда государство не гарантирует гражданину личную безопасность, повышается роль государственной безопасности от каждого отдельно взятого гражданина.
И вот в интересах этой государственной безопасности достает мой доктор справочник, в котором точно записано, что от чего лечить: цистит от мастита, колит от радикулита. Скосил я глаза — у меня природное косоглазие — и вычитываю, вычитываю, чтобы как-то свести концы с концами и не отдать концы, которые мне еще в жизни понадобятся. Как говорит мой приятель, которому медведь на ухо наступил (у него медведь — сокращенно «медицинское ведомство»), с этим медведем нужно держать ухо востро, и не только ухо, а все остальные органы.
Вот так — повычитывал я, что от чего лечить, теперь мне не страшны никакие болезни. Кроме, конечно, косоглазия.
Жизнь такая: приходится смотреть вкось.
 
Технология осторожности
Всюду предупреждают: будьте осторожны! Поезд отправляется — будьте осторожны! Тучи собираются — будьте осторожны!
А кто у нас во дворе? Во дворе у нас злая собака.
А какие у нас скамейки? Скамейки у нас крашеные.
На скамейки можно не садиться, можно и постоять — подальше от будки с собакой, от мест возгорания, затопления и, конечно же, не под стрелой. «Не стой под стрелой!» — это еще одно серьезное предупреждение. Но что делать, когда ты не б этих опасных местах, что делать, когда ты у себя дома?
Ты садишься обедать, подносишь ложку ко рту и вдруг — словно кто-то схватил тебя за руку. Потому что в ложке такое, что это хуже, чем стоять под стрелой. В том числе и под стрелой Робин Гуда.
Ты выходишь во двор, чтобы глотнуть свежего воздуха, но этим воздухом лучше не дышать. А чем дышать, никто не объясняет. Некоторые дышат дымом. Говорят, дым в сильной концентрации убивает радиацию. Так же, как фенол в воде убивает нитраты в пище.
Так с чем же быть осторожным — с фенолом или с нитратами?
Возьмите море. В него нельзя далеко заплывать, но почему же рыба, достаточно опытная в этих делах, старается, наоборот, держаться подальше от берега? Здесь, у берега, все что угодно плавает, только не рыба. Здесь ТАКОЕ плавает!
И никто не предупреждает: «Будьте осторожны! Заплывайте подальше, ныряйте поглубже, дышите пореже и только не воздухом!»
Помните песенку.» «Солнце, воздух и вода…»? Вспомните ее — и будьте осторожны! На солнце — будьте осторожны! В воде — будьте осторожны! На воздухе — будьте осторожны!
Бегите от них подальше! Бегите, превышая скорость, перебегая улицы в неположенных местах, останавливаясь под стрелой и отдыхая на крашеных скамейках!
 
Мы уходим из восторга
Мы все реже приходим в восторг. И все реже приходим в восхищение…
Раньше мы, бывало, часто приходили.
Придешь в восторг — и одновременно приходишь в восхищение.
Придешь в восхищение — и одновременно приходишь в восторг.
Они всегда вместе — восхищение и восторг. Где восторг, там и восхищение, где торг, там и хищение… И не бывает торга без хищения…
Вот поэтому мы уходим из восторга.
 
Из жизни секретных служб
1. КЕБАЙЯ С ЗАСТЕЖКОЙ НА ГРУДИ
Я плохо себе представляю Нкетию Квабену. Я вообще о нем впервые читаю в энциклопедии. Мне не было никакого дела до ганского музыкального фольклора, я искал в энциклопедии простое русское слово НКВД, и вдруг, на том самом месте, где должно быть НКВД, я читаю: НКЕТИЯ КВАБЕНА.
Про НКВД — ни звука. Как будто его никогда не было. Вместо этого даются нейтральные сведения про Нкетию Квабену. Дескать, он фольклорист, музыкант, композитор, даже профессор — все, что угодно, лишь бы не говорить про НКВД. Старые приемчики: на месте НКВД возникает нечто совсем отвлеченное, а там, где должно быть отвлеченное, внезапно возникает НКВД.
Эх, Нкетия, Нкетия, наивный ты человек! Стоишь ты в энциклопедии, все сведения нараспашку, а что за тобой скрывается? Ты бы еще кебайю нацепил. Слыхал про кебайю?
Ну, конечно, делаешь вид, что не слыхал, а кебайя тебе как раз впору.
Отвлекает внимание. Во-первых, женская одежда. Во-вторых, индонезийская, что тоже встретишь не каждый день. Приталенная кофточка с застежкой на груди, но если заглянуть под застежку… Мы-то с тобой знаем, Нкетия, что там под застежкой, мы с тобой не вчера родились…
Это неподалеку от тебя, в той же энциклопедии. Я искал там простое русское слово КГБ — и вдруг натыкаюсь на эту индонезийскую кофточку. Кебайю. И стоит она, кебайя, на месте КГБ, застегнувши грудь на застежку, чтоб никто не видел, что там скрывается. Но мы-то знаем, мы с тобой, Нкетия, знаем, нам достаточно энциклопедию полистать. Листаем, листаем… ВЧК — на месте, ГПУ — на месте. А НКВД и КГБ скрылись в неизвестном гано-индонезийском направлении.
Потому что ВЧК и ГПУ — это история, а НКВД и КГБ — это, как говорится, наша жизнь. Зачем лишний раз напоминать про жизнь? От этого она лучше не станет.
2. ТЕАТР ТРИДЦАТЬ СЕДЬМОГО ГОДА
В самый разгар тридцатых годов на сцене одесского клуба НКВД шел спектакль «Доктор Штраус». Сцена изображала зверинец. Из клеток выходили хищники, и укротитель принимался хлопать бичом, загоняя их обратно в клетки.
Звери были очень хищные, но укротитель ничем не рисковал. Потому что это были не звери, а люди, одетые в звериные шкуры. Их для того и наняли, чтоб они изображали зверей. Потому что для укротителей это было не так опасно.
Театр НКВД демонстрировал методы работы этой организации. Она ведь тоже старалась не иметь дела с настоящими врагами народа. С настоящими было бы трудно справиться, поэтому вместо них использовали не настоящих — обычных людей, на которых цепляли шкуру врага — диверсанта, вредителя илишпиона.
А мы были просто зрителями. Мы хлопали, кричали «браво!», как это обычно бывает в театре. Мы вырастали зрителями, а на сцену попадали только самые лучшие и самые худшие из нас.