Герцог и я

Энтони застонал:
— О Господи, тогда тем более нужно ее защищать. Ты нас обоих плохо знаешь, мама.
Она участливо погладила его руку.
— Ты преувеличиваешь, сын мой. Не нужно быть чересчур подозрительным. Если Саймон осмелится увести ее на балкон или, не дай Бог, в коридор, можешь ринуться на выручку. А пока позволь ей насладиться минутами славы, и пускай остальные завидуют!
Энтони мрачно смотрел в спину друга.
— Завтра я убью его!
— Боже мой, никогда не думала, что мой сын так кровожаден. Ты ведь мой первенец, и я должна была бы знать тебя лучше, чем всех остальных. Но иногда ты меня просто удивляешь…
— Удивление — хорошее качество, мама, — утешил ее Энтони уже более спокойным тоном. — Способность удивляться молодит… А вот и Колин. Поговори с ним, а я удаляюсь, с твоего разрешения.
Почему они так не любят слушать разумные речи, ее дети? Но все-таки они совсем не плохие, даже, можно сказать, славные создания.
Этот вывод вызвал у нее вздох облегчения, и она с чувством гордости стала следить глазами за Дафной, которая под руку с герцогом шла через залу. Какая изумительная пара! Неужели присутствующие не замечают этого?
Нет, определенно, из Дафны получится превосходная герцогиня. Она просто рождена для такого титула!
Вайолет перевела взгляд на Энтони, однако тог вскоре исчез из поля ее зрения.
Заиграла музыка, вновь закружились пары. Она с довольной улыбкой взирала на все кругом.
Но внезапно ее улыбка сменилась выражением удивления, а затем она встревоженно нахмурилась. Что происходит? Дафна почему-то направляется к ней, опираясь на руку другого мужчины.
Где же герцог? Где он, черт его побери? А, вон он…
Герцог танцевал посреди залы — с кем бы вы думали? С Пенелопой Фезерингтон!
 
Глава 6
Вашему автору стало доподлинно известно, что за вчерашний вечер герцог Гастингс не менее шести раз позволил себе упомянуть, что в его планы никак не входит женитьба. Но если он вознамерился таким образом охладить пыл честолюбивых матерей, то совершил непростительную ошибку. Они расценили его откровения как открытый вызов.
И нельзя не заметить, что все его антиматримониальные высказывания были сделаны до знакомства с прелестной и весьма неглупой мисс Дафной Бриджертон.
Что автор и доводит до вашего сведения.
«Светская хроника леди Уислдаун», 30 апреля 1813 года
В середине следующего дня Саймон стоял у дверей дома Бриджертонов на Гросвенор-сквер. Одной рукой он держался за медный дверной молоток, во второй держал помпезный и непомерно дорогой букет голландских тюльпанов.
Он не предполагал, что его скромный полушутливый план потребует каких-то срочных дополнительных действий, но вчера вечером Дафна разумно рассудила, что, если он не нанесет ей визита на следующий день, никто, и в первую очередь ее мать, не поверит в искренность его намерений.
И Саймон не мог не признать, что Дафна совершенно права. Тем более кому, как не ей, не говоря уж о ее матери, знать все тонкости светского этикета, о которых он имеет весьма смутное понятие. Ему ведь никогда еще не приходилось ухаживать за женщинами из высшего круга.
Дверь открылась почти сразу, перед Саймоном стоял дворецкий, высокий худой мужчина с ястребиным носом. Мельком взглянув на визитную карточку гостя, он кивнул и почтительно произнес:
— Прошу за мной, ваша светлость.
Из всего этого Саймон сделал разумный вывод, что его ожидали.
Но сам он совсем не ожидал увидеть картину, которая открылась его глазам.
Прежде всего взору его предстало видение в светло-голубом шелковом одеянии, расположившееся на зеленой узорчатой софе и радостно улыбавшееся всем присутствующим. Потому что в комнате, кроме этого видения, оказавшегося Дафной, находилось еще с полдюжины молодых людей, один из которых, опустившись на одно колено, исторгал из своих уст какие-то слова. Насколько успел уловить Саймон, это были стихи. А поскольку он когда-то слышал или читал, как поэзию сравнивали с ароматными цветами — розами, гиацинтами, еще какими-то, — то не очень удивился бы, если изо рта этого олуха вылетали бы пахучие лепестки.
Однако они не вылетали, и вообще вся сцена показалась ему безвкусной и просто отвратительной.
Он задержал взгляд на Дафне, продолжавшей улыбаться фигляру-декламатору, и ожидал, что она обратит наконец внимание на того, кто вошел в дверь.
Она не обратила.
Он почувствовал, как свободная от букета рука сжалась в кулак, и медленно двинулся по комнате, размышляя, на кого бы стоило его опустить.
Дафна по-прежнему улыбалась и, как и прежде, не ему.
Безмозглый поэт! Скудоумный шут!.. Саймон внимательнее пригляделся к юному гению. Куда сподручнее его ударить? По левой скуле или по правой? А может, прямым в подбородок? Тогда он определенно замолчит.
— А вот эти стихи, — объявил поэт, — я написал вчера ночью в вашу честь.
Саймон не сдержал стона. В предыдущем стихотворении не без труда он угадал один из сонетов Шекспира (только зачем читать его, стоя на коленях?), но слушать оригинальные стихи этого недоумка было выше его сил.
— Ваша светлость!
Слава тебе Господи, Дафна изволила его заметить. Он сдержанно поклонился, холодное выражение его лица явно контрастировало с восторженными лицами собравшихся.
— Мисс Бриджертон…
Он направился к ней.
— Приятно видеть вас, милорд.
И все та же светская улыбка. Или все-таки другая?
Саймон поднял повыше букет и решил пробраться к Дафне. Однако на его пути было целых четыре юных поклонника, никто из которых не выказал намерения посторониться. Пронзив первого из них самым свирепым из своих взглядов, заставившим бедного юношу опустить глаза долу и закашляться, Саймон сумел достичь свободного пространства возле одного из окон.
Но все равно Дафна осталась недостижимой. Он был уже готов пойти на крайние меры, оттолкнуть кого-то, но в это время раздался голос Вайолет Бриджертон. Он сразу не заметил ее за изгородью из этой юной поросли.
— Ваша светлость! — воскликнула она. — Как приятно! Вы оказали нам честь своим визитом.
— Я просто не представлял, как можно не сделать этого, — пробормотал он, целуя ее обтянутую перчаткой руку. — Ваша дочь такое сокровище…
Игра началась. План пришел в действие.
Вайолет радостно вздохнула:
— Какие изумительные, изумительные тюльпаны! Вероятно, прямо из Голландии? Здесь они просто немыслимо дороги!
— Мама! — довольно резко произнесла Дафна, появляясь из-за спины одного из поклонников. — О чем вы говорите? Что может герцог ответить на это?
— Могу назвать сумму, которую уплатил за них, — ответил он с вежливо-насмешливой улыбкой, которая и нравилась Дафне, и раздражала ее.
— Вы этого не сделаете!
Склонившись с высоты своего роста к девушке, он с той же улыбкой произнес:
— Не вы ли только вчера уверяли меня, что я герцог и, значит, могу говорить и делать все, что захочу?
— Все, но не это! — парировала она. — Вы не настолько плохо воспитаны.
— Герцог не может быть плохо воспитан! — возмутилась ее мать, уловив последние слова. — О чем ты говоришь, Дафна?
— Всего-навсего об этом букете, — ответил за нее Саймон. — О том, сколько он стоит. Ваша дочь думает, я не смогу открыть вам этот секрет.
— Вы мне скажете об этом позднее, — обретая дремлющее в ней чувство юмора, сказала Вайолет. — Когда Дафна не будет слышать.
После этих слов она направилась прямиком к узорчатой софе и в считанные минуты расчистила ее от поклонников, не забывая мило улыбаться каждому. Саймону оставалось только удивляться ее умению дирижировать своим ансамблем.
— Ну вот, — сказала виконтесса, — здесь вам будет удобнее. Дафна, почему ты не приглашаешь герцога сесть на софу?
— Вы имеете в виду, мама, на место, еще нагретое молодым лордом Рейлмонтом? Или мистером Крейном?