Герцог и я

Лицо Саймона окаменело. Дафна, не придав этому особого значения, продолжала:
— Он много распространялся о том, какой славный человек был ваш отец. Как берег и лелеял свой герцогский титул и достоинство и что, если бы все герцоги были такими, наша страна возвысилась бы еще больше над всем миром.
Саймон по-прежнему не произносил ни слова. Дафна задумчиво посмотрела на него.
— Знаете, — сказала она, — я вдруг подумала… Вы никогда не рассказывали ничего о своем отце.
— Наверное, потому, что не считал нужным о нем говорить.
Ее неприятно поразила его резкость. Пусть это относилось не к ней, но слова Саймона тем более прозвучали странно — ведь речь шла о его отце.
— Что-нибудь не так? — в замешательстве спросила она.
— Ничего подобного.
Опять эта резкость. И глаза… какие холодные злые глаза!
— Простите, — сказала она. — Я больше никогда не заговорю на эту неприятную тему.
— Я же сказал, — повторил он тем же ледяным тоном, — ничего особенного.
— Конечно, — примирительно проговорила она. — Я поняла.
Наступило длительное неловкое молчание. Дафна долго теребила складки платья, прежде чем произнести:
— Какие красивые цветы в этой зале, не правда ли? Особенно вон те…
Он проследил направление, которое указывала ее рука, увидел гирлянды из белых и пунцовых роз
— Да, — коротко сказал он.
— Интересно, они выросли в оранжерее у леди Троубридж?
— Не имею понятия…
И снова повисло молчание.
— Розы так трудно выращивать.
Вместо членораздельного ответа на этот раз он ограничился тем, что просто хмыкнул.
Дафна выдержала еще одну паузу и потом сказала:
— Вы уже пробовали лимонад?
— Я его не пью.
Она решила, что с нее довольно.
— Зато я его пью, — безапелляционно сказала она. — Когда мне хочется пить, — пояснила она, как для идиота. — Поэтому прошу извинить, но я иду за лимонадом, а вас оставляю наедине с вашим дурным настроением. Желаю найти себе более подходящего собеседника.
Она повернулась, чтобы отойти, но почувствовала, что он схватил ее за руку. Опустив глаза, она некоторое время завороженно смотрела, как его белая перчатка выделяется на фоне ее розового рукава. Смотрела и ожидала, чтобы она поползла вниз к ее оголенному локтю. Но этого, конечно, не произошло. Такое могло случиться только в ее мечтах.
— Пожалуйста, Дафна, — сказал он, — не уходите.
Голос был тих, но настойчив, и без всяких видимых причин ее бросило в дрожь.
Она подняла голову, встретившись с ним глазами.
— Прошу вас, простите меня, — сказал он. Дафна кивнула. Слов она найти не могла. Однако Саймону хотелось остановить ее, объяснить все.
— Я не… — Он помолчал. — У нас с отцом были плохие отношения. Очень… Поэтому я… я предпочитаю не говорить о нем.
Дафна смотрела на него в немом удивлении: никогда еще в разговоре с ней он не подыскивал слова с таким трудом.
Он резко втянул воздух, потом выдохнул. Что с ним такое? Плохо себя чувствует?
— Когда вы упомянули о нем… — продолжал Саймон, но что-то по-прежнему мешало ему говорить. — Я сразу начал… Мои мысли обратились в прошлое, и я… Я не смог сдержать з… злости.
— Извините, — проговорила Дафна. И опять не знала, что еще сказать.
— Злости не по отношению к вам, — продолжил он.
Серо-голубые глаза впились в ее зрачки, но взгляд уже не казался таким холодным, суровым, он заметно потеплел.
Саймон судорожно проглотил комок, мешавший дышать.
— Я был зол на самого себя, — договорил он.
— И на отца? — полувопросительно и тихо произнесла она. — Но отчего?
Он не ответил. Впрочем, она и не ждала ответа.
Его рука все еще лежала на ее локте, она прикрыла ее своей.
— Не хотите выйти на свежий воздух? — ласково предложила она. — У вас такой вид… Вам бы не помешало.
Саймон согласно кивнул:
— Хорошо. А вы оставайтесь здесь. Энтони оторвет мне голову, если увидит нас вместе на веранде.
— Пусть он отрывает собственную голову! Мне надоела его опека!
— Бедняга пытается быть для вас хорошим старшим братом.
Дафна с раздраженным недоумением уставилась на Саймона.
— На чьей стороне вы сами, милорд? Что-то не могу понять.
Не отвечая на вопрос, он сказал:
— Хорошо. Давайте немного прогуляемся. Но имейте в виду: одного брата я еще сумею выдержать, но если он призовет на помощь всех остальных, мне конец.
Дафна восприняла шутку с напряженной улыбкой и молча кивнула в сторону двери, выходящей на веранду. Рука Саймона крепче сжала ее локоть, они сделали уже несколько шагов к выходу, когда позади раздался громкий окрик:
— Гастингс!
Саймон мгновенно повернулся, мысленно отметив, что за короткое время после возвращения из своих странствий он уже привык к новому имени. Это ему не понравилось. С большим удовольствием он продолжал бы носить свое прежнее имя — Клайвдон, не так напоминавшее об отце и обо всем, что с ним связано.
К нему подходил пожилой джентльмен, опирающийся на трость.
— Тот самый герцог, о котором я вам говорила, — успела шепнуть Дафна. — Кажется, его фамилия Мидлторп.
Саймон кивнул и оглянулся по сторонам, мечтая удрать или провалиться на месте, но выхода не было.
— Дорогой Гастингс, — сказал старик, подойдя вплотную и похлопывая Саймона по плечу. — Давно хочу познакомиться с вами. Я Мидлторп. Ваш отец был моим хорошим другом.
Саймон поклонился, коротко и резко, почти по-военному, хотя в армии никогда не служил.
— Знаете, — продолжал Мидлторп, — отец весьма переживал ваше длительное отсутствие, это мне хороню известно… И он говорил…
Кажется, этот человек произносил еще что-то — Саймон почти не слышал, не различал слов: в нем зрел беспомощный гнев, переходящий в ярость, и сосредоточивалось это чувство, как ни странно, в полости рта, обжигая изнутри гортань и щеки, обволакивая язык. Он вновь чувствовал себя восьмилетним и боялся, даже был уверен, что если попытается сейчас заговорить, звуки будут так же унизительно-беспомощно вырываться изо рта, как в то далекое время.
Но он не хотел, не мог снова испытать прежнее унижение. Ни перед кем. В первую очередь перед самим собой. Ибо оно напоминало о страшных одиноких годах детства, о мальчике, отвергнутом единственным близким человеком — родным отцом.
Непроизвольно, он сам не понял каким образом, ему удалось исторгнуть членораздельный звук, гласный звук «О!», который пришелся кстати и заменил целую фразу. В нем было все, что нужно: вежливое удивление, приветствие, даже — можно было понять и так — просьба продолжать разговор.
Герцог Мидлторп именно так и понял.
— Ваш отец, — сказал он, — умер на моих руках.
Саймон на этот раз не ответил даже междометием. Вместо него Дафна сочувственно произнесла:
— О Боже…
— Он просил меня, — продолжал старик, — передать вам кое-какие бумаги. Письма к вам. Я храню их у себя дома.
— Сожгите их.
Слова вырвались у Саймона сами собой. Без его участия. Дафна слегка вскрикнула и схватила Мидлторпа за рукав:
— О, нет, нет! Не делайте этого. Гастингс, возможно, не хочет видеть их сейчас, в данное время… Но потом он может передумать.
Саймон смерил ее ледяным взглядом и снова повернулся к собеседнику:
— Я говорю: сожгите их.
— Я… О да…
Мидлторп явно был в растерянности. Должно быть, он знал или догадывался, что отец и сын находились не в лучших отношениях, но покойный герцог не открыл ему всей правды, а потому старик не понимал, как ему сейчас действовать. В расчете на помощь он бросил умоляющий взгляд на Дафну и произнес:
— Помимо бумаг и писем он просил передать вам кое-что на словах… Я… я мог бы это сделать, если желаете, прямо сейчас.
Говоря все это, он смотрел на Дафну, не на Саймона.
Вместо ответа тот оставил локоть своей спутницы и молча направился ко входу на веранду.
— Извините его, — обратилась Дафна к ошеломленному герцогу. — Я уверена, он не хотел вас обидеть.