Герцог и я
— Черт возьми, Дафф, ты совсем не похожа на большинство женщин — какая-то прелестно нормальная.
Она могла бы посчитать это многообещающим комплиментом, если бы говоривший не отправился после этих слов на поиски куда-то запропастившейся белокурой красотки…
Дафна опустила глаза и заметила, что рука ее сжата в кулак, а подняв взор, обнаружила, что мать не сводит с нее глаз в ожидании ответа. Поскольку совсем недавно она уже издавала глубокий вздох, то больше делать этого не стала, а просто произнесла:
— Уверена, мама, что писания леди Уислдаун нисколько не уменьшат моих шансов обрести мужа.
— Но, Дафна, мы с тобой находимся в ожидании уже целых два года!
— А леди Уислдаун начала издавать свою газету всего три месяца назад, мама. Так что не следует бедняжку винить.
— Я — буду винить! — упрямо сказала мать.
Дафна вонзила ногти себе в ладонь, чтобы таким образом заглушить острое желание вступить в спор. Она понимала: мать старается стоять на страже ее интересов во имя любви к ней. И она любила мать и до того, как наступил ее брачный возраст, считала Вайолет самой лучшей из всех матерей. Та и сейчас, пожалуй, оставалась такой и только иногда — разговорами на матримониальную тему — вызывала у дочери некоторую досаду и раздражение. Но разве не оправдывало бедную Вайолет то, что кроме Дафны ей предстояло выдать замуж еще трех дочерей?
Мать прижала к груди хрупкую руку.
— Эта женщина бросает тень на твое происхождение, Дафна!
— Ничего подобного, мама, — спокойно ответила она. Нужно быть всегда спокойной и осторожной, Когда осмеливаешься возражать матери. — Там сказано, что, наоборот, в законности нашего происхождения не может быть никаких сомнений. Такое, согласись, говорится далеко не о каждой многодетной семье, особенно великосветской.
— Ей не следовало вообще писать об этом! — не успокаивалась, Вайолет.
— Но, мама, она же автор скандальной «Хроники». Ее работа в том и заключается.
— Неизвестно даже, существует ли она вообще в природе, эта леди Уислдаун! — проворчала мать. — Никогда не слышала такого имени. Конечно, она не из нашего круга. Приличная женщина никогда бы не позволила себе подобного.
— Именно из нашего, мама, — все так же спокойно и рассудительно отвечала Дафна, не отрываясь от вышивания и скрывая таким образом озорной блеск в глазах. — Иначе откуда бы ей знать столько подробностей нашей жизни. Не думаешь ведь ты, что она заглядывает по ночам в окна или прячется под мебелью?
— Мне перестает нравиться твой тон, Дафна, — сухо заявила мать.
Дочь ответила лучезарной улыбкой. Она хорошо знала эту фразу: мать произносила ее всякий раз, когда кто-то из детей побеждал ее в споре — пускай в самом пустяковом. Но так скучно сидеть за вышиванием — почему немного не поддразнить мать?
— Кстати, мама, я бы совсем не удивилась, узнав, что леди Уислдаун — одна из твоих добрых знакомых.
— Прикуси свой язычок, Дафна Бриджертон! Никто из моих друзей не опустится так низко.
— Согласна, — сдалась дочь. — Тогда это наверняка кто-то, кого мы хорошо знаем. Никто из посторонних не может быть в курсе таких подробностей, которые она публикует в своей газетенке.
— Кто бы она ни была, — решительно сказала Вайолет, — я не хочу иметь с ней никакого дела.
— Тогда лучше всего не покупать ее «Хронику», не правда ли? — простодушно заметила дочь.
— А что это изменит? Все равно все остальные покупают и будут покупать. И я окажусь в дурацком положении: они будут знать последние сплетни, а я нет.
Дафна не могла не согласиться с матерью, но сделала это молча: ее задор иссяк.
Великосветский Лондон почти уже привык за последние три месяца к газете леди Уислдаун, которая регулярно появлялась возле дверей аристократических домов по понедельникам, средам и субботам. Именно появлялась — потому что просто лежала там, и никто не требовал за нее деньги. Но в один прекрасный день в начале четвертого месяца «благосклонным читателям» объяснили, что теперь каждая «Хроника» будет стоить пять пенсов. Подумать только: целых пять пенсов за букет сплетен! Да, но зато каких сплетен — самых свежих.
Дафна искренне восхищалась смекалкой и проницательностью таинственной леди Уислдаун: как ловко та поддела на крючок своих читателей (точнее, читательниц) и как быстро она, по-видимому, разбогатеет!
Пока Вайолет, шагая по комнате, продолжала возмущаться этой выскочкой, Дафна успела пробежать глазами остальную часть скандальной «Хроники». Это была мешанина из светских новостей, оскорблений и комплиментов, вопросов и ответов. Что отличало газетенку от прежних изданий того же пошиба — это, пожалуй, то, что здесь не было места намекам и догадкам: все называлось своими именами, в том числе и сами имена. Никаких «лорд С.» или "леди Ф]. Все прямо и недвусмысленно. Высшее общество было, конечно, шокировано, задето, но и заворожено и находилось в постоянном ожидании, какие еще «жареные» новости появятся в очередной понедельник или пятницу.
В этом свежем листке Дафна прочитала и о вчерашнем вечернем бале, на котором не могла побывать, потому что в доме праздновался день рождения ее младшей сестры Гиацинты, а семейные праздники всегда бывали у них большим событием. Поскольку же сестер и братьев было, как уже говорилось, восемь (и мать — девятая), дни рождения отмечались чуть ли не каждый месяц.
— Ты все-таки читаешь эту чушь! — упрекнула ее Вайолет.
Дафна подняла голову, не ощущая никаких угрызений совести.
— Сегодня все довольно интересно, — сказала она. — Описывается бал у Мидлторпов, на котором Сесил Тамбли разбил целую гору бокалов для шампанского.
— Правда? — стараясь, чтобы 8 голосе не прозвучало заинтересованности, переспросила Вайолет. — Ничего себе. Сколько звона…
— И осколков, — уточнила Дафна. — Здесь такие подробности! Кто что сказал и кому… Во что одеты…
— И, наверное, свое мнение по поводу каждого туалета? — не удержалась от нового вопроса Вайолет. Дафна усмехнулась.
— Ладно, мама. Я знаю, на что ты намекаешь: что миссис Фезерингтон жутко выглядит в своем лиловом?
На лице Вайолет мелькнула удовлетворенная улыбка, которую она тут же попыталась согнать, но это ей не удалось, и она улыбнулась еще шире.
— Хорошо, — сказала она, подходя к дочери и усаживаясь рядом. — Довольно спорить. Дай и мне посмотреть. Что там еще случилось? Не пропустили мы чего-нибудь важного?
— Не беспокойся, мама, — уверенным тоном ответила Дафна, — с таким репортером, как леди Уислдаун, мы ничего не пропустим. — Она снова заглянула в листок. — Как будто сами там побывали. Даже больше узнаем, чем если бы сами… Вот, слушай… — Она стала читать:
— «Худой, как мумия, молодой человек, известный ранее под именем графа Клайвдона, почтил наконец несчастный город Лондон своим присутствием — теперь, когда стал новоиспеченным герцогом Гастингсом». — Она умолкла, чтобы набрать воздуха, и продолжила:
— «Его светлость шесть лет провел за границей, и случайно ли совпадение, что вернулся он только после того, как старый герцог Гастингс отошел в мир иной?» — Дафна снова прекратила чтение и сказала с неодобрением:
— Она все-таки довольно груба и беспардонна в своих предположениях, эта леди Уислдаун. Ты права, мама. — И после паузы проговорила:
— Кажется, у нашего Энтони был в друзьях какой-то Клайвдон? Я не ошибаюсь?
— Да, да, он теперь и стал Гастингсом. Энтони учился с ним в Итоне и потом в Оксфорде. Они, по-моему, дружили одно время. — Вайолет наморщила лоб, вспоминая. — Насколько я знаю, этот юноша отличался дурным характером. Большой задира и шалопай. И всегда не в ладах со своим отцом. Но говорили, что с большими способностями. Особенно в этом… как ее… в математике. Чего не могу сказать о своих детях, — добавила она с тонкой улыбкой, говорящей о наличии у нее чувства юмора, о чем дочь прекрасно знала.
— Ну, ну, мама, — утешила ее Дафна. — Не переживай так сильно. Если бы девушек принимали в Оксфорд, я тоже была бы там не из последних. Правда, не по математике.