Сэру Филиппу, с любовью
И этого было вполне достаточно, чтобы она могла стать его женой.
Вынув из кармана часы, Филипп посмотрел на них. Он сказал Элоизе, что ужин будет в семь и что он подойдет к ее комнате, чтобы проводить в столовую. Не стоит, пожалуй, появляться слишком рано — этим он выкажет свое нетерпение.
Но и опаздывать Филипп не хотел — Элоиза, чего доброго, решит, что она ему безразлична.
Закрыв крышку часов, Филипп опустил их в карман. Черт побери, он ведет себя словно влюбленный по уши подросток! Он, взрослый мужчина с университетским дипломом, считает минуты до встречи с женщиной, с которой расстался не более получаса назад!
Но думая так, Филипп поймал себя на том, что снова машинально полез за часами. Без трех минут семь. Отлично! Как раз две минуты на то, чтобы подняться по лестнице, и еще одна — больше не надо, — чтобы подождать Элоизу у двери.
Филипп улыбнулся, попытавшись представить себе Элоизу в вечернем платье. Хорошо бы оно оказалось голубым — голубое ей наверняка пошло бы.
Впрочем, он был бы рад увидеть ее в любом платье, а еще бы лучше вообще без него… Поймав себя на этой грешной мысли, Филипп усмехнулся.
Филипп готов был увидеть ее в любом виде, но когда она предстала перед ним, он был поражен. Элоиза была вся в белом. Нет, не в белом платье — она была с головы до ног обсыпана чем-то похожим на муку. Черт побери, этого еще не хватало!
— Оливер! Аманда! — вскричал он.
— Оливер с Амандой давно убежали! — усмехнулась Элоиза, глядя на него воспаленными глазами — единственным, что не было покрыто толстым слоем муки.
“Что ж, их счастье”, — подумал Филипп. Если бы дети сейчас оказались здесь, Филипп мог бы сделать с ними неизвестно что.
— Мисс Бриджертон! — Филипп протянул руку, чтобы помочь ей очистить лицо, но лишь размазал муку. — Ради Бога, простите…
— Сэр Филипп, — резко проговорила она. — Раз и навсегда — не извиняйтесь больше за своих детей!
— Хорошо. Но уверяю вас… обещаю… что впредь… Голос Филиппа вдруг оборвался — Элоиза посмотрела на него взглядом, перед которым спасовал бы любой мужчина, обладай он даже смелостью самого Наполеона.
— Сэр Филипп! — Голос Элоизы звучал тихо, но взгляд был таким, словно она собиралась броситься на него. — Прошу извинить меня — ужинать в таком виде я, сами понимаете, не могу.
Филипп инстинктивно попятился назад.
— Я не ошибся — это снова проделки моих детей? — осторожно уточнил он.
— Чьи же еще? — В голосе Элоизы, однако, не было сарказма. — И разумеется, эти маленькие трусы тотчас же убежали.
— Далеко наверняка не могли убежать! — проворчал себе под нос Филипп, однако решил ничего не предпринимать. Пусть лучше Элоиза даст выход своему раздражению, а он будет пытаться разговаривать с ней так, словно ничего не произошло.
Может быть, это и не было лучшим решением. Но как бы она, чего доброго, не задушила его.
— Я думаю, им наверняка захочется посмотреть на результаты своих “трудов”! — усмехнулся Филипп.
Элоиза закашлялась, распространяя вокруг себя тучи муки.
— Они смеялись, когда высыпали на вас муку? — спросил он.
— Ведро свалилось прямо мне на голову. В таком состоянии я не могла ничего слышать!
— Разумеется, — забормотал Филипп, — не могли… — Взгляд его упал на большое железное ведро, валявшееся на полу. — Вы не ранены, Элоиза? — с тревогой спросил он.
— Вроде бы нет.
— Разрешите посмотреть. — Рука Филиппа потянулась к ее вискам, но Элоиза отстранилась. — Стойте смирно, — приказал он и дотронулся до ее висков. Прикосновение было интимным — при других обстоятельствах Филипп себе такого не позволил бы. Но сейчас он чувствовал, что, не будь Элоиза вся в муке, он едва ли удержался бы, чтобы не поцеловать ее.
Элоиза попыталась освободиться.
— Ей-богу же, сэр, со мной все в порядке! Мука весила больше, чем ведро!
Филипп поднял ведро и подержал в руке, прикидывая его вес. В принципе довольно легкое, серьезных увечий не нанесет… Но все равно мало кому захочется получить этой штукой по голове.
— Уверяю вас, сэр Филипп, жизни моей ничто не грозит!
Филипп откашлялся.
— Я полагаю, вы желаете принять ванну? — осведомился он.
— Я желаю, чтобы вы повесили этих маленьких мерзавцев! — прошипела она себе под нос, впрочем, так тихо, что Филиппу это, скорее всего, просто послышалось. Как бы то ни было, но этот прискорбный инцидент, похоже, не повлиял на общительность Элоизы.
— Я распоряжусь, чтобы вам ее приготовили, — проговорил он.
— Ванну? Не беспокойтесь — перед тем как выйти, я приняла ванну и вода еще не остыла. Ничего страшного, если я искупаюсь в ней еще раз.
Филипп поморщился. Да, дети вмешались как никогда “вовремя”.
“Господи, чем я прогневал тебя?! Когда же, наконец, ты мне даруешь покой?!”
— И все-таки, — добавил он, — я велю слугам, чтобы вам подлили горячей воды.
Повисла долгая, напряженная пауза.
— Пойду распоряжусь, — проговорил, наконец, он.
— Да, прошу вас, — отозвалась она.
Филипп направился было в холл, чтобы разыскать горничную, но, завернув за угол, обнаружил, что за сценой уже с интересом наблюдали с полдюжины слуг. Должно быть, они даже заключили друг с другом пари, что сделает Филипп с близнецами, когда обнаружит их.
Филипп не мешкая переключил их внимание на заботу о ванне для мисс Бриджертон. Слуги разбрелись, а Филипп вернулся к Элоизе. Он взял ее за руку, не боясь испачкаться — он уже был весь в муке.
— Простите меня ради Бога, — проговорил он, хотя на самом деле едва сдерживался, чтобы не рассмеяться. Приступ бешенства, овладевший Филиппом в первый момент, когда он увидел Элоизу, уже прошел, и теперь его разбирал смех.
Элоиза удивленно посмотрела на него. Во взгляде ее явно читалось недоумение по поводу того, чем могла быть вызвана перемена в настроении Филиппа.
Филипп тут же попытался напустить на себя более серьезный вид.
— Может быть, вам стоит вернуться в вашу комнату? — осторожно предложил он.
— И куда мне прикажете сесть? — парировала она.
Филипп помолчал. В иронии Элоизы была логика: в какое бы кресло она сейчас ни села, оно оказалось бы очень сильно, если не безнадежно, перепачкано мукой.
— М-м-м, да, конечно… Ну что ж… — пробормотал Филипп, сам не зная, что он хочет этим сказать.
Он поглядел на дверь, к которой, судя по всему, и было прикреплено близнецами злополучное ведро. Несмотря на то, что Филипп, естественно, был возмущен очередным безобразным поступком детей, в глубине души он не мог не восхищаться их изобретательностью.
— Как им удалось это сделать? — задал он вопрос скорее себе, чем Элоизе.
Та недовольно поморщилась:
— А что, это имеет какое-то значение?
— Нет, нет, — поспешил уверить ее он, — поступок моих детей я одобрить не могу. Однако не могу и не воздать должного их изобретательности. Куда они поместили это чертово ведро?
— На верх двери, конечно же.
— Простите? — переспросил Филипп, не понимая, почему “конечно же”.
— Вы думаете, — фыркнула она, — я не знаю этой шутки? У меня все-таки, как я уже, кажется, упоминала, целая куча племянников! Шутка-то старая как мир — слегка приоткрываешь дверь, ставишь ведро на ее верх, твоя “жертва” открывает и…
— И вы что же, не видели и не слышали, как они это сделали?
Элоиза выразительно посмотрела на него.
— Ах да, простите… — смутился Филипп. — Я и забыл, что вы в тот момент, должно быть, принимали ванну.
— Вы хотите сказать, — взгляд Элоизы был убийственным, — что я сама виновата, раз не видела и не слышала?
— Разумеется, нет, — заторопился он так, словно она и впрямь собиралась его убить, и жизнь его зависела от скорости ответа. — Не смею вас задерживать — понимаю, что вам надо переодеться.
Элоиза молчала.
— Так я могу рассчитывать на вашу компанию за ужином? — напрямую задал Филипп вопрос, волновавший его сейчас больше всего.
Элоиза рассеянно кивнула — в данный момент ее, очевидно, заботило исключительно то, как ей очиститься от муки, постаравшись не очень перепачкать все вокруг. Тем не менее, Филипп был рад и этому едва заметному кивку — он вселял в него надежду, что Элоиза, по крайней мере, не собирается тотчас же покинуть его дом.