Сэру Филиппу, с любовью
И еще — чтобы она любила детей. Или хотя бы держалась с ними так, чтобы дети поверили, что она их любит.
Неужели желать этого означает требовать от жены слишком много?
— Сэр Филипп?
Филипп обернулся, мысленно ругая себя за то, что не запер дверь. В кабинет заглядывал Майлз Картер.
— Что, Майлз? — спросил Филипп.
— Вам письмо, сэр, — объявил секретарь, направляясь к нему с каким-то конвертом в руке. — Если не ошибаюсь, из Лондона.
Взяв письмо из рук секретаря, Филипп покосился на него. Почерк на конверте был явно женским.
— Благодарю вас, Майлз. Вы свободны.
Молодой человек удалился, и Филипп вскрыл конверт. Внутри оказался всего один листок. Бумага самая лучшая — стало быть, его неведомая корреспондентка либо богата, либо просто не умеет экономить.
Филипп начал читать.
“Сэру Филиппу Крейну.
Примите мои соболезнования по случаю смерти Вашей жены Марины, приходившейся мне кузиной. Несмотря на то, что в последний раз мы с Мариной общались много лет назад, я всегда помнила и горячо любила ее, известие о ее смерти потрясло меня.
С радостью откликнусь на Ваше письмо, если Вы пожелаете написать мне. Смею надеяться, что мои слова хоть немного смягчат горечь постигшей Вас утраты.
С искренним уважением, мисс Элоиза Бриджертон. Лондон, Брутон-стрит, 5”.
Филипп протер глаза, словно не верил им. Бриджертон? Что-то он не припомнит, чтобы у Марины была такая кузина… Но должно быть, и вправду есть, если он держит в руках это письмо…
Филипп вздохнул. После смерти Марины он получил очень мало писем с соболезнованиями — создавалось впечатление, что с тех пор, как Марина вышла замуж, большинство ее родных и друзей напрочь забыли о ее существовании. Впрочем, удивительно ли? Столько лет Марина практически не покидала своей спальни, почти не общалась с собственными мужем и детьми — что уж говорить о знакомых и родственниках? Мудрено ли, что они не часто вспоминали о ней?
Филипп машинально потянулся за пером и бумагой. Нужно ответить этой мисс Бриджертон, как того требует этикет… требует ли? Прожив большую, если не большую часть жизни сельским анахоретом, Филипп не мог похвастаться доскональным знанием великосветского этикета. Но как бы то ни было, мисс Бриджертон наверняка будет рада узнать, что Филипп благодарен ей за соболезнования.
Вздохнув еще раз, Филипп обмакнул перо в чернила.
ГЛАВА 1
Май 1824 года
На пути между Лондоном и Глостерширом. Полночь
“Дорогая мисс Бриджертон!
Спасибо Вам за Ваши проникновенные слова соболезнования по поводу кончины моей жены. Было очень любезно с Вашей стороны найти время выразить соболезнования джентльмену, с которым Вы никогда не встречались. В качестве благодарности разрешите презентовать Вам скромный засушенный цветок. Это всего лишь обычный Silene dioica (лихнис красный), но, когда он цветет, поля у нас в Глостершире представляют собой весьма живописное зрелище. К тому же данный экземпляр примечателен тем, что появился необычно рано для теперешнего времени года. Кроме того, этот цветок был любимым цветком Марины.
Элоиза Бриджертон читала это письмо, несмотря на то что единственным освещением в карете был проникавший сквозь окна свет полной луны. Впрочем, она и так знала текст письма почти наизусть. Перечитанный много раз листок был уже основательно потрепан, а цветок — скорее, пожалуй, розовый, чем красный, — сохранялся теперь между страниц толстого фолианта, принадлежавшего брату Элоизы.
Получив это письмо от сэра Филиппа, Элоиза не очень удивилась. Правила хорошего тона требовали от джентльмена ответа на ее соболезнования. Правда, мать Элоизы обычно говорила, что та слишком серьезно относится к своей переписке.
Впрочем, часто писать письма подругам и друзьям для незамужней девушки вполне типично. Элоиза не видела ничего дурного в том, что сама она пишет едва ли не по десятку писем каждый день и получает столько же. Иногда Элоиза любила написать письмо кому-нибудь, с кем не общалась уже много лет — по случаю дня рождения, свадьбы, похорон, в общем, по любому подходящему поводу. Элоизе нравилось представлять себе, как удивится этот человек, получив письмо от дальней родственницы или давней, забытой знакомой.
Вообще говоря, Элоиза сама вряд ли могла бы объяснить, почему она так любит писать письма — от обширных посланий кому-нибудь из братьев или сестер, находящихся в данный момент не в Лондоне, до коротких формальных поздравлений или соболезнований далекой родне.
Откликались на ее письма многие — кто с радостью, потому что был для Элоизы близким другом, кто лишь из вежливости. Но никто еще не додумался вложить в письмо в качестве подарка скромный, но симпатичный полевой цветок.
Элоиза закрыла глаза, и перед ее мысленным взором снова возникли нежно-розовые лепестки. Ей трудно было представить столь хрупкий цветок в руках мужчины. Все четверо братьев Элоизы были крупными, широкоплечими, и в их могучих руках от цветка наверняка мгновенно не осталось бы ничего.
Заинтригованная письмом Филиппа (особенно необычным показалось ей то, что он знает латынь), Элоиза ответила ему следующим образом:
“Дорогой сэр Филипп!
Сердечное спасибо за подарок — цветок Ваш очень мил. Когда он вдруг выпал из конверта, это было для меня приятной неожиданностью и трогательным напоминанием о милой Марине.
Я также была приятно удивлена тем фактом, что Вы упомянули латинское название цветка. Осмелюсь полюбопытствовать: Вы занимаетесь ботаникой?
С уважением, Элоиза Бриджертон”.
Уже отправив письмо, Элоиза вдруг подумала, что было довольно дерзко с ее стороны закончить письмо вопросом — теперь бедный сэр Филипп будет вынужден непременно ответить на него!
И конечно, сэр Филипп не обманул ее ожиданий. Всего лишь через десять дней Элоиза получила ответ:
“Дорогая мисс Бриджертон!
Да, я изучал ботанику в Кембридже, хотя мне так и не удалось стать ученым со степенью. Я провожу эксперименты на растениях исключительно у себя дома, в Ромни-Холле, в оранжерее.
Полюбопытствую, в свою очередь: Вам тоже приходилось изучать какую-нибудь науку?
С уважением, сэр Филипп Крейн”.
Элоиза неожиданно почувствовала, что переписка с сэром Филиппом начинает ей нравиться — может быть, своей необычностью? — Элоиза не могла припомнить случая, чтобы практически незнакомый человек так жаждал вступить с ней в эпистолярный диалог. Как бы то ни было, получив письмо, она ответила почти сразу.
“Дорогой сэр Филипп!
Как говорится, Господь с Вами! — никакой науке мне никогда не приходилось обучаться. Пожалуй, единственным моим научным талантом можно назвать то, что я умею легко складывать в уме многозначные числа. Впрочем, если уж на то пошло, ум у меня скорее гуманитарный — люблю вот общаться с людьми, письма писать…
Ваш искренний друг, Элоиза Бриджертон”.
Когда Элоиза подписывалась так, на нее вдруг нашло сомнение: не слишком ли это смело — навязываться к практически незнакомому мужчине в друзья? Однако сэр Филипп сам, судя по всему, ищет повод продолжить общение — иначе бы не закончил свое письмо вопросом.
Сомнения Элоизы были развеяны через две недели.
“Дорогая мисс Бриджертон!
Я был рад прочесть, что Вы считаете себя моим другом. Живя в сельской глуши, я, к сожалению, не очень избалован человеческим общением — часто даже за обеденный стол садиться мне приходится в полном одиночестве. Не могу не признать, что Ваши любезные письма вносят приятное разнообразие в мою отшельническую жизнь.
Прошу принять в качестве моего скромного подарка еще один цветок — на этот раз Geranium pratense, более известный как герань луговая.
С глубокой признательностью за Ваше дружеское расположение,