Маска

Она планировала приготовить себе легкий, но питательный ужин из вареных овощей с сыром и парой кусочков домашнего кукурузного хлеба, но была еще не голодна. Она решила посмотреть перед ужином новости Эй-би-си хотя и понимала, что, судя по тому, что творится в мире новости могут вообще отбить у нее желание ужинать.
Не успела Грейс, войдя в кабинет, включить телевизор, чтобы послушать последние страсти, как обнаружила на своем большом кресле некоторый беспорядок. От неожиданности она с секунду лишь стояла и смотрела на этот разбой, не веря своим глазам: сотни перышек, кусочки тряпочек, разноцветные обрывки ниток — все это, бывшее когда-то вышивкой, валялось теперь цветастым комком среди гусиного пуха. Пару лет назад Кэрол Трейси подарила ей комплект из трех очаровательных подушечек с ручной вышивкой. Одна из них и лежала сейчас в кресле изодранная в клочья.
Аристофан.
Став взрослым котом, Ари ни разу ничего не разодрал. Такое варварство было совершенно на него не похоже, однако варваром несомненно был он. Говоря по правде, больше подозревать было просто некого.
— Ари! Где ты прячешься, коварный сиамец?
Она пошла на кухню.
Аристофан стоял возле своей желтой миски и поглощал «Мяу-микс». Когда она вошла, он поднял голову и взглянул на нее.
— Ах ты разбойник, — сказала она. — Что в тебя сегодня вселилось?
Аристофан моргнул, чихнул, потер мордочку лапой и с кошачьей невозмутимостью, надменно, не придавая значения ее полным недоумения эмоциям, продолжал свою трапезу.
* * *
Позже, тем же вечером, Кэрол Трейси лежала в темной спальне и, глядя в потолок со скользившими по нему тенями, слушала тихое равномерное дыхание мужа. Он уснул всего несколько минут назад.
Ночь была тихой. Дождь перестал, и гром больше не сотрясал небо. Время от времени ветер шуршал по кровле и вздыхал возле окон, но яростный запал из него уже вышел.
Кэрол пребывала в блаженно-полусонном состоянии.
Она ощущала некоторую легкость в голове от шампанского которое потягивала весь вечер, и ей казалось, будто ее плавно несет поток теплой воды, нежно лаская своими волнами.
Она мечтательно думала о ребенке, которого они собирались усыновить, и пыталась представить, как все это будет. В ее воображении проплывали нежные детские лица. Если он будет совсем крохотным, а не трех-четырехлетним, они сами назовут его: если мальчик — то Джейсоном, а если девочка — Джулией. Кэрол словно балансировала на ниточке между сном и реальностью, повторяя про себя эти два имени: Джейсон, Джулия, Джейсон, Джулия, Джейсон...
Уже погружаясь в сон, она неожиданно вспомнила об отвратительной мысли, которую весь день старательно отбрасывала от себя: «Что-то пытается помешать нам усыновить ребенка».
Затем она оказалась в каком-то странном месте, довольно скудно освещенном, где что-то незримо зловеще шипело и ворчало, где пурпурно-янтарные тени вдруг становились осязаемыми и угрожающе стягивались к ней. В этом незнакомом месте кошмар разворачивался в безумном нервозном ритме фортепьянной пьесы.
Поначалу она бежала в каком-то совершенном мраке, затем стала бегать из одной комнаты в другую где-то в большом доме, пробираясь через груды мебели, сшибая торшер, ударяясь бедром об острый угол серванта, спотыкаясь о задравшийся угол восточного ковра и чуть не падая. Она бросилась в какой-то проем — в длинный коридор — и, оглянувшись, увидела, что той комнаты, из которой она выскочила, больше нет. Дом был только перед ней, позади же царила абсолютная беспросветная чернота. Чернота... затем что-то мелькнуло. Мерцание. Проблеск. Какое-то серебристое движение. Что-то качнулось из стороны в сторону, исчезая в темноте, через секунду появляясь вновь и опять исчезая — взад-вперед, взад-вперед, — точно маятник, ни разу не задержавшийся в пределах видимости, чтобы его можно было охватить взглядом. Хотя ей не удавалось рассмотреть эту серебристую вещь, она чувствовала, что та приближается к ней, и знала, что если она не скроется, то погибнет. По коридору она добежала до лестницы и быстро забралась на второй этаж. Оглянувшись и посмотрев вниз, она уже не увидела лестницы. Лишь черный провал. Затем — короткий блеск чего-то раскачивающегося в этом провале, взад-вперед... снова и снова... как метроном. Она ринулась в спальню, захлопнула дверь схватила стул, чтобы, вставив его в ручку двери, запереть ее... и вдруг обнаружила, что, пока она отвернулась, дверь исчезла, а с ней и стена, в которой она была. Там, где стояла стена, оказался подземный мрак. И серебристое мерцание. Теперь уже очень близко. Еще ближе. Она пыталась кричать, но крика не получилось, а таинственно поблескивавший предмет изогнулся над ее головой и...
Тук!
«Это не просто сон, — в отчаянии думала Кэрол. — Это нечто большее. Это напоминание, предсказание, предупреждение. Это...»
Тук!
Она уже бежала по другому дому, отличавшемуся от первого. Этот был меньше, мебель — не такая массивная. Она не понимала, где она, но знала, что уже бывала здесь раньше. Дом был ей знаком, как и первое место, в котором она очутилась. Она поспешила на кухню. На кухонном столе лежали две окровавленных отрезанных головы. Одна из них была мужской, другая — женской. Она узнала их, чувствовала, что была с ними знакома, но не могла вспомнить их имен. Четыре невидящих глаза были широко раскрыты; изо ртов с посиневшими губами торчали распухшие языки. Кэрол замерла от этого жуткого зрелища, а мертвые глаза, повернувшись в глазницах, уставились на нее. Холодные губы растянулись в леденящих душу улыбках. Повернувшись, Кэрол хотела убежать, но позади нее оказалась только пустота и слабый блеск твердой поверхности чего-то серебристого, и вот...
Тук!
Она бежала по горному лугу в красноватом предвечернем свете. Трава доходила ей до колен, а впереди маячили высокие деревья. Оглянувшись через плечо, она уже не увидела луга. Как и прежде — лишь чернота. И ритмично раскачивающаяся, поблескивающая, неумолимо приближающаяся... штука, которую она никак не могла назвать. Задыхаясь, выбиваясь из сил, она пыталась бежать быстрее, добралась до деревьев, вновь оглянулась, увидела, что бежала слишком медленно, чтобы убежать, закричала и...
Тук!
Долгое время кошмар перемещался с одного из трех мест действия на другое — из первого дома на луг, во второй дом, на луг, в первый дом — пока наконец Кэрол не проснулась с застывшим в горле и так и не вырвавшимся криком. Вся дрожа, она села в постели. Она была холодная и при этом липкая от пота; она спала лишь в майке и трусиках, и все это неприятно прилипло к телу. Преследовавший ее во сне страшный звук продолжал эхом раздаваться у нее в голове — тук, тук, тук-тук, тук, — и она поняла, что ее подсознание восприняло этот звук из реальности — стук болтавшейся ставни, который до этого встревожил их с Полом. Постепенно этот стук стал исчезать и сливаться со стуком ее сердца.
Откинув простыни, Кэрол свесила голые ноги с кровати. Она села на краешек матраса и сжалась.
Забрезжил рассвет. Через шторы стал просачиваться серый свет; он был слишком тускл, чтобы можно было разглядеть детали обстановки, но достаточно ярок, чтобы сгустить тени и исказить все очертания настолько, что комната казалась какой-то чужой, незнакомой.
Дождь перестал за пару часов до того, как Кэрол легла спать, но гроза возобновилась, когда она уже спала. Дождь стучал по крыше и булькал в канавах и водостоках. Гром рокотал приглушенно, словно далекая канонада.
Пол все еще спал, тихо похрапывая.
Кэрол знала, что ей уже больше не удастся уснуть. Хотела она того или нет, чувствовала себя отдохнувшей или нет, день для нее уже начался.
Не включая света, она отправилась в ванную. В слабых лучах рассвета она стащила с себя влажную майку и трусики. Стоя под душем и намыливаясь, она вспомнила свой ночной кошмар, который в значительной степени превосходил по натуральности все ее прежние сны.
Этот неприятный резкий звук — тук, тук — был самым страшным в ее сне, и воспоминания о нем все еще изводили ее. Он не был похож на обыкновенное постукивание; к нему примешивалось какое-то странное эхо, необъяснимые для нее жесткость и резкость. Она чувствовала, что это был не просто стук болтавшейся ставни, подсознательно унесенный ею в сон. Причина этого жуткого звука была куда более тревожной, чем расшатавшаяся ставня. И Кэрол даже была уверена в том, что именно этот звук она уже где-то слышала. И не в кошмарном сне. В реальной жизни. В каком-то другом месте... давным-давно.