Палач, или Аббатство виноградарей

Последующие страницы — плод мечтаний путешественника. Рассудительный читатель сам выведет мораль.
Один уважаемый английский автор заметил: «Любая страница человеческой жизни достойна прочтения; мудрость поучительна; веселость развлекает; глядя на опрометчивость, мы понимаем, чего следует избегать; а нелепица излечивает скуку».
 
ГЛАВА I
С зарей я в путь пустился; легкий бриз
Чуть воду волновал…
Роджерс
Ясным утром, в пору заката года, — как поэтически называют осень у нас на родине, — прекрасный, быстроходный барк note 9 (на всем озере не сыскать было лучшего судна) причалил к пристани Женевы — древнего, исторического города note 10, готовый к отплытию в кантон Во. Барк этот именовался «Винкельрид» — в честь Арнольда Винкельрида note 11, отдавшего жизнь ради блага своей страны и по праву занявшего место среди героев, правдивые предания о которых дошли до наших дней. Судно спустили на воду в начале лета, и верхушка фок-мачты note 12 все еще была украшена ветками хвойных деревьев, с бантами и цветными лентами — подарок приятельниц капитана, в залог успешного плавания. Кто будет спорить с тем, что в наш век, с использованием пара и увеличением, из-за отсутствия войн, числа безработных моряков всех национальностей, навигация на озерах Италии и Швейцарии несколько улучшилась; однако нравы и обычаи тех, кому ремесло моряка помогает добывать хлеб насущный, почти совсем не переменились. У «Винкельрида» были две низкие мачты, причем передняя из них была сильно наклонена, гибкие и замысловато подвешенные наклонные реи, легкие латинские треугольные паруса, выдвижные сходни, плавно скошенная корма, высокий и острый нос. Барк походил на все те красивые, классические парусники, которые мы привыкли видеть на старинных картинах и гравюрах. Позолоченный шар поблескивал на верхушке каждой из мачт, чтобы паруса не ставились выше тонких, хорошо уравновешенных реев; и над одной из них увядал букет из хвойных веток, тогда как яркие банты и ленты трепетали и развевались на свежем западном ветру. Барк был достоин своего украшения — просторный, удобный, и — согласно требованиям навигации — с хорошо обтекаемым корпусом. Фрахт note 13, почти незащищенный, поскольку едва ли не весь был сложен на открытой палубе, представлял собой, по выражению американских моряков, разносортный груз. В основном он состоял из иноземного товара (предметов роскоши, как их тогда называли; ныне они сделались необходимостью в домашнем хозяйстве, но в те времена жители гор пользовались ими весьма умеренно), а также из двух главных продуктов молочного производства, предназначенных для сбыта в засушливых южных странах. Добавьте к этому узлы и саквояжи многочисленных пассажиров, тщательно сложенные поверх наиболее тяжелой части груза — не по причине своей ценности, но ради соблюдения порядка. По приказанию капитана, пекущегося об удобстве и безопасности на паруснике, вещи были размещены так, что каждый пассажир, при необходимости, мог без труда отыскать свой саквояж, не создавая толкотни на палубе, дабы команда барка без помехи несла свои обязанности во время плавания.
Судно было загружено и готово поднять паруса, ветер дул свежий, часы летели, и капитану — бывшему также владельцем «Винкельрида» — не терпелось дать команду к отплытию. Однако у ворот шлюза вдруг возникла непредвиденная суматоха: там находился служитель, поставленный удостоверять личности прибывающих и отбывающих; его обступила толпа человек в пятьдесят, собранная почти наполовину из представителей путешественников самых разных национальностей, которая наполняла воздух многоязыким шумом, напоминавшим о смешении языков, разделившем некогда строителей Вавилонской башни note 14. Оказывается, как можно было понять из обрывков обличительных и протестующих речей, обращенных в равной мере и к капитану, которого звали Батист, и к служителю, призванному охранять женевские законы, до сих свирепых пассажиров дошел слух, будто Бальтазар, палач, уроженец могущественного, древнего Бернского кантона, подкупил владельца судна и собирается затесаться в их компанию, что не только не соответствовало нравам и обычаям людей приличного звания, но и угрожало — последнее выкрикивалось с особой яростью — жизни и благополучию тех, кто вверил себя превратностям стихий.
Обстоятельства благоприятствовали предприимчивому Батисту, и он набрал изрядное количество пассажиров; все вместе они представляли столь пестрое и странное смешение наречий, страстей, мнений и желаний, какое ни один любитель различия характеров не может даже и вообразить. Здесь были несколько мелких торговцев: иные из них возвращались из скитаний по Германии и Франции, иные направлялись на юг с запасом товаров; несколько бедных студентов, вознамерившихся совершить литературное паломничество в Рим; один или два художника-энтузиаста, не наделенные ни вкусом, ни уменьем, но жаждущие узреть небеса и краски Италии; труппа уличных жонглеров, оставивших Неаполь, чтобы попытать счастья среди сонных и менее искушенных, чем их соотечественники, обитателей Швабии; note 15 несколько бездомных бродяг; до десятка предпринимателей, живущих собственной изворотливостью; и целая стая тех, кого французы называют «темными личностями»: титул, за который ныне, как ни удивительно, соперничают и подонки общества, и класс, поставляющий для оного вождей и правителей.
Все эти пассажиры, описывать которых более подробно нет нужды, являли собой большинство, без коего не обходится ни одно внушительное представление. Были и те, кто держался в стороне; но они принадлежали к иному сословию. Чуть поодаль от вплотную подступившей к воротам шумной толпы, над которой вздымались руки и мелькали головы самых задорных крикунов, расположился путешественник почтенного возраста, сохранивший, однако, красивую осанку; одет он был в дорожное платье, приличествующее человеку благородного происхождения, и имел при себе для услуг троих, наряженных в ливреи лакеев. Впрочем, и без того в нем можно было угадать любимца фортуны, если о том, что есть добро и зло, судить в согласии с общественным мнением. Подле старика, опершись на его руку, стояла юная, миловидная девушка; и у кого бы не сжалось сердце при взгляде на бледное, очаровательное личико, озаряемое приятной улыбкой, которая появлялась при всяком новом взрыве глупости со стороны бесчинствующей толпы! Несмотря на блеклость тонов, красота этой юной особы была почти совершенна. Хрупкое здоровье не препятствовало девушке забавляться доводами словоохотливых ораторов и поражаться нравам грубых и невежественных и вместе с тем придирчивых людей. Юноша, — судя по короткому плащу и прочим деталям костюма, швейцарский воин на иностранной службе, что было вполне естественно для данного возраста, — непринужденно, как давний знакомый, отвечал на вопросы, с которыми время от времени обращались к нему молодая особа и престарелый господин; но дорожное его снаряжение свидетельствовало о том, что он принадлежит к несколько другому обществу. Из всех пассажиров, что не были втянуты в бурные словопрения у ворот, этот юный воин — собеседники называли его Сигизмундом — наиболее пристально следил за ходом диспута. Телосложением подобный Геркулесу и наделенный недюжинной физической силой, юноша был необычайно возбужден. Щеки его, цветущие румянцем на горном воздухе, порой бледнели, под стать поникшей красоте собеседницы; порой же кровь бросалась ему в лицо, и жилка на лбу взбухала, готовая вот-вот лопнуть. Ответив на вопрос, юноша умолкал; казалось, он успокаивался — и только изредка судорожно сжимал рукоять меча, выдавая этим свое волнение.