Акварель для Матадора

«Какая мерзость», — удовлетворённо подумал Зайцев, отвернулся и пошёл к бару.
Матадор сидел на краю ванной и комкал в ладони Аринины трусики. Он поднёс их к лицу, зажмурился, глубоко вдохнул успевший стать родным запах.
У него не было матери, отца и принципов. До сих пор враг не мог пиликать на его нервах.
Родина научила его метко стрелять, хорошо бросать ножи и платила за это деньги. Но она никогда не была для него «чем-то большим», как говорили в училище жирные политработники.
Теперь появилась Арина. Теперь у Матадора было два тела. Если раньше ему нужно было защищать от пуль, от дождя и снега и от ударов судьбы одну пару рук и ног, одно сердце, то теперь всё это удвоилось.
Теперь у него было два сердца. Если остановится одно, лопнет и другое.
Раньше ему являлось в плохих трипах, как садист-хирург в белой маске, с неземными голубыми глазами всаживает ему прямо в мочеиспускательный канал длинную хромированную иглу…
На днях он проснулся от сумрачного видения: тот же самый голубоглазый садист вырезал блестящим скальпелем Аринину вагину. Арина лежала молча, широко раздвинув ноги и буравя потолок остекленевшими от ужаса и боли очами.
Они его подцепили.
Сегодня вечером он сделал всё, что мог. Лично проинструктировал пятнадцать оперативников, разосланных по ночным тусовкам.
Ещё раз пропел гаишникам песнь о том, что если зелёный БМВ с номером, начинающимся на пятёрку, будет обнаружен, он лично будет обязан им по самый гроб со всеми вытекающими последствиями.
Потряс, кроме Зайцева, ещё три яблони, с которых могла свалиться нужная информация.
Он был полон решимости нанести удар: если бы кто ещё указал ему мишень.
Матадор вдруг подумал, что если его опередят, то он сразу поднимет руки.
Он сразу согласится, если ему предложат обменять Аринину жизнь на отказ от дела об Акварели.
Он вдруг понял — на тридцать седьмом году жизни — что честь воина и офицера, служебный долг и мужское братство — полное говно.
Полное говно, если речь идёт о защите своей Арины и своего дома.
Он был почти уверен, что знает человека, который пытался заставить его отказаться от операции «Акварель». Который послал факс, который отравил его феноци… этой парашей.
И он был почти уверен, что этот человек не стал бы похищать Арину.
Что-то не складывалось. Что-то не срабатывало в этой схеме. Может быть, это был другой зелёный БМВ? Если это ТОТ ЧЕЛОВЕК, то почему же молчит телефон? Почему он не спешит выдвигать свои условия? Матадор на них согласен заранее.
Огонь вспыхнул как-то сам по себе. Порошок сам по себе оказался в столовой ложке. Матадор удивился: он ведь вовсе не собирался этого делать.
Игла царапнула кожу. Препарат пошёл из шприца в вену, а навстречу ему просочилась в шприц тонкая струйка крови.
Матадор сидел на ковре. Зелёные ворсинки встали дыбом, вокруг каждой образовался яркий светящийся контур.
Ворсинки стали прозрачными. Матадор видел, как внутри ворсинок, словно внутри листьев, пульсируют соки.
Ворсинки вспыхнули как миллион свечей на громадной площади под высоким ночным небом. Матадор опустил в огонь руку: она провалилась вниз…
Ястреб, мерно покачивая крыльями, проплыл от золотых куполов Храма Христа Спасителя к рубиновым звёздам Кремля и стрелой устремился к Лубянке.
Огромное здание ФСБ было погружено в темноту — лишь на тыльной его стороне, внизу, светило несколько дежурных окон.
Впрочем, в одном из окон фасада, на четвёртом этаже, мерцал бледный огонёк.
На столе генерала Барановского горела свеча. Барановский стоял у окна и смотрел на тёмную Лубянскую площадь.
Сегодня он позволил себе то, чего не позволял никогда.
Офицерский суд чести не одобрил бы поступка Барановского. Если созвать друзей на честный мужской разговор, Барановский бы не вышел из кабинета. В конце разговора он достал бы табельный «Макаров» и пустил себе пулю в висок.
И какой-нибудь остроумец припаял бы эту пулю к ежовскому черепу.
Барановский не одобрял своего поступка, но знал, что если через двое, максимум через трое суток дело об Акварели не сдвинется с мёртвой точки, то полетит не только его голова.
Лабораторное производство Акварели вот-вот превратится в настоящую индустрию. Акварель разольётся по стране. Героиновые реки с заросшими мухоморами берегами.
Силовое Министерство не просто одержит оглушительную победу над ФСБ, но и запросто может его сожрать. Генерал Анисимов давно тянул лапу к лубянскому бюджету и самой Лубянской площади.
Генералу Барановскому нужен был немедленный результат. Генерал Барановский знал один надёжный способ достичь немедленного результата: сильно разозлить майора ФСБ Глеба Малинина.
И он его разозлил.
Генерал снова выглянул в окно и отпрянул: ему показалось, что истукан Дзержинского, снесённый с Лубянской площади революционным народом, снова возвышается на своём постаменте…
Генерал отошёл к столу, выпил стакан воды.
Вернулся к окну: призрака истукана не было, зато над площадью парил самый настоящий ястреб.
Генерал сделал глубокий вдох через ноздри, ощущая, как увеличивается в размере грудная клетка. На выдохе ему стало существенно лучше.
Сел за стол. Перед сном он решил ещё раз задуматься над своим пасьянсом.
Как всегда, по алфавиту.
«А». Арина.
Арина не успела ничего понять. Кроме того, что следует подчиниться человеку в тёмных очках с неприметным, ничего не выражающим лицом, который сказал ей быстро и чётко:
— Садитесь в машину. Если вы будете задавать вопросы, я вас усыплю. Если вы будете сопротивляться, вы можете пострадать. Если вы будете меня слушать, я обещаю, что всё закончится благополучно…
Арина не успела ничего понять, как уже сидела в зелёном БМВ.
Впрочем, она успела понять, что это НЕ ТОТ зелёный БМВ. У того были затемнённые стёкла, а у этого стёкла простые, с тёмными занавесочками.
— Куда мы едем? — задала Арина вопрос, который задавали в такой ситуации сотни и тысячи пленников.
Иногда их увозили на пароходах и самолётах, тогда они спрашивали: «Куда мы плывём?» или «Куда мы летим?»
— В безопасное место, — сказал вполоборота человек с неприметным лицом с переднего сидения. — Вы можете не беспокоиться за свою жизнь и здоровье. Больше я вам ничего сказать не могу и на ваши вопросы отвечать не уполномочен.
Неприметный отвернулся. Рядом с Ариной на заднем сидении сидел огромный кавказец в футболке: его волосатую ручищу Арина не обхватила бы двумя своими. Громила смотрел куда-то в потолок, иногда бросая на Арину короткие взгляды.
«У тебя есть табак?» — спрашивала татуировка на волосатой руке.
Довольно скоро машина остановилась. Невзрачный вышел и открыл дверь перед Ариной. Они очутились в огромном пустынном подвале, посреди которого возвышались привязанные друг к другу зелёная и оранжевая жестяные бочки.
Невзрачный повёл Арину за собой. Скоро они вошли в лифт, в котором не было кнопок. Дверь закрылась сама. Прямо напротив выхода из лифта оказалась комната, где Арину оставили одну.
Арина осмотрелась. За спиной — дверь с глазком и форточкой. Застеленная кровать. Столик с фруктами, как и полагается в приключенческих книжках. Арина тут же захрумкала яблоком, лишь мельком подумав, что оно может быть отравлено.
Книжная полка: несколько томов Агаты Кристи, несколько томов Достоевского, «Три мушкетёра», «Сказки для Идиотов». Колода карт. Окна нет. Есть большое зеркало. Есть ещё одна дверь. За дверью — туалет и душ.
Арина стукнула в форточку.
— Эй, — сказала Арина, — в ванной нет гигиенических прокладок.
Арина взяла ещё одно яблоко, «Трёх мушкетёров» и легла на кровать.
Про Ёжикова сказали, что его «замели в „Арматуре"». Надолго ли его замели и появится ли он здесь, когда его разметут обратно, Пуся не знал.