Убийство на Кукуц-Мукуц-стрит
– Любезный! В вашем клубе есть яхта «Святой Грааль»? В окошке возникла взлохмаченная голова.
– Странное дело, – удивленно сказал служащий, – Второй раз за двадцать минут требуют «Святой Грааль. На кой ляд он вам сдался в эдакую рань?
– Так где же он?
– Я уже объяснил тому господину в сером плаще, что приходил перед вами. Вчера вечером его взяла для пикника компания студентов. К девяти часам должны вернуться… Они пошли вон туда – вверх по реке.
– Студенты тоже ищут клад? – удивленным шепотом спросил Лестрейд.
Холмс отмахнулся.
– Скажите, любезный, в клубе есть моторный катер?
– Есть, господа. Но его только что забрал тот самый господин. Очень хорошо заплатил. Странное, прямо скажу, утро, сначала все хотят «Святой Грааль», а потом моторный катер.
– Тысяча чертей! – взревел Лестрейд. – Он уйдет! Эй, как вас там, черт бы вас драл, у вас есть еще один моторный катер? Я из полиции!
– Из полиции? – удивилась лохматая голова. – Хорошее дело. Нет, господа, у нас нет второго катера.
Лестрейд застонал и заметался по берегу. Холмс подошел к самой воде, заложил руки за спину и молча смотрел вверх по течению. Я встал рядом. Холмс помолчал еще с минуту, потом произнес:
– Кажется, Уотсон, на этот раз мы проиграли. Проклятая оглобля… Во всем, однако, есть своя положительная сторона. Можно возвращаться на Бейкер-стрит, где нас ждет маленький поросеночек…
Но именно в этот момент на реке показался прекрасный самоходный катер – белый, с красной полосой, с желтым праздничным флагом. Лестрейд заголосил и замахал руками. Катер причалил, Лестрейд взлетел на него с криками «полиция!», и скоро мы уже неслись по Темзе.
– А скажите, капитан, – суетился Лестрейд вокруг флегматичного бородатого богатыря, похожего на артиста Шона О'Коннори, – Ваша машина ходит быстрее этой чертовой посудины клуба «Маяк»?
Капитан медленно покивал головой.
– И мы сможем ее догнать?
Капитан пожал плечами. Солнце поднялось уже довольно высоко, освещая блестящую водную гладь на пару миль перед вами: не было видно ни одного суденышка.
– К каким чертям они делись? – ругался Лестрейд.
В напряженном ожидании прошло не менее получаса. Я уже решил, что погоня не имеет смысла, что куда разумнее было бы припасть к поросенку. Но Холмс, не сводивший глаз с воды, первым сказал «Э». Спустя некоторое время и я различил далеко впереди две точки. С каждой минутой они увеличивались, скоро стало видно, что одна из них – легкая прогулочная яхта, мирно покачивающаяся на волнах, а вторая – моторный катер, неуклонно приближавшийся к яхте. Он явно нас опережал.
– Минут на восемь, – уточнил молчавший доселе капитан.
Лестрейд чертыхнулся. Холмс вытащил револьвер, я последовал его примеру. Капитан достал из кармана большой огурец и смачно захрустел. Хотелось жрать.
Катер остановился возле яхты, фигура человека в сером плаще фирмы «Лугги» стремительно перепрыгнула с палубы на палубу.
– Шесть минут, – сказал капитан.
Палуба яхты была пуста. Капитан выбросил за борт недоеденный огурец Холмс стоял ко мне спиной, но я почувствовал, как он облизнулся.
– Пять минут, – сказал капитан.
Палубу было видно, как на ладони. Из кубрика выбежало сразу несколько человек: три или четыре молодых парня, вероятно, студенты, и мужчина в сером плаще фирмы «Лугги».
– Черти небесные, – прошептал Лестрейд, – Исаак Нэдлин! Как он сюда попал?
– Должен вас разочаровать, инспектор, – сказал Холмс, – это не Исаак Нэдлин. Вы можете судить об этом хотя бы по тому, как ловко он орудует ножом.
Ножом, зажатым в левой руке, преступник орудовал и впрямь превосходно: окровавленные студенты улетели в воду один за другим в течение считанных мгновений.
– Мисс Элизабет, Майкл Джексон, три крестьянина, два рыбака и парочка сквайров, три полисмена на маяке, горничная Кэтти. И четыре студента. Семнадцать трупов для одного рассказа, не многовато ли, Уотсон? Дорого же обходится Лондону ваша литературная слава. Побойтесь Бога!
– Две минуты, – буркнул капитан.
Расправившись со студентами, двойник Исаака Нэдлина бросил на наш катер недружелюбный взгляд и скрылся в рубке.
Мы взошли на палубу. Было тихо, если не считать истеричный крик о помощи, издаваемый одним недорезанным и недотонувшим студентом. Крики, впрочем, скоро стихли.
– Эй! – неуверенно позвал Лестрейд. Ответа не последовало.
– Что будем делать? – осведомился Лестрейд, – Черт побери, господа, надо выламывать дверь и ловить его!
– Он убьет вас, Лестрейд, – сообщил Холмс.
– Я убью вас, – подтвердил скрипучий баритон, – Всех. Сначала одного, потом другого, а после и третьего.
Дверь распахнулась, я не успел поднять револьвер, как был сбит с ног, прижат к палубе и увидел нож, блеснувший в преступной руке. Даже чувство голода оставило меня в этот решающий миг, но грохнул выстрел и навалившийся на меня человек обмяк, глухо охнул, а мою новую рубашку фирмы «Жюль энд Хью» забрызгало кровью…
– Вы живы, Уотсон? – бросился ко мне Холмс.
Я был жив. Я дышал свежим речным воздухом. Я лежал на палубе, а высоко в небе плыли белые облака, формой похожие частично на сосиски, а частично и на сардельки.
Холмс наклонился над трупом Нэдлина и снял у него с шеи какой-то предмет.
– Действительно, безделушка, – сказал Холмс, – наше счастье, что Элизабет Нэдлин и Майкл Джексон таскали ее так назойливо, что родственники обратили внимание… Осталось найти ту штуку, которую с ее помощью надо открыть.
Некоторое время мы ползали по яхте в поисках таинственной штуки. Наконец Холмс выкрикнул из-под маленького столика, намертво привинченного шурупами к стенке рубки:
– Здесь! Здесь нацарапан гвоздем цветок… Да, цветок нарцисса. Так, куда же втыкать?…
– Черт возьми, неужели непременно нужно что-то куда-то втыкать? – спросил Лестрейд.
– Ага, вот в отверстие… Секундочку… Ага, да здесь тайник, – Холмс замолк и через минуту выкарабкался из-под столика с маленькой плоской коробочкой в руках, – Ишь, какая малютка… Только алмазы сюда и войдут.
Холмс зубами открыл коробку. В ней лежала тонкая металлическая пластина с выгравированной надписью: «Никогда не рассчитывай на других, не верь в чудеса и волшебные клады. Твое счастье – в твоих руках».
– Ради такой ерунды восемнадцать трупов? – обиделся Лестрейд…
– Странная, однако, сентенция для главаря преступного клана, – сказал я.
– Зато какая чудесная мораль для нравоучительного рассказа, – улыбнулся Холмс, – Очень даже в духе викторианской эпохи. Читатель будет доволен. Хорошая концовка для вашей истории, не правда ли, Уотсон?
– Неплохая, – согласился я, – Но еще лучше – молочный поросенок. С хреном. И с горчицей.
Несколько лет спустя, готовя очередное переиздание своих записок, я перечитал этот рассказ и обратил внимание на обстоятельство, которое доселе от меня как-то ускользало. Я разыскал своего старого друга, который к тому времени уже отошел от детективной практики и занимался пчеловодством, изобретая какой-то хитрый улей с двойным дном. Я спросил:
– Холмс, вы помните историю про братьев-близнецов?
– Да, мне запомнилось это дело: вы постоянно были голодны, Уотсон, и мешали мне вести расследование своим бесконечным нытьем по пирогам и колбасам.
– Холмс, а разве бывает так, что только один из близнецов – левша? А у второго все, как у людей. Нет ли здесь натяжки?
– Неужели вы так ничего и не поняли, Уотсон? Когда человек смотрит в зеркало, правая рука становится левой. То же самое с ногами. И с ушами. И, кстати сказать, с полушариями мозга.