Тотто-тян, маленькая девочка у окна

Когда Кобаяси спрашивали, что такое ритмика, он отвечал: «Ритмика – это игра, которая отлаживает меха­низм тела, игра, которая учит владеть им, игра, которая дает возможность воспринимать ритм. Занятия ритмикой сообщают ритмичность самой натуре. А ритмичная нату­ра – это красота и сила, соответствие законам природы».
В классе Тотто-тян начали с развития чувства ритма. Директор садился за пианино на маленькой сцене в ак­товом зале. Под музыку ученики начинали движение с любой точки. Двигаться они могли как угодно, с одним лишь условием – не сталкиваться друг с другом, поэтому чаще всего они шли в одном направлении по кругу. Если в музыке слышались две доли, все взмахивали руками вверх и вниз, как это делает дирижер. Ступать надо было легко, без топота, но и не так, как в балете. «Не напря­гайтесь, – говорил директор, – шагайте свободно, покачи­ваясь, тяните носок». Главное заключалось в естествен­ности движения, так чтобы каждый мог ходить по-своему. Когда же ритм становился трехдольным, дети движением рук выполняли новую фигуру, их движение то ускорялось, то замедлялось – в зависимости от темпа. На четыре доли это было еще не трудно: «Опустить! Кругом! В стороны! Поднять!» На пять долей уже сложней: «Опустить! Кругом! Вытянуть вперед! В стороны! Вверх!» А вот как двигались руки на шесть долей: «Вниз! Кругом! Вытянуть вперед! Снова кругом! В стороны! И… вверх!»
Следить за быстрой сменой ритма было нелегко. Осо­бенно трудно приходилось, когда директор громким голо­сом предупреждал:
– Я буду менять ритм, а вы не спешите переходить на него, пока не скажу!
Вот как это выглядело: ребята ходят на две доли, а пианист переходит на три, делать нечего – все равно надо шагать по-прежнему. Удовольствие маленькое, но директор был убежден, что так воспитывается собранность и зака­ляется воля.
Наконец директор произносит:
– Смена ритма!
С облегчением дети собираются перейти на три доли, но не тут-то было: надо держать ухо востро – пианист может сразу перейти на пять. Тут многие сбивались с ритма, руки и ноги оказывались не там, где нужно, слы­шались умоляющие голоса: «Ну, постойте, постойте, сэн­сэй [13], не так быстро!» Но стоило немного попрактиковаться, и движения становились слаженными, гармоничными, а напряженность сменялась раскованностью, дети начинали испытывать удовольствие от танца. Более того, они на­столько увлекались игрой, что сами придумывали разные движения и позы. Вообще-то обычно все передвигались поодиночке, но некоторые, по желанию, могли сходиться парами. А когда музыка звучала на две доли, находились и такие – перемещались по залу зажмурившись. Един­ственное, чего нельзя было делать, так это разговари­вать.
Иногда, особенно в те дни, когда проходило родитель­ское собрание, мамы заглядывали в зал. Какое же это было трогательное зрелище! Как легки и свободны были дви­жения детишек, как прекрасны их лица, как весело и лов­ко скользили они под музыку!
Все это нужно было для того, чтобы привить детям чувство ритма, создать гармонию тела и духа, в конечном счете пробуждая воображение и развивая творческие спо­собности.
Когда Тотто-тян впервые пришла в школу и увидела надпись на воротах, она спросила маму: «А что означает томоэ?»
Так вот, томоэ – это древний японский герб в виде двух полукружий, разделенных зигзагом; если же соединить две половины томоэ – белую (духовное начало) и черную (физическое совершенство), то они сольются в единое целое – вот такой круг:
Так учитель выразил свое стремление к гармоничному развитию детей – физическому и нравственному. Именно с этой целью он включил занятия ритмикой в школьную программу. Ведь развивать природные данные своих уче­ников, ограждая их при этом от чрезмерного вмешатель­ства взрослых, было для него главной целью.
Современное школьное образование, которое, как он считал, слишком полагалось на слово, записанное в тет­радку, приводило его в отчаяние. Такое воспитание, по его словам, атрофировало в детях восприятие природы, ме­шало им слушать ее шепот, лишало интуиции и вдох­новения.
Великий японский поэт Басе писал:
Старый пруд.
Прыгнула в воду лягушка.
Всплеск в тишине [14].
Но ведь очень многие видели лягушек, прыгающих в пруд… И не только Уатт, Ньютон наблюдали, как кипит чайник или падает с дерева яблоко.
«Иметь глаза, но не видеть красоты; иметь уши, но не слышать музыки; обладать разумом, но не воспринимать истину; иметь сердце, но никогда не волноваться и не гореть огнем – вот чего надо больше всего опасаться!» – так часто говорил директор.
Наверное, поэтому он и верил в ритмику. Сама же Тотто-тян была в восторге от нее. Она порхала по залу босиком, словно балерина Айседора Дункан, даже не по­дозревая, что ритмика – это часть школьной программы.
 
Заветное желание
Впервые в жизни Тотто-тян отправилась на праздничную ярмарку. Посреди пруда Сэндзоку, поблизо­сти от школы, где она училась прежде, находился ма­ленький островок с храмом, посвященным богине Бэн-тэн – покровительнице музыки и красоты. Там и прохо­дила ярмарка. Поздним вечером она отправилась туда с мамой и папой по тускло освещенной улице. Вдруг впереди засверкали разноцветные огни. Необыкновенное зрелище предстало перед Тотто-тян. Она бегала от одной лавочки к другой, заглядывала в них, раздвигая матерчатые штор­ки. Отовсюду раздавался писк, треск, шипение, неслись разнообразные запахи. Все было удивительным. На крас­ных, желтых и розовых шнурках висели игрушечные труб­ки, украшенные изображениями собак, кошек и миленькой девочки Бэтти. Стоило «закурить» их, и чувствовался запах мяты. Продавались леденцы на палочке и сахарная вата. И еще продавались бамбуковые хлопушки: просунешь в трубку крашеный прутик – и раздается громкий хлопок.
Прямо на улице какой-то дядька глотал мечи и жевал стекло, другой продавал особый порошок: потрешь им фарфоровую миску – она начинает звенеть. Фокусник предлагал купить магические «золотые кольца», в которых исчезали монеты. В одной лавке торговали бумагой, на которой на свету проявляются картинки, бумажными цве­тами, распускающимися в воде…
Глаза просто разбегались, когда они шли вдоль тор­говых рядов. Внезапно Тотто-тян остановилась.
– Ой, мамочка! – закричала она, увидев коробку, пол­ную желтеньких пушистых комочков, Это были цыплята, и все они пищали.
– Какие хорошенькие! – Тотто-тян потянула за руку родителей. – Купите мне! Пожалуйста!
Цыплята, как по команде, повернулись к девочке, за­драли головки, чтобы получше разглядеть ее, засуетились и запищали еще громче.
– Правда, хорошенькие? – спросила Тотто-тян, при­сев на корточки перед коробкой.
Она никогда еще не видела таких нежных и беспо­мощных созданий.
– Пожалуйста!.. – попросила она, умоляюще посмот­рев на маму и папу. Но, к ее великому разочарованию, родители не хотели останавливаться и потащили ее дальше.
– Но вы же обещали мне купить что-нибудь, так купите мне их!
– Успокойся, дорогая, – тихо проговорила мама. – Эти бедняги все равно скоро погибнут.
– Почему? – спросила Тотто-тян плачущим голо­сом.
Папа отвел ее в сторону, чтобы продавец не мог их слышать, и принялся отговаривать:
– Ты пойми, Тотто-скэ, они, конечно, миленькие, но очень слабые и долго не протянут. Умрут, и ты будешь плакать. Мы вовсе не скупимся.
Но Тотто-тян не хотела и слушать. Она решила, что не уйдет без цыплят.
– Я не дам им умереть! Буду беречь их!
Папа и мама попытались оттащить девочку от коробки, но она не отрывала от цыплят взгляда, а они в свою очередь запищали еще громче, как будто упрашивая взять с собой. Тотто-тян решила, что, кроме цыплят, ей на свете больше ничего не нужно. Она низко поклонилась ро­дителям: