В опиумном кольце
Глава 8
Пришлось снять комнатку в гостинице. Если охота за мной, Лореттой и Кемпом — дело рук банды гангстеров, то надо приноровиться к их методам работы. Свои планы они, как правило, увязывают с повседневными привычками своих жертв. Если они твердо решили убрать меня, необходимо, для того, чтобы уцелеть, никогда не оказываться там, где они меня ожидают, и не делать ничего, что они могут предвидеть.
Я снял номер с телевизором. Но перед тем, как включить его, взял телефон и набрал номер Артура Кемпа. Жене пришлось поднимать его с постели. Состояние его было все еще жалким: желудок отказывался принимать пищу, нервная система была расшатана. Врач советовал провести несколько дней на юге, но этому мешало состояние банковского счета.
Я высказал ему свои соболезнования и перешел к делу. Меня интересовал Парк Пауэрс. Кемп сказал, что ему не удалось обнаружить ни малейшего следа Пауэрса. Он встречался с его друзьями, сослуживцами и работодателями. Но никто ничего не слышал о нем с того дня, как был убит Лоудер.
— Вы не проверяли у музыкальных агентов, не получил ли он ангажемент за пределами Нью-Йорка?
— Пытался, но они ничего не знают.
— Вы знаете, что Пауэрс — наркоман?
— Знаю.
— Вам не удалось установить, где он доставал героин?
— Нет. Но вот что вас несомненно заинтересует: не мы одни ищем Пауэрса. И не только полиция. Его ищут те самые парни, что пытались изувечить меня в коридоре у Джука.
Я поблагодарил его, повесил трубку и включил телевизор. Ревю Элли Овермана уже наполовину закончилось. Но с полчаса я сумел его посмотреть. Это было сентиментальное обозрение, построенное на модных шлягерах 20-х, 30-х и 40-х годов. Во всем чувствовалась рука Овермана: и в помпезном оформлении, и в том, что он привлек пятерых некогда знаменитых комиков, которые имели успех больше благодаря своей известности, чем шуткам, которые они отпускали. Участвовал также десяток роскошных ревю-герлз из Лас-Вегаса. Три модных оркестра играли то попеременно, то вместе.
Ингрид Вэнс, одетая так же, как при нашей встрече, только шорты и блузка на этот раз были серебряного цвета, исполняла роль конферансье. С экрана она прямо ослепляла красотой. Ее сольный номер заполнял последние десять минут. На экране появлялись короткие кинокадры с лучшими песенными и танцевальными номерами времен расцвета ее карьеры чудо-ребенка. Потом она, уже в сегодняшнем своем обличий, повторяла те же отрывки. Это постоянное чередование изображения очаровательного светлоглазого ребенка и эффектной, темпераментной женщины, которая из этого ребенка выросла, было не лишено интереса.
Я смотрел на нее и раздумывал над теми способами, которыми она пыталась отвлечь меня от дела Смита. Я уже не сомневался в том, что здесь существует прямая связь.
Почему для них так важно найти Пауэрса прежде, чем это сделаю я? Не для того ли, чтобы заставить его раз и навсегда замолчать?
После окончания ревю я позвонил Кэсси Шелдону — фотографу, который якобы рекомендовал меня Ингрид Вэнс. Кэсси находился в отпуске в Европе. И чтобы на время забыть о работе, он никому не оставил своего адреса.
Конечно, было вполне возможным, что она сказала правду и что Шелдон когда-то в разговоре с ней упомянул мое имя. Однако куда вероятней, что имя Шелдона использовали как ширму, так как невозможно сейчас проверить, рекомендовал ли он меня или нет.
После этого я набрал номер Марта Рубина. Это был шестидесятилетний опытнейший театральный агент, самый осведомленный из всех моих знакомых, имевших отношение к театру. Я выкачал до отказа все ресурсы его памяти. Ингрид Вэнс была действительно замужем за парнем, который теперь возглавляет одну из телестудий на Западе. Пытался ли он вернуть Ингрид, Рубин не знал, но сильно в этом сомневался. Они разошлись после сильнейших скандалов и ссор, связанных с возобновлением ее артистической деятельности.
— Все эти бывшие дети-кинозвезды кончают в сумасшедшем доме, — сказал Рубин. — Их слишком рано захваливают. Семьи начинают торговать их успехом. Они подрастают — и в один момент оказываются «бывшими» звездами, никому не нужными. И, по существу, остаются теми же детьми, тоскующими по любви и теплу, которого оказались лишены. Вот они и стараются, как сумасшедшие, поймать за хвост ускользнувший успех. Ингрид даже некоторое время пыталась лечиться в психиатрической клинике. Частной, насколько мне известно.
— Послушай, философ, — сказал я. — Что у нее с Оверманом?
— Он был ее режиссером... в своем первом фильме. Возможно, вначале она смотрела на него как на отца. Но потом у них был роман. Это прекратилось, когда он женился на дочери одного миллионера. Ему захотелось устроить себе спокойное пристанище на случай банкротства.
Я вспомнил, что Ингрид собиралась завтра ехать в Ист-Хэмптон на вечеринку или пикник с участием денежных тузов. Да и Оверман упоминал, что они завтра едут к его тестю.
— Кто же он такой, тесть Овермана?
— Сэм Бэккет. Владелец целой сети магазинов самообслуживания. Чертовски богат.
— Для чего же Оверману при таком богатом тесте искать людей, которые согласились бы финансировать его постановку?
— Потому что папаша не дает ему денег. Он знает счет центу. Единственное, что он делает, это помогает.
Оверману держаться на поверхности каждый раз, когда тот переживает очередную неудачу. Для такого дикого продюсера, как Оверман, это уже немало. Ради этого стоит терпеть жену вроде бэккетовской дочки.
— А что с ней такое?
— А то, что эта Рут не пропускает ни одного мужчины. Оверман делает вид, что ничего не видит. Но знает он все.
— Довольно неприятная плата за удовольствие иметь тестем миллионера!
— Оверман знал, на что идет, когда женился. Ей было всего шестнадцать и через шесть месяцев после свадьбы она родила ребенка. Так что папаша просто купил дочке мужа.
— Великосветское общество просто очаровательно, — сказал я. — И вот еще что: знаешь ли ты что-нибудь о Стюарте Лоудере, его жене и Честере Мэссее?
— Абсолютно ничего, кроме того, что этого Лоудера убил какой-то накачавшийся героином пианист.
— Лоудер собирался вложить деньги в очередную постановку Овермана. Неужели «Пинк Пэд» приносит такие большие доходы? И вообще, откуда Лоудер взял деньги на покупку такого роскошного кабаре?
— Понятия не имею, — ответил Рубин. — Но я могу поговорить со знакомым рекламным агентом, который обслуживает «Пинк Пэд».
— Жду, — сказал я и повесил трубку.
Четверть часа спустя Рубин позвонил. Сведения его хотя и были весьма скудными, но интересными.
— Болтают, что Лоудер играл когда-то какую-то роль в преступном мире. «Пинк Пэд» он получил в качестве приданого от брата жены, человека по имени Вирт Коул.
— Вирт Коул?
Имя это мне уже приходилось слышать. Когда-то он был заметной фигурой в нью-йоркском отделении большого гангстерского синдиката, но угодил за решетку по пустяковому обвинению в неуплате налогов. Уже десять лет как он отбыл наказание и поклялся, что станет честным дельцом и порвет все старые связи. И действительно, с тех пор о нем ничего не было слышно.
— Да, — подтвердил Рубин. — Он богатый торговец песком и щебнем. Имеет карьер на Лонг-Айленде.
Больше Рубин ничего не знал. Но и это было немало! Я расхаживал по комнате и рассуждал.
Придется поговорить с Виртом Коулом. И неплохо было бы побывать на вечеринке в доме тестя Овермана. Там должны были быть люди, поддерживающие контакт с Лоудером до его смерти — люди, связанные со спектаклем, который он хотел финансировать.
У Сэнди больше шансов нащупать следы Парка Пауэрса, чем у меня. А пока ей это удастся, надо попытаться разузнать как можно больше о Лоудере. И попытаться выяснить мотив убийства...
* * *Утром, за завтраком, я просматривал газеты, пока мальчик из отеля бегал в магазин, чтобы купить бритвенный прибор и чистую рубашку.
Ревю Овермана вызвало весьма посредственные отзывы в «Трибюн», уничтожающую критику в «Тайме» («разогретое старье, сервированное по старомодным шаблонам») и прилив бешеного восторга в «Миррор». Я позвонил в гостиницу к Сэнди. Она отозвалась заспанным голосом.