До белого каления
В последний раз Кризи гостил у него недели две. Тогда, впрочем, говорил он, как всегда, немного. Однако само по себе его спокойное присутствие поддерживало Гвидо, именно когда он так нуждался в дружеском участии. В те тяжелые дни Кризи стал для него тем единственным звеном, что связало воедино его прошлое и будущее.
Когда Гвидо вернулся на террасу, солнце уже взошло над холмами, Неаполь понемногу просыпался, издали доносился шум уличного движения. Военный корабль бросил якорь в заливе, за ним виднелся большой океанский лайнер. Гвидо поставил поднос на стол, разлил по чашкам кофе. Мужчины спокойно сидели, потягивая ароматный напиток и глядя на расстилавшуюся перед ними панораму.
Первым молчание нарушил Кризи.
– Я ничем тебя не побеспокоил?
Гвидо криво усмехнулся.
– У мамаши моей очередная таинственная болезнь появилась.
– Тебе, наверное, надо было с ней остаться.
Гвидо покачал головой.
– Сегодня утром Элио приедет из Милана. У нее такие приступы всегда случаются, когда ей кажется, что мы начинаем о ней забывать. Мне это проблем не составляет, потому что ехать к ней отсюда всего сорок минут. А вот для Элио это каждый раз действительно головная боль.
– Как у него дела?
– Неплохо. В прошлом году его сделали партнером в фирме, где он работает, и у него еще один ребенок родился – сын.
Снова на несколько минут воцарилось молчание. Но тягостным оно не было. Добрым друзьям, долгие годы прожившим бок о бок, не нужна пустая болтовня, чтобы поддерживать видимость общения. Даже молчание их было красноречивым. Лайнер доплыл уже почти до линии горизонта, когда Гвидо заговорил снова.
– Ты устал. Давай-ка я тебе постелю.
Кризи немного встряхнулся.
– А ты как же? Сам ведь всю ночь глаз не сомкнул.
– Я после обеда подремлю. На сколько ты можешь остаться?
Кризи пожал плечами.
– У меня нет никаких определенных планов, Гвидо. Дел никаких не предвидится. Просто захотелось на тебя посмотреть, узнать, как ты поживаешь.
Гвидо кивнул.
– Это хорошо. А то уж очень долго мы не виделись. Ты работал?
– Последние полгода – нет. Я только что с Корсики.
Они уже направлялись к двери, но, услышав ответ Кризи, Гвидо остановился и вопросительно взглянул на друга.
– Не спрашивай почему. Я там даже ни с кем не повидался. Просто меня каким-то ветром занесло в Марсель, там что-то подтолкнуло сесть на паром.
Гвидо улыбнулся.
– Раньше вроде ты таким не был.
Кризи тоже ему улыбнулся – устало и опустошенно.
– Давай-ка мы вечером обо всем как следует потолкуем. А сейчас покажи мне, где кровать.
* * *Гвидо сидел на кухне и ждал, пока Пьетро вернется с рынка. Все шесть комнат в пансионе были заняты постояльцами. На обед и на ужин всегда собиралось много народу из ближайшей округи, и это приносило вполне сносный доход. Дело это поставила еще Джулия, и пансион быстро завоевал хорошую репутацию простыми, но вкусными и сытными блюдами. Сначала на весь район разнеслась молва о том, что Джулия прекрасно готовит на мальтийский манер жаркое из кролика, а вскоре она освоила и все премудрости местной кухни. После смерти жены Гвидо сам попытался продолжить начатое ими вместе дело и, к большому своему удивлению, обнаружил, что ему это удалось. Завсегдатаи сначала продолжали обедать и ужинать в пансионе по привычке и потому, что жалели Гвидо, а потом – оценив достоинства его кухни.
Гвидо размышлял о том, что могло случиться с Кризи. Его всегда было нелегко понять, но Гвидо знал Кризи лучше, чем кто бы то ни было другой. В том, что повинна в его нынешнем состоянии была женщина, он сильно сомневался. За все годы их знакомства женщины были случайными эпизодами в его жизни. Даже двадцать лет назад, когда у Кризи завязался роман с одной французской медсестрой в Алжире. Гвидо тогда решил, что она составила счастливое исключение, но спустя три месяца они расстались.
– С ним жить – все равно что пытаться открыть дверь не тем ключом, – как-то призналась она Гвидо. – Он входит в замочную скважину, но не поворачивается.
Когда Гвидо рассказал об этом Кризи, тот только сказал:
– Замок, должно быть, заржавел.
Сомневался Гвидо и в том, что Кризи влип в какую-то историю, которая могла бы выбить его из колеи. Слишком многое он повидал в своей жизни, полной событиями. Кризи всегда оставался Кризи.
Сейчас он спал в комнате Гвидо. Через десять минут после того, как он лег, хозяин пансиона зашел на него посмотреть. Кризи лежал на боку, накрывшись простыней по пояс, так как в комнате было жарко. Гвидо внимательно оглядел его тело. Оно стало немного дряблым, загар был не таким сильным, как раньше, к старым боевым отметинам новых не прибавилось. На спине с двух сторон бледнели шрамы, извивавшиеся на боках и заканчивавшиеся на животе. Слева под ребрами остались следы колотой раны. На кистях рук пятна давнишних ожогов. Он знал, что по одной ноге Кризи, спрятанной сейчас под простыней, от колена до паха был еще один страшный шрам с бледными поперечными полосками от стежков кетгута. Остались отметины былых сражений и на лице – тонкий шрам шел вертикально от правой брови через лоб до самых волос, второй, чуть меньшего размера, наискосок пересекал левую челюсть.
Все эти отметины были хорошо известны Гвидо, он знал историю каждой из них. Ничего нового не прибавилось. Спавший человек много выстрадал, но никогда раньше эти страдания не зависели от него самого.
Раздумья Гвидо прервал Пьетро, вошедший на кухню с двумя корзинами в руках. Увидев там хозяина, он от удивления остановился, как вкопанный.
– Я думал, ты сегодня позже приедешь, – сказал паренек, ставя корзины на стол.
– Старый друг объявился, – объяснил Гвидо, поднимаясь со стула и заглядывая в корзины.
Пьетро стал вынимать оттуда и раскладывать на столе перед Гвидо фрукты и овощи.
– Быстро же этому другу удалось оторвать тебя от постели больной матери.
– Это мой очень близкий друг. Сейчас он спит.
* * *Пьетро был любопытен. Он работал на Гвидо уже четыре года, с тех самых пор, как тот поймал его, когда Пьетро пытался снять колпаки с колес его автомобиля. Отдубасив паренька, Гвидо стал его расспрашивать. Потом, узнав, что Пьетро – бездомный, Гвидо взял его с собой в пансион, накормил и оставил жить в каморке под лестницей.
Пьетро тогда понятия не имел, – впрочем, как и теперь, – что он напомнил Гвидо самого себя в таком же возрасте.
Гвидо всегда обращался с парнишкой так же, как в день их знакомства – грубовато, резко, словно не испытывал ни малейшей привязанности к нему. Пьетро, подыгрывая ему, в свою очередь, вел себя так же нахально и непочтительно, как при первой встрече. Они оба чувствовали взаимную симпатию, но никогда не проявляли ее открыто. Такого типа отношения для эмоциональных итальянцев были большой редкостью. С годами Пьетро стал правой рукой Гвидо, и вместе с двумя пожилыми официантами, которые обслуживали клиентов за обедом и за ужином, они вели в небольшом пансионе практически все дела.
Несмотря на то что они уже долго жили вместе, Пьетро мало что знал о прошлом Гвидо. Когда в пансион изредка наведывалась его мать, она без умолку болтала о чем угодно – об Элио и его семье в Милане, о Джулии, которая умерла пять лет назад, – но о прошлом старшего сына почему-то никогда не распространялась. Пьетро знал, что Гвидо прекрасно говорил по-французски, сносно владел английским и арабским. Поэтому он решил, что прежде хозяину доводилось немало путешествовать. Вопросов парнишка не задавал никогда. Сдержанность Гвидо отчасти передалась и ему.
Внезапно объявившийся друг хозяина серьезно озадачил Пьетро. Когда около полуночи раздался звонок в дверь, Пьетро решил, что Гвидо вернулся раньше, чем собирался. Увидев в дверном проеме огромного незнакомого мужчину, Пьетро поначалу слегка струхнул.
– Гвидо у себя? – спросил незнакомец.
Обратив внимание на его неаполитанский выговор, Пьетро покачал головой.