Безоглядная страсть

Брови Джона сошлись на переносице.
— Кто тебе сказал, что у меня есть невеста?
— Вообще-то леди Драммур… Какое это имеет значение?
— Никакого, ровным счетом никакого. Кстати, — он приподнял ее подбородок пальцем, — передай своему мужу, чтобы он, когда бреется, брал бритву поострей. У него такая гладкая кожа на лице, что мне больно смотреть, как он ее все время уродует порезами.
Энни отпрянула, сердце ее почему-то учащенно забилось.
— Спасибо за совет, — огрызнулась она, — но, надеюсь, мы здесь не для того, чтобы обсуждать, какой бритвой следует бриться моему мужу.
— Как и не для того, чтобы обсуждать, на ком я женюсь.
— Какая связь… — начала было Энни и вдруг осеклась, — так говори, зачем позвал! А то нас, небось, уже с фонарями ищут.
— Тебя — может быть, а я же уже попрощался.
— Ты уезжаешь? — Энни не смогла скрыть разочарования.
— Хотела со мной потанцевать? — усмехнулся он. — Извини, дорогая, в другой раз. Я уже засвидетельствовал всем этим идиотам свое почтение, не вижу смысла и дальше участвовать в дурацком спектакле, тем более что неважно себя чувствую.
— А что с тобой? — насторожилась она.
Вместо ответа Макгиливрей сунул руку под рубашку; когда он ее вынул, рука была мокрой от крови.
— Господи! — вырвалось у Энни.
— В меня стреляли, — спокойно произнес он.
— Стреляли? Кто, где, когда?
— Ну давай еще громче, крошка, а то не все слышали!
— И ты едешь сюда, занимаешься здесь неизвестно чем, словно ничего не произошло!
— Крошка, если бы я не был сейчас здесь, то уже болтался где-нибудь на виселице.
— Ничего не понимаю! Давай хотя бы перевяжу! — Наклонившись, Энни торопливо стала отрывать полоску от нижней юбки.
— После того как ты уехала, один из наших сказал, что, кажется, видел в лесу что-то подозрительное. Мы отправились в лес и напоролись на засаду красных мундиров. Прогнать их было не сложно, но…
Энни вспомнила рассказ Уоршема о том, как вчера ночью его люди кого-то подстрелили.
— Матерь Божия! Так это был ты!..
Энни сложила оторванную полоску в несколько раз и заставила Джона снять кафтан и камзол, затем рубаху, которая была уже черной от крови. Под самым сердцем зияла рана.
— Навылет, — спокойно, словно речь шла о пустяках, произнес он. — Пройди она чуть повыше…
— Сейчас я тебя перевяжу, и уезжай скорее. Ты так можешь и умереть от потери крови!
— Уеду, уеду, не беспокойся, но сначала я должен тебя кое о чем предупредить.
— О чем?
— Тебя тоже видели, когда ты возвращалась домой с Эниасом. Двое людей Уоршема пасли тебя до самого Моу-Берна.
Энни поежилась.
— Уоршем намекнул мне, что его люди видели меня, — сообщила она Джону, перевязывая его рану. — Ангус, чтобы защитить меня, сказал, что я якобы вчера всю ночь была дома с ним. Не знаю, поверил ли он ему…
— Они не уверены до конца, что это ты, — произнес Макгиливрей, снова натягивая кафтан. — Ты же была не в своих обычных шелках! Будь они уверены на сто процентов, ты бы сейчас уже была арестована. Ангус сказал, что ты якобы была дома с ним… — Джон, казалось, удивился не меньше самой Энни, почему Ангус вдруг стал ее защищать. — Но ведь на самом деле он, кажется, был в Инвернессе?
— Он вернулся домой раньше, чем я предполагала. И разумеется, не обрадовался, обнаружив, что меня нет дома.
— Надеюсь, — глаза Джона сузились, — он тебя не ударил?
— Ангус? Да ты что?! Он и мухи не обидит! За все эти четыре года он ни разу…
Джон молчал. Энни услышала, как он, еле сдерживая себя, скрипнул зубами.
— Уезжай, — повторила она, — пойдем, я провожу тебя до дверей.
— А вот этого не надо, оставайся. Досчитай мысленно до ста, потом возвращайся к гостям и постарайся, чтобы ни одна живая душа тебя не видела, иначе — конец! И всю ночь держись поближе к Ангусу.
— Обещай мне, что с тобой все будет в порядке!
— Не родился еще тот человек, не отлита еще та пуля, что меня убьет! Помни, что я тебе сказал, и еще раз повторяю: постарайся не отходить от Ангуса.
— Будь осторожен, Джон!
С минуту Макгиливрей молча пристально смотрел на нее, затем, отворив дверь террасы, начал спускаться по внешней лестнице. Вскоре Энни услышала хруст его сапог по снегу, затем этот звук был заглушен шумом веселья наверху.
Макгиливрей чудом не убит, за ней была слежка… В лесах Данмагласса полно англичан, они знают, что Ферчар скрывается в доме Джона… Но шли ли они за Ферчаром по пятам, или пронюхали о том, где он, позже? Если последнее, то старик не так хитер, как думает… Господи, его ведь могут арестовать в любую минуту! Как и ее, и Джона… Если уж они успели попасть под подозрение англичан, то те, разумеется, предпочтут арестовать их под каким-нибудь предлогом, даже если это только подозрения…
Энни хотелось что-то делать, хотелось бежать, предупредить всех… Но Джон прав: самым разумным с ее стороны было бы вернуться сейчас к гостям и делать вид, словно ничего не случилось. Решив, что времени прошло достаточно, Энни раскрыла двери террасы и оказалась в алькове, но тут до нее донесся решительный звук шагов нескольких мужчин, явно направлявшихся в библиотеку.
Энни лихорадочно огляделась, спрятаться было негде, оставалось лишь задернуть портьеру, что она и сделала. Но в любой момент ее могли увидеть со двора или из противоположных окон — дом был построен квадратом, окружавшим двор. По звукам Энни определила, что мужчины уже вошли в комнату.
— Двери, я думаю, лучше запереть. — Энни узнала голос Дункана Форбса.
— Черт бы вас побрал, Уоршем, — грубый смех принадлежал графу Лудуну, — оторвали от приятного занятия! Я уже почти договорился обо всем с этой пташкой, — кстати, рекомендую, думаю, вам она тоже не откажет! — а тут вы…
— Еще не все потеряно, граф, — ответил Дункан, — вы еще успеете получить удовольствие.
— Если вы окажете мне услугу — отвлечете на время чем-нибудь мою жену.
По раздавшимся угодливым смешкам Энни поняла, что, кроме Форбса, Лудуна и Уоршема, с ними еще двое или трое мужчин. Энни оглядела себя — угораздило же ее надеть именно это платье, ткань его так серебрится в свете полной луны, больше опасности, что кто-нибудь из соседних окон обратит на это внимание… К тому же необъятных размеров кринолин усложнял задачу забиться при необходимости куда-нибудь в угол.
— Какие вести от Хоули? — поинтересовался третий голос, обладателя которого Энни не могла определить. — Пошлет он, в конце концов, подкрепление из Эдинбурга или нет?
— Сомневаюсь, у него всего-то две тысячи человек — каждый на счету, а ему еще приказано взять Фалкирк, Перт, Стерлинг… Если наши сведения точны, у принца всего тысяч пять, да и те полуголодные и павшие духом.
— Я бы не спешил недооценивать их, — послышался голос Уоршема. — Впрочем, вам, Гарнер, кажется, — Уоршем усмехнулся, — бояться нечего. Насколько мне известно, ваши молодцы весьма браво отличились в битве на мосту Кольт, а затем под Престонпаном!
Энни наконец поняла, кому принадлежал не узнанный ею вначале голос. Майора Гамильтона Гарнера она немного пред-сташшла себе — высокий, белокурый, с пристальными, как у кобры, зелеными глазами. Знала она и то, как оскорбительна была для майора ирония Уоршема. Битва на мосту Кольт была известна тем, что в ней драгуны Гарнера позорно бежали без единого выстрела. В битве под Престонпаном, когда чуть более трех тысяч якобитов благодаря неожиданной утренней атаке наголову разбили вдвое большую армию генерала сэра Джона Коула, Гарнер со своим отрядом, желая, очевидно, во что бы то ни стало не повторять прошлого позора, сражались до последнего и были взяты в плен. Но, поскольку число пленных превосходило число победителей, те в конце концов были отпущены под обещание никогда больше не браться за оружие против принца Чарльза. Гарнер, едва обретя свободу, тут же забыл об этом обещании. Злобу он выместил на своих подчиненных, запорол солдат до полусмерти, а пятерых офицеров повесили на площади по его доносу.