Граф из Техаса
— Не могу и все тут.
— О нет. Тебе придется выставить более вескую причину, чем эта.
— Я не знаю, что сказать.
— Тебе ничего не надо говорить. Я знаю. Все из-за того, что мы с тобой кузены, не так ли?
— Отчасти да.
— Но ведь мы троюродные кузены, дорогая. Или четвероюродные? Я забыл. К черту, все равно это не имеет совершенно никакого значения. Мы не настолько близки по крови. И никто нам ничего не скажет.
— А вот в этом вы как раз ошибаетесь. Будет много разговоров, разве вы этого не понимаете?
— Не понимаю чего? Мы с тобой только два человека, которые не могут жить друг без друга. И то, что мы — кузены, не должно помешать нам соединиться. Кроме того, свадьбы между кузенами были обычным делом во все времена.
— Но не такими кузенами, как мы с вами, — Люсинда отвернулась, не желая, чтобы Прескотт видел слезы, которые навертывались ей на глаза. — Вы забыли, Прескотт. Вы граф.
— Ну и что?
— Вы граф, а я незаконнорожденная.
Схватив ее за плечи, он резко развернул лицом к себе.
— Черт побери, не смей этого говорить. Я уже говорил тебе раньше, что не смирюсь с тем, что ты так себя называешь.
— Даже если это факт, на который ни один из нас не может закрыть глаза?
— Я не пытаюсь закрыть на него глаза. Он просто не имеет для меня никакого значения, вот и все.
— Однако он имеет большое значение для меня. И я могу вас заверить, что он будет иметь значение и для всех остальных.
— Да, но ведь я женюсь не на ком-то другом, дорогая, я женюсь на тебе.
— Нет, вы не женитесь. Я не могу позволить вам разрушить свою жизнь, и я не позволю вам сделать это.
Слезы ручьями хлынули по ее щекам, и Люсинда бросилась из спальни.
Мгновение Прескотт стоял пораженный, что она была так озабочена тем, что подумают люди. Ему-то было совершенно все равно, кто и что подумает. Он любил ее и хотел быть с ней. Он хотел разделить с ней свою жизнь, видеть, как она состарится в окружении их детей, внуков, и, если на то будет воля Бога, то и правнуков.
— Черт побери, — он повернулся и бросился вслед за ней.
Глава 16
Люсинда быстро бежала вниз по лестнице, но Прескотт догнал ее прежде, чем она смогла достигнуть площадки второго этажа. Он не имел ни малейшего понятия, куда она бежала, и это ему было совершенно безразлично. Он схватил Люсинду за руку и повел в направлении своей комнаты.
— Пожалуйста, Прескотт, отпустите меня.
— Нет. Нам с вами нужно немного поговорить, дорогая.
— Мы уже все обговорили.
— Черт возьми, это вы так думаете.
Когда они подошли к входной двери, внезапно неизвестно откуда появилась Миранда, и Прескотт остановился.
— Дети сейчас спят? — спросил он.
Краска смущения залила лицо молоденькой горничной, и она опустилась в быстром реверансе.
— Да, милорд.
— Хорошо, пусть спят, но когда они проснутся, вы присмотрите за ними.
— Присмотреть за ними, милорд?
— Да, присмотрите за ними.
— Но ведь я не няня, милорд. И не гувернантка.
— Все, что от вас требуется, мисс Миранда, это просто присмотреть за детьми. Поиграйте с ними, почитайте им сказку, сделайте все, что, по вашему мнению, хотя бы на некоторое время поможет этим трем маленьким девочкам побыть счастливыми.
«Счастливыми, занятыми и подальше от меня», — добавил он про себя.
— Милорд?
— Идите и выполняйте приказание, мисс Миранда.
— Д-да, милорд.
Войдя в свои апартаменты, Прескотт провел Люсинду в гостиную.
— Так вот, вся эта чепуха, о которой ты мне говорила, это…
— Нам удалось зашить ту дыру на брюках Вашей светлости, — сказал Харгривс, появившись с угрюмым лицом из двери спальни.
— Проклятие! — Прескотт не мог скрыть своего раздражения. Дьявол, кто следующий заявится в его комнату? Мисс Эсмеральда? Боже, помоги ему, спаси от греха, если на пороге действительно появится эта бедная старая дама..
— В будущем мы будем вам очень признательны, если вы станете оповещать нас о любой дыре или разрыве на ваших одеждах. Как хорошо известно Вашей светлости, чем быстрее мы починим их, тем лучше. Ведь гардероб Вашей светлости далеко не безграничен.
. Держа Люсинду за руку одной рукой, Прескотт другой указал на дверь.
— Мне вполне довольно и того, что есть. Но я, безусловно, приму к сведению все, что ты сказал. А сейчас не мог бы ты оставить меня и мисс Люсинду наедине на некоторое время? У нас появилось очень важное семейное дело, которое необходимо обсудить.
— Да, милорд, — Харгривс уже направился к двери, но остановился и, обернувшись, опять взглянул на своего хозяина и его даму, заметив, что глаза молодой женщины красноваты от слез.
— Ваша светлость и мисс Люсинда желают принять свой второй завтрак здесь или в столовой?
— В столовой, Харгривс, — сказал Люсинда, стараясь говорить спокойно, но голос ее все же дрожал.
— Сегодня мы не будем завтракать вообще, — сказал Прескотт, — если не закончим наш разговор.
— Не говорите глупостей, Прескотт. Нам не о чем с вами разговаривать, и вы это прекрасно знаете.
Харгривс не мог не заметить, какие свирепые взгляды метал Прескотт на свою младшую кузину.
Его челюсти были сжаты с такой силой, что выступили желваки на скулах, и на виске появилась пульсирующая вена. Судя по этому, Харгривс мог поклясться, что близкие дружеские отношения между кузенами стали очень напряженными. И, пожалуй, настолько напряженными, что похоже, они были на грани разрыва.
— Я знаю только то, что приходится иметь дело с одной из самых твердолобых женщин, которых когда-либо встречал в своей жизни!
— Я — твердолобая? Посмотрите на себя! Это как раз вы отказываетесь смотреть правде в глаза.
— Какой правде?
— Вы сами прекрасно знаете — какой правде.
Став невольным свидетелем сцены, которая явно для него не предназначалась, Харгривс кашлянул и стал медленно пятиться к двери.
— Мы сообщим миссис Свит, что Ваша светлость желает отложить свой второй завтрак на более позднее время.
Прескотт не обратил на своего камердинера ни малейшего внимания.
— Дорогая, если бы я знал, о какой правде вы говорите, разве стал просить объяснить это мне?
— О, вы не можете быть так слепы, Прескотт. Скорее всего вы упрямы, как осел, а не слепы.
— Мы перенесем на более позднее время и чаепитие, — сказал Харгривс и закрыл за собой дверь.
Услышав, как щелкнула щеколда, Прескотт разжал объятия, чтобы подбежать к двери и повернуть ключ в замке. Он хотел, чтобы их больше никто не прерывал.
— Я, возможно, немного и глуп в некоторых вещах, но меня нельзя назвать упрямым, как осел. И у меня всегда было прекрасное зрение. Это ты ничего не видишь у себя под носом.
— Я? По крайней мере я никогда не совершу поступок, который, как я вижу, ведет к верной трагедии.
— О какой трагедии ты говоришь?
— О нашей, конечно. Если мы будем продолжать в том же духе, Прескотт, это непременно приведет к трагедии. Из этого ничего хорошего не получится. Совсем ничего хорошего.
— Но я люблю тебя.
Слезы опять накатились Люсинде на глаза. Его слова, сказанные так просто, поколебали ее твердую решимость отдалиться от него.
Она боялась, что его стремления, любовь и желания полностью совпадут с ее собственными, и тогда она не сможет больше рассуждать здраво. Услышав как, он сказал, что любит ее, она поняла, что для нее будет проще перестать жить и дышать, чем отрицать свои истинные чувства к нему.
— И я люблю тебя, — сказала она. — Но это все же не изменяет того факта, что я никогда, не смогу выйти за тебя замуж.
— Черт побери, почему же нет?
— О, ради Бога, Прескотт. Почему я все время должна повторять то, что уже много раз сказала? Ты граф, а я…
— Не говори этого. Черт побери, Люсинда, не смей говорить так о себе.
— Но это — правда. И мы не можем закрыть на нее глаза. Ты и я — мы никогда не станем теми, кем ты желаешь нас видеть. Мы никогда не сможем стать мужем и женой. Я — безродная, незаконнорожденная, которая не знает даже имени своего отца, ты же имеешь предков, которые много веков занимали высокое положение в обществе. Подумай, как ты будешь выглядеть в глазах других аристократов, если женишься на такой женщине, как я.