Сон в пламени

В ту ночь мне приснилось, что я ребенок и лежу в золотой, отороченной мехом колыбели. Сверху на меня смотрит женщина с очень длинными золотистыми волосами, свисающими на лицо. Хотя я совсем маленький, мне всего несколько месяцев, я понимаю, что она говорит:
– Я сделала все, но никогда не знала, что есть так много имен: Клодвиг, Мамертус, Маркварт, Непомук. Отовсюду, отовсюду приходят люди с новыми именами: Одо, Онно, Ратбод, Ратвард, Панкраций…
Она уронила голову на руки и заплакала.
Это все, что я запомнил из того сна. Когда я проснулся, Марис спала, придавив мою левую руку, так что я еле ощущал пальцы где-то далеко-далеко. Оно было странным, это мое ночное ощущение, – знать, что какая-то часть тебя рядом и в то же время исчезла.
4
Я снимался в рекламном ролике минеральной воды в тот день, когда в Вену прибыл Люк. Но каким-то образом я узнал, что он приехал. Когда он сошел с поезда на Вестбанхофе и стал искать телефонную будку, я уже знал, что он здесь. И это не так уж удивило меня; у меня все время было чувство, что я инстинктивно пойму, когда он приблизится к моей с Марис планете. Просто он был слишком опасной силой – как неуправляемый метеор, несущийся к нам сквозь космос, излучая всевозможные волны.
Люк прибыл в семь утра и в десять минут восьмого позвонил Николасу, требуя, чтобы тот сказал, где Марис. Николас любил поспать и обычно вставал очень поздно. Нетрудно представить его чувства, когда до него дошло, кто на проводе. Ева Сильвиан говорила, что не имела ни малейшего представления, кто звонит, так как Николас говорил с этим французом тихо и рассудительно. Единственно странным ей показалось то, что он через несколько слов повторял «nein»  [15]. Когда раздался звонок, Ева еще не до конца проснулась, но, по ее словам, она отчетливо запомнила, как за время недолгого разговора Николас повторил это слово, по крайней мере, раз десять.
Где она? Николасу лучше сразу сказать. Nein.
Пусть только даст телефон, по которому можно до нее дозвониться. Nein.
Так она сможет сама решить, хочет ли его видеть. Nein.
Und so weite.  [16].
На следующий день Николас улетал в Тель-Авив на встречу с одним израильским продюсером. За неделю до этого по случаю его отъезда мы втроем собрались вместе за кофе. Естественно, разговор коснулся Люка. Но после громкого хохота над историей про Люка в трусах Марис Николас прогнал его из памяти, как муху с руки. Даже если «этот идиот» появится, о нем позаботятся. Марис спросила, каким образом, но он в ответ лишь улыбнулся и неопределенно пожал плечами. Мой друг режиссер любил интригу и необычные ситуации. Нашему приключению в Мюнхене он радовался несколько недель. Оглядываясь назад, я понимаю сейчас, что в тот день он пришел в восторг от появления Люка в Вене, потому что режиссировал сиену с ним с самого нашего возвращения.
И вот, в то утро, вместо того чтобы паковать чемодан в Израиль, он удивил Люка тем, что назначил ему в полдень встречу перед Бург-театром. К тому времени Ева окончательно проснулась и видела, как ее муж в постели широко улыбается, словно бандит, только что взломавший сейф. Прежде чем встать, Николас позвонил еще в два места и, насвистывая, направился в душ. Жизнь готовилась стать искусством.
Ту шлюху звали Хелена Кёстлих (Прекрасная), и издали она действительно была очень похожа на Марис. К тому же Николас дал ей фотографию, чтобы в нужное время она могла загримироваться под изображенную там женщину. Когда-то он взял Хелену на небольшую роль в одном из своих фильмов, и теперь она с радостью оказала ему любезность.
У Голдстара был старый, но в очень хорошем состоянии «ягуар»-седан, который ему подарили в тот год, когда он выиграл европейский чемпионат по боксу. За рулем он выглядел как статуя с острова Пасхи с руками. Сначала Голдстар предложил просто отлупить Люка, но Николас хотел чего-то поинтереснее: ему хотелось театра.
Он позвонил Хелене Прекрасной, велел ей принять вид Марис и надеть что-нибудь повульгарнее. Момент настал! Голдстар подвез их обоих к Бург-театру. Хотя стояла середина декабря, он был в белоснежном полиэстеровом костюме и совершенно не идущих к тому красной рубашке и галстуке, которыми специально снабдил его Николас. Все трое должны были выглядеть так, будто едут на съемку к Диане Арбус.
Когда они подъехали к театру, Люка нигде не было видно. Через десять минут он легкой походкой с самым крутым видом вышел из находившегося рядом кафе «Ландтман». Николас вылез из машины и радостно двинулся ему навстречу. Люк посмотрел на него, потом на машину. Издали он мог лишь смутно видеть женщину внутри. Марис? В золотом парчовом платье с вырезом ниже линии его обзора? В соблазнительном парике а-ля Тина Тернер?
А что это за горилла сидит рядом с ней? «Марис» помахала Люку рукой, и тут же горилла начала вылезать из машины. Николас заранее дал Голдстару указание потренироваться, чтобы его выход был как можно внушительнее.
Люк спросил, что происходит. Николас с невинным видом сообщил, что Марис согласилась повидаться с ним, но сначала ему нужно попросить разрешения у «ее дружка», который быстро приближался. Последовавшая за этим беседа прошла вот в каком примерно духе – после того, как Голдстар достал выкидной нож и, отщелкнув, приставил к собственному носу:
– Хочешь забрать ее назад? Хрена с два. И на этом разговор закончен. Хочешь ее трахнуть? Сначала я трахну тебя. Она рассказывала мне про тебя, гнида. Любишь поколотить девушку, а потом расхаживать в ее трусах? Почему бы тебе не наняться ко мне? Я дам тебе надеть все эти штуки – лифчик, шелковые трусы… Мы купим тебе и «Тампакс» – пихать в задницу! Держу пари, у тебя приятная задница, а? Тугая – в самый раз, чтобы трахать.
Надо отдать должное Люку, он сохранял спокойствие и вежливо спросил, нельзя ли минутку поговорить с Марис. Голдстар обернулся и проревел просьбу в машину. Хелена Прекрасная опустила стекло и показала им кукиш.
– Сдается мне, это означает «нет», Люк, – Голдстар сложил нож и спрятал его в карман. – Наверное, она не любит парней, которые пинают ее в зад, а потом носят ее трусы. Знаешь, ты уж или то, или другое. Нужно быть или тем, или другим – верно, Николас?
Позвонив нам позже, Николас сказал, что Голдстар немного переигрывал, но это сработало. Марис сказала, что, похоже, он переиграл примерно на пятьсот процентов. Но я бы сказал, ее это позабавило и принесло облегчение. Как бы она ни храбрилась после тех тяжелых дней в Мюнхене, сам факт, что Люк, свихнувшийся до точки кипения, находится где-то на том же континенте, тревожил ее страшно. Ночью она разговаривала во сне. Хотя я не говорил ей, ее бред слишком часто был громким, неистовым, тревожным. Однажды, придя в ресторан и увидев кого-то похожего на Люка, она чуть не бросилась бежать и только в последний момент поняла, что у этого человека совсем другого цвета волосы. А Марис не из тех людей, кто шарахается от чего попало. Я сразу это почувствовал, и это не изменилось до сих пор.
После того как Хелена показала им кукиш и Голдстар ушел, Николас спросил Люка, не хочет ли тот еще чего-нибудь. Тот казался растерянным и сбитым с толку, но не мог оставить все как есть. Он приехал сюда издалека, чтобы… чтобы что?
– Как она может быть шлюхой? Марис?
– Она не шлюха, Люк. Она живет с ним, и это он любит, чтобы она так одевалась. Думаю, он убьет любого, кто попытается до нее дотронуться, а тебя в первую очередь. По-моему, она все ему рассказала. А что это он говорил про ее трусы? Ты что, носил их?
– Как ты мог отвезти ее к нему? К сутенеру? Как ты мог?
– А сам-то ты, Люк, что ты с ней делал? Колотил ее? Пугал до смерти? Как ты думаешь, почему она с ним? Она не хочет, чтобы ты путался в ее жизни. Это ты ее беда, парень, а не он.