Страна смеха

 
Джонатан КЭРРОЛЛ
СТРАНА СМЕХА
Посвящается Джун, лучшей из всех «Новых лиц», и Беверли — Королеве Всего [1].
Будь в жизни размерен и аккуратен, как буржуа, дабы в творчестве ты мог быть неистов и оригинален.
Флобер
 
Часть первая
 
Глава 1
— Послушай, Томас, я знаю, тебя, наверное, уже миллион раз спрашивали, и все-таки: каково это — быть сыном…
— Стивена Эбби?
Ах, вечный вопрос. Матери я недавно сказал, что меня зовут не Томас Эбби, а скорее Сын Стивена Эбби. На этот раз я вздохнул и стал гонять по тарелке остатки творожного пудинга.
— Трудно сказать. Я лишь помню, что он был очень приветливый, очень ласковый. Может быть, просто все время под кайфом.
У нее загорелись глаза, в голове с явственным жужжанием закрутились маленькие острые шестеренки. Значит, Стивен Эбби был наркоманом! И это сведения из первых рук. Она постаралась скрыть свой восторг, сделав понимающий вид и предоставив мне путь к отступлению:
— Наверное, как и все, я много читала о нем. Но знаешь, ведь в этих статьях никогда не поймешь, что правда, а что нет.
Я не испытывал охоты дальше говорить об этом:
— Большинство историй о нем, наверное, в общем, достоверны. По крайней мере те, что я слышал или читал.
К счастью, мимо проходила официантка, и я выжал все возможное из того, чтобы получить счет, просмотреть его и заплатить, — только бы замять разговор.
Когда мы вышли, на улице по-прежнему стоял декабрь и в холодном воздухе пахло химией, как на нефтеперегонном заводе или на уроке химии в десятом классе, лабораторное посвящение в сокровенные таинства вони. Она взяла меня под руку. Взглянув на нее, я улыбнулся. Девушка была хорошенькая — короткие рыжие волосы, зеленые вечно широко раскрытые, словно в счастливом недоумении, глаза, красивая фигура. Поэтому я тоже не смог удержаться от улыбки и впервые за вечер порадовался, что пригласил ее.
От школы до ресторана было почти две мили, но она настояла прогуляться туда и обратно пешком. Туда — чтобы нагулять аппетит, обратно — чтобы сжечь полученные калории. Я поинтересовался, не колет ли она себе дрова, но она даже не улыбнулась. Люди часто не улавливают моего юмора.
Вернувшись к школе, мы уже мило болтали. Она больше не спрашивала о моем старике, а усердно потчевала меня анекдотами о своем дяде-гомосексуалисте из Флориды.
Мы вернулись в Фаундерз-холл, шедевр неонацистской архитектуры, и я заметил, что остановился прямо на мозаичном школьном гербе, вделанном в пол посреди вестибюля. Заметив это, она крепче стиснула мое предплечье, и я подумал, что можно спросить и сейчас, время не хуже другого:
— Хочешь посмотреть мои маски?
Она хихикнула со звуком уходящей из раковины воды и погрозила пальчиком — смотри, мол, у меня, гадкий мальчишка:
— Надеюсь, хоть не офорты [2]?
Я рассчитывал, что она хотя бы наполовину человек, но от эдаких замашек а-ля Бетти Буп [3] надежда лопнула, словно воздушный шарик. Ну почему женщина не может хоть раз в жизни оказаться такой, как надо? Не экзальтированной, не развязной, не пустой…
— Да нет, честное слово, у меня есть коллекция масок, и…
Она опять стиснула пальцы и совсем остановила кровообращение в моей руке.
— Я шучу, Томас. Мне страшно хочется их посмотреть.
Как и во всех прижимистых средних школах Новой Англии, квартиры для учителей, особенно холостяков, были ужасны. Моя состояла из крохотной прихожей, кабинета, выкрашенного в незапамятные времена в цвет, который с некоторой натяжкой можно было считать желтым, спальни и кухни, настолько ветхой и хрупкой, что готовить там я и не пытался, так как все расходы на ремонт легли бы на меня.
Но я раскошелился на галлон первоклассной краски, чтобы по крайней мере стена, где висела коллекция, выглядела более-менее достойно.
Единственная входная дверь вела в прихожую, так что поначалу обошлось без сюрпризов. Я нервничал, но до смерти хотелось увидеть реакцию нового человека. Пока что она все прижималась ко мне и ворковала, но тут мы шагнули в мою спальню-гостиную.
— Боже! Что?.. Где ты это?.. — Она приблизилась, чтобы рассмотреть получше, и какое-то время ограничивалась восторженными междометиями. — Где ты достал… гм, его?
— В Австрии. Разве не здорово?
Фермер Руди выглядел русым и загорелым, ловко высеченный буквально несколькими касаниями резца, что подчеркивало грубую, толстую, как у хряка, испитую физиономию. Он весь лоснился, так как в то утро я экспериментировал с новым сортом льняного масла, которое еще не высохло.
— Но он же… почти как настоящий! Блеск!
Тут я воспрянул духом. Она восхищена? Если так, я бы простил ее. Немногие восхищались моими масками. Но если восхищались, то зарабатывали на этом сразу много баллов.
Разглядывая экспозицию, она трогала некоторые маски, но я не возражал. Мне даже понравился ее выбор. Буйвол, Пьеро, Крампус [4].
— Я начал покупать их еще в колледже. Когда умер отец, мне от него достались кое-какие деньги, и я съездил в Европу. — Я подошел к Маркизе и нежно коснулся ее розового, как персик, подбородка. — Вот эту, Маркизу, я увидел в захудалой лавке на мадридской улочке. Ее я купил первой.
Моя Маркиза с черепаховыми гребнями и слишком белыми и крупными зубами улыбалась мне почти восемь лет. Маркиза.
— А это кто?
— Это посмертная маска Джона Китса [5].
— Посмертная маска?
— Да. Иногда, когда умирает знаменитый человек, то прежде чем его похоронить, с лица снимают слепок. А потом отливают копии… — Она взглянула на меня, как на Чарльза Мэнсона [6], и я замолк.
— Но ведь они такие жуткие! Как ты можешь спать здесь с ними? Разве тебе не страшно?
— Не больше, чем с тобой, дорогая.
Сказано — сделано. Через пять минут она ушла, а я уже покрывал льняным маслом следующую маску.
 
Глава 2
Снявшись в очередном фильме, отец любил говорить, что на этом завязывает с Голливудом. Но, как и многие другие его слова, это оказывалось пустопорожней болтовней: через несколько недель отдыха и после предложенного агентом жирного куша он снова выходил под юпитеры для сорок третьего триумфального возвращения.
Через четыре года своего учительства я тоже говорил, что завязываю. Я был сыт по горло проверкой тетрадей, внеклассными занятиями и тренировками девятиклассников для чемпионата школы по баскетболу. Полученного наследства хватало, чтобы заняться чем заблагорассудится, но, честно говоря, я не имел пока представления, на что променять педагогику. Точнее сказать, была у меня одна идея-фикс — вернее, безнадежная мечта. Писательского таланта я не имел, в исследовательской работе ничего не смыслил и даже не прочел всех его книг — хотя написал он не так уж много.
Моей мечтой было написать биографию Маршалла Франса — таинственного, чудесного автора лучших в мире детских книг. За тридцать лет жизни такие книги, как «Страна смеха» и «Звездный пруд», не раз помогли мне сохранить рассудок.
Отец сделал мне один чудесный подарок. Когда мне исполнилось девять лет, он подарил мне на день рождения красный автомобильчик с настоящим мотором, который я сразу возненавидел, бейсбольный мяч с надписью «От Микки Мантла [7], величайшего поклонника твоего папы» — и (эта мысль наверняка посетила его в последний момент) «Страну смеха» издательства «Шейвер-Ламберт» с иллюстрациями Ван-Уолта. До сих пор я храню ее.