Свадьба палочек

– Вроде Дагмар?
– Вроде Дагмар и тебя. Ну как, берешь?
– Она еще спрашивает!
* * *
Я выждала с полчаса после его ухода, прежде чем позвонить Дагмар. У Жако была обескураживающая привычка неожиданно возвращаться и с пеной у рта требовать снижения цены на только что купленную вещь. В начале нашего знакомства ему удавалось брать меня на испуг, но я давно уже научилась давать ему отпор.
– Алло. – Голос звучал мягко и изысканно и на редкость сексуально.
– Дагмар? Это Миранда. Жако сейчас был у меня. Ручку он купил.
– Еще бы он ее не купил, дорогая! Это именно то, что ему должно нравиться. Поэтому я ее и приобрела. Великолепная вещь.
– Но зачем было продавать ее ему? Разве тебе не хотелось оставить ее себе?
– Хотелось, но его она больше порадует. Барон Корво – один из немногих его кумиров.
– Не понимаю. Ты его оставила после стольких несчастливых лет, но продолжаешь отдавать ему коллекционные веши?
– Не отдавать, а продавать. Любить Жако было все равно что сидеть на холодном камне: ты отдаешь ему все свое тепло, а взамен не получаешь ничего. В результате остаешься с отмороженной задницей. Мне это в конце концов надоело. Но то, что было, из жизни не выкинешь. Я все еще его люблю кое за что и всегда буду любить. И не потому, что хочу этого. Просто трудно бывает контролировать свои чувства, мы над ними не властны.
– Но ты счастлива, что от него ушла?
– Безумно! Я один только раз оглянулась на прошлую жизнь – убедиться, что заперла за собой дверь. Расскажи, как Жако себя повел, когда понял, что это за авторучка. – Я чуть ли не слышала, что, произнося это, она улыбается.
– Едва не умер от счастья. Он был просто на седьмом небе.
– Этого и следовало ожидать. Его любимая книга – «Адриан Седьмой». Ничего удивительного – история о ничтожном, совершенно недостойном человеке, которого избрали папой. Вылитый Жако.
– Я сегодня принесу тебе чек.
– Можешь не торопиться. Все равно мне сегодня не до этого. Ресторатор позвонил и сказал, что не сможет приготовить на десерт йогуртовую трилогию, а без нее весь обед насмарку. Но что поделаешь, надо быть стойкими в несчастьях.
– Йогуртовую трилогию?
– Не будь циничной, Миранда. Одна ложка – и ты поверишь в Бога. Плюс к этому в квартире у нас воняет мокрой тряпкой, и мне надо сделать прическу. Иногда так и хочется стать мужчиной. Для них стрижка – это девять долларов. А для нас – священнодействие. Так что мне надо поторапливаться, милая. Если я переживу сегодняшний день, то стану бессмертной. Приходи к семи. Я пригласила к обеду три ракеты «Скад» и каждой из них сказала, что ты – явление века.
– И как же мне себя вести, чтобы этому соответствовать?
– Но ведь это правда!
Случайных посетителей, заходивших просто полистать книги, в моем магазине почти не бывало. Большинство клиентов хорошо знали, чего они хотят. Я много времени проводила в разъездах, выполняя их сложные и порой дорогие заказы. Со мной всегда можно было связаться по пейджеру, вмонтированному в наручные часы, и по самому миниатюрному из мобильных телефонов, какой мне удалось отыскать. Я бывала счастлива, если мне случалось проработать в магазине хотя бы несколько недель кряду, наводя порядок в делах, оплачивая счета, прочитывая каталоги и факсы. Но не менее счастливой я себя чувствовала и в аэропортах, гостиничных номерах, ресторанах, где подавались блюда местных кухонь, о каких я и слыхом не слыхивала. Мужчины в моей жизни не было. Я могла уезжать и возвращаться, когда пожелаю.
Моей специальностью в колледже была социология, но еще на первом курсе я поняла, как мало общего с реальной жизнью имеют демографические таблицы, как расплывчаты и неточны термины вроде gemeinschaft иgesellschaft note 3. Денег не хватало, и я стала подрабатывать в букинистическом магазине. Однажды мне повезло – какой-то мужчина сдал туда две картонные коробки книг. Среди прочего там оказалось издание фолкнеровской «Деревушки», выходившее ограниченным тиражом, и к тому же с автографом. Книга эта значилась в списке рекомендованной литературы по курсу, который я изучала. Понимая, что она являет собой некоторую ценность, я ее показала владельцу магазина. Он сказал, чтобы я оставила ее себе – в награду за мою честность и за хорошую работу. Я взяла ее с собой в колледж и показала профессору. У того глаза чуть не вылезли из орбит, и он спросил, не продам ли я ее ему за сто долларов. Но что-то в его тоне меня насторожило. В справочнике я нашла телефоны нескольких торговцев редкими книгами и обзвонила их, чтобы узнать реальную стоимость книги.
В жизни нет ничего вечного, но книги принадлежат к числу тех немногих вещей, над которыми время почти не властно. Выяснив, какой большой ценностью является это издание Фолкнера, я поняла, что стала причастна к одной из маленьких жизненных тайн: поняла, что существуют вещи, за которые большинство людей и гроша ломаного не дадут, зато другие готовы отдать за них все на свете. Более того, начав всерьез заниматься этим предметом, любой довольно быстро приходил к выводу, что собирание редких книг – это едва ли не единственный сохранившийся в нашем веке вид охоты за сокровищами.
Потому что старые книги есть буквально повсюду, и большинству людей совершенно на них наплевать. А те немногие, кто ими интересуется, готовы ради обладания ими на все.
По мере накопления опыта я все яснее осознавала, что дело это мне по душе, и это само по себе было прекрасным вознаграждением. Мне нравилось волнение и радость моих клиентов, когда я находила нужные им книги. Мне нравился сам процесс охоты с его неожиданными удачами и открытиями. Мое сердце всегда начинало учащенно биться, если случалось в какой-нибудь жалкой лавчонке, в комиссионном магазине, на складе Армии Спасения обнаружить уникальную или редкую книгу. Я медленно брала ее в руки, испытывая ни с чем не сравнимое наслаждение. Открывая книгу, я просматривала первые несколько страниц, чтобы убедиться, что я не ошиблась – это именно та книга, которую я ищу. Да, доказательство обнаруживалось сразу же, если только знаешь, что искать – буква «А» или нечто еще более очевидное – надпись: первое издание. Прочие указатели, эмблемы, знаки… тайный алфавит и язык собирателей книг. На внутренней стороне обложки какой-нибудь несведущий горе-продавец успевал нацарапать карандашом: «1 д.» или «50 ц.». Как-то в Луисвилле я заплатила десять центов за самое прелестное первое издание «Великого Гэтсби», какое когда-либо держала в руках. Пять долларов за «Огромную камеру». Я никогда не могла понять, почему другие не занимаются этим. Даже если не очень сведущ в данном предмете, ведь это все равно что искать и находить золото повсюду.
Прочитав дневники Эдварда Уэстона и Пола Стренда, я заинтересовалась фотографией. Это открыло для меня новый дивный мир, не говоря уж о неоценимой помощи в бизнесе. Однажды в Лос-Анджелесе на дворовой распродаже я наткнулась на большую коробку фотографий. Большинство запечатленных на них людей были мне незнакомы, но там же оказалось и несколько снимков знаменитых кинозвезд тридцатых и сороковых годов. Меня поразило великолепное, мастерское освещение на этих давних снимках и естественные позы артистов. На обороте каждой из этих фотографий стоял штамп с именем мастера – Харрелл, и его адрес. Я их купила и никогда не забуду выражения лица женщины, которая их продавала, когда я протянула ей деньги: оно сияло и лучилось торжеством. Ты дура, было написано на нем, а я умная. Но даже тогда, не зная ничего о великом фотографе Джордже Харрелле, я понимала, что она не права.
– Миранда?
Этот возглас прервал поток моих воспоминаний, и я очнулась, увидев на пороге одного из самых любимых мною на свете людей.
– Клейтон! Прости, я грезила наяву.
– Признак недюжинного ума. Обними же своего старого босса.
Мы обнялись. Как всегда, от него исходил запах какого-то нового, изысканно-прекрасного одеколона, от которого у меня закружилась голова.