Дорога в Омаху

– Прикрасно! Я тоже не понимать!
– Ну, с богом! Поешьте и через час возвращайтесь. Вы свободны!
Оба Дези – Ди-Один и Ди-Два – пожали плечами и направились к двери, но перед тем, как выйти, первый из них сверил время – по трем парам часов, украшавшим его левое запястье.
Когда славные солдаты покинули помещение, Хаук кивнул Арону Пинкусу:
– Будучи не только моим пленником, но и, что несколько противоречит традиции, моим хозяином, вы также можете отдать распоряжение своим войскам, командир.
– Вы – кто и я – что?.. Ах да, понимаю. – Пинкус повернулся к Стошу и Кнуту, сидевшим сконфуженно на кушетке, и нерешительно, подыскивая подходящие слова, обратился к ним с речью: – Джентльмены, вы свободны от своих текущих обязанностей, и если будете так любезны, что придете завтра в офис – конечно, при условии, что это удобно вам, – то получите в кассе причитающееся вам вознаграждение, включая, естественно, и плату за сегодняшний вечер.
– Я бы отправил их под арест! – закричал Хаук, засовывая в рот сигару. – Они идиоты! Пренебрежение своими обязанностями, полнейшая некомпетентность и бездействие во время огневого налета противника – да тут попахивает военным трибуналом!
– Мы в гражданской жизни смотрим на вещи иначе, генерал. Пренебрежение обязанностями и некомпетентность – это непременные атрибуты рабочей силы низкого ранга. В противном случае начальство, которое нередко еще менее компетентно, но лучше говорит, никогда бы не оправдывало своего жалованья… Ступайте же, джентльмены! Я совершенно искренен, когда говорю, что вам не мешало бы подзаняться, чтобы хотя бы приблизиться по уровню профессионализма к своим противникам… Я имею в виду помощников генерала.
Стош и Кнут быстро удалились со скорбными физиономиями, свидетельствовавшими об их глубоко уязвленных чувствах.
– Итак, генерал, теперь мы одни, – резюмировал Арон.
– М-м-м-м! – отозвался Дивероу, словно опровергая слова Пинкуса.
– Я включил вас в список участников совещания, Сэмюел! Поскольку я взял на себя обязательство приглядывать за вами, мне придется не так-то легко.
– М-м-м-м?
– Прекрати ныть, сынок! – приказал Хаук. – Пока ты не перестанешь мычать, ты не поймешь, что руки твои свободны и ты можешь сам снять этот пластырь… Не надо так потеть: твой рот все еще на месте, о чем я искренне жалею.
Сэм тут же принялся отдирать крепко схватившую его кожу липкую ткань. Сперва он делал это крайне осторожно, но потом, набравшись мужества, резко рванул пластырь и, издав вопль, начал сжимать и разжимать губы, как бы желая убедиться, что они действуют.
– Ты похож на тощего поросенка в жару, – прокомментировал Маккензи.
– А ты – на индейца из табачной лавки, только что сбежавшего из вигвама, находящегося на карантине! – завопил Дивероу, соскакивая со стула. – Чем ты, черт бы тебя побрал, собираешься стать? Идиотом вроде жертв неудачных операций на мозге? И ради чего ты заявил, будто это я – творец всей той галиматьи, что лежит на столе у Арона? Я уже несколько лет не видел и не слышал тебя, гнуснейшего из червей!
– Выходит, малыш, ты все еще сохраняешь свое свойство слегка возбуждаться в стрессовой ситуации?
– Позвольте сказать несколько слов в его защиту, генерал, – вступился за Сэма Пинкус. – В суде он всегда выдержан и холоден как лед, ну настоящий Джеймс Стюарт! [61] Даже заикается он по расчету, когда это нужно.
– В зале суда, – взорвался Сэм, – я, черт возьми, знаю, что делаю! Находясь же рядом с этим чертовым подпольщиком, с этим сукиным сыном, я никогда ничего не знал и не знаю, потому что он или не говорит мне ничего, или нагло лжет!
– Неудачная терминология, молодой человек, глубоко ошибочная! Я называю это дезинформацией ради твоего же спасения.
– А я называю это дерьмом, проявлением твоего стремления довести меня до самоубийства! А теперь ответь, почему это я должен считаться автором той писанины?.. Впрочем, нет, подожди!.. Что за документ ты приписываешь мне? И с какой стати буду я отвечать за любую глупость, которая пришла тебе на ум, если мы с тобой не разговаривали в течение нескольких лет?
– Замечу объективности ради, – произнес Пинкус мягко, но уверенно, – генерал Хаукинз сказал, что ты являешься ритором того документа, только в том смысле, что вдохновлял других на его создание, оказал своего рода духовное воздействие на своих коллег, что, понятно, допускает самое широкое толкование, не исключающее и возможности ошибочной интерпретации, и, таким образом, ограничивает или полностью снимает с тебя юридическую ответственность за что бы то ни было и делает невозможным обвинение тебя в участии в работе над данным материалом.
– Прекратите играть в адвоката этого мутанта-переростка, Арон. Он знает только одно право – то, которое позволяет выдавать закон джунглей за чаепитие в английском розарии. Это настоящий дикарь, не имеющий ни малейшего представления о нравственном долге!.. Сынок, тебе надо проверить давление крови!
– А тебе – сдать свою башку в мастерскую таксидермиста: пусть сделает из нее чучело! Что же ты, черт тебя возьми, наговорил и при чем тут я?
– Пожалуйста! – снова вмешался Пинкус, с извиняющимся видом пожимая плечами и выражая поднятием бровей свое несогласие с Хауком. – Позвольте мне, как юрист юристу, дать объяснение, генерал. Это приемлемо с вашей точки зрения?
– Мы, командующие, знаем, как обращаться со своими подчиненными, сэр, – ответил Маккензи. – Откровенно говоря, я тешил себя надеждой, что вы наведете порядок в своих рядах и зашагаете вместе со мной под бой моих барабанов. Вот почему я, положа руку на сердце, раскрыл перед вами саму суть моей операции. Речь идет, разумеется, не о тактике или применяемых мною правилах игры, а о цели. Подобного рода исходная информация редко сохраняется в секрете между такими людьми, как мы с вами.
– Вы замечательный стратег, генерал! Я восхищен вами!
– Кем, им? – завопил все еще не оправившийся от шока Дивероу. – Да что он, черт побери, делает такого? Может, идет штурмовать Рим?
– Это уже в прошлом, Сэм, – отозвался спокойно Хаук. – Припоминаешь, сынок?
– Вот на эту тему прошу вас, генерал Хаукинз, не высказываться в моем присутствии, – холодно и веско произнес Арон.
– Я думал, вы все знаете…
– Вы считаете, что Сэмюел должен был рассказать мне?
– Да нет, черт возьми! Просто вы могли попытаться заставить его выступить в роли камикадзе, и нервы у него сдали: он ведь не из крепких.
– И каким бы образом удалось мне сделать это?
– Это ирландский сержант описал вашу тайную хирургическую операцию в доме Сэма: артиллеристы всегда стараются произвести на командование впечатление точным изложением событий и готовностью сотрудничать.
– Ну и?..
– Вы упомянули, что ирландец привязывал мальчика к стулу. Я тотчас же предположил, что перед тем, как начать конфиденциальный разговор с Сэмом, вы высылали сержанта, и вы подтвердили это.
– И что из того?
– Зачем было привязывать его к стулу, если он не впал в истерику, как сейчас? Да и с чего бы это столь хладнокровный слуга закона, – хотя, по правде говоря, я не заметил в Сэме такой черты, как хладнокровие, – стал бы впадать в истерику, если только ваше присутствие не вызвало в нем почему-то страстного желания посвятить вас в то, что до той поры он тщательно скрывал ото всех?
– Основываясь на вполне очевидных посылках, позволю себе заметить, что ваше дедуктивное мышление отличается остротой.
– Все вышеизложенное, а также то, что Сэм бросил трубку, не поговорив со мной, показывает, что он-то подобным мышлением не обладает. Я слышал на линии еще один голос, который тоже не смог урезонить Сэма-малыша, и, когда мы с вами встретились на парковочной площадке, я понял, что это были вы, командир Пинкус. В тот день вы орали во всю глотку. Особенно о некой нашей операции, связанной с Ватиканом.
– Сколь же много успели вы умозаключить! И в самом деле, первоклассное дедуктивное мышление! – признал свое поражение Арон, пожимая плечами.