Дорога в Омаху

Воцарившуюся вслед за этим на краткий миг тишину нарушил директор ЦРУ Винсент Манджекавалло. Свистящим шепотом он обратился к молодому человеку, который вот-вот должен был стать главнокомандующим страны:
– Еще одно слово, недоумок, и ты окажешься в цементном купальном халате на дне Потомака. Я ясно выражаю свои мысли?
– Право же, Винсент!
– Послушайте, президент, я ведь отвечаю за безопасность всей страны, не так ли? И да будет вам известно, этот парень – самое большое трепло во всем свете. Если бы я позволил себе проявить крайнюю степень предубеждения, то давно бы покончил с ним, обвинив его в том, чего он, возможно, и не говорил и не совершал… Это, понятно, не для протокола…
– Но это же несправедливо! – взвыл вице-президент.
– А мы и живем в несправедливом мире, сынок! – заметил обильно потевший министр юстиции и вновь переключил свое внимание на стоявшего у доски юриста Белого дома: – Итак, Блэкберн…
– Уошберн…
– Пусть будет «Уошберн», если вам так больше нравится… Поставим на этом точку и займемся нашей проблемой методично и всерьез. А начнем вот с чего: нам надо узнать, кто та сволочь, этот предатель, что стоит за столь исключительно непатриотичным, антиамериканским обращением в суд?
– Он называет себя вождем, Повелителем Грома и исконным американцем, – ответил Уошберн, – а представленное его поверенным исковое заявление – самое блистательное из всех, которые когда-либо доводилось видеть юристам. Так сообщает наш осведомитель. По мнению судей, высказанному ими, конечно в конфиденциальной обстановке, этот документ мог бы служить образцом юридического анализа.
– К черту анализ! – взорвался министр юстиции, прикладывая ко лбу замусоленный платок. – Я сдеру шкуру с этого законника и выставлю его на всеобщее посмешище! Считайте, что с ним покончено, он уничтожен! И когда наше ведомство доберется до него, он не найдет даже места страхового агента в Бейруте, не говоря уже о работе юриста! Его не возьмет ни одна фирма, он не дождется ни одного клиента, его услугами не воспользуется даже мясная лавчонка в Ливенворсе [9]. Кстати, как зовут сукина сына?
– Ну, – замялся Уошберн, и голос его сорвался вдруг на фальцет: – Тут мы столкнулись с временным затруднением.
– И в чем же оно, это затруднение? – Гнусавый Уоррен Пиз, чей левый глаз начинал косить вследствие какого-то дефекта, стоило ему лишь слегка разволноваться, выбросил голову вперед, как это делает курица, когда на нее наседает петух. – Назовите же нам его имя, вы, идиот!
– Да мне пока нечего вам сказать, – с трудом выдавил Уошберн.
– Слава богу, что этот кретин не служит в Пентагоне! – протявкал крошечный министр обороны. – Иначе мы наверняка не досчитались бы половины своих ракет.
– Я думаю, они все давно уже в Тегеране, Оливер! – произнес президент. – Или это не так?
– Мое высказывание носило исключительно риторический характер, сэр! – Узколицый глава Пентагона, едва видный из-за стола, короткими рывками покачивался взад и вперед. – И замечу еще, что с той поры много воды утекло. И ни вас, ни меня там не было, сэр. Согласны со мною, сэр?
– Да-да, конечно, я не был там.
– Черт побери, Блэкборд, почему вы не можете сообщить его имя?
– Мы столкнулись с юридическим прецедентом, сэр, а что касается моего имени, то… Впрочем, это не важно.
– Что хотите сказать вы этим «не важно», зануда? Мне нужно знать его имя!
– Я совсем не это имел в виду…
– Так что же, черт бы вас побрал, вы имели в виду?
– Non nomen amicus curiae [10], – едва слышно зашептал очкарик, советник по юридическим вопросам при Белом доме.
– Да чем вы, черт возьми, занимаетесь там, пресвятая дева Мария? – спросил тихо директор ЦРУ, и его черные средиземноморские глаза выкатились из орбит, выражая крайнее недоумение.
– Видите ли, эта история восходит к тысяча восемьсот двадцать шестому году. Верховный суд согласился принять исковое заявление от имени анонимного истца, так называемого друга суда.
– Я убью его! – проворчал тучный министр юстиции. С места, где он сидел, явственно послышался неприличный звук выпускаемых газов.
– Да прекратите вы это! – завизжал государственный секретарь. Его левый глаз начал бесконтрольно двигаться из стороны в сторону.
– Вы хотите сказать, что исковое заявление племени уопотами было составлено неизвестным юристом или юристами?
– Да, сэр. Вождь Повелитель Грома прислал своего представителя – молодого выскочку, который только что вступил в коллегию адвокатов штата. Повелитель индейцев наделил его временными полномочиями своего советника и согласился предъявить суду своего подлинного советника и автора анонимного искового заявления в случае, если таковое будет признано недействительным. Но этого не произошло. Большинство членов суда сочли исковое заявление вполне соответствующим принципу «mon nomen amicus curiae».
– Значит, мы даже не знаем, кто стряпал эту чертову бумагу? – все больше возмущался министр юстиции, безуспешно пытаясь сдержать отрыжку.
– Мы с женой называем это извержением вулкана, – захихикал вице-президент, обращаясь к своему единственному начальнику.
– А мы – паровозными гудками, – заговорщически ухмыльнулся президент.
– Христа ради! – завопил министр юстиции. – Нет-нет, я не вам это, сэр, и не этому пареньку: я обращаюсь к мистеру Бэкуошу.
– Меня зовут… впрочем, это не имеет значения…
– Уж не хотите ли вы сказать, что нам незачем знать, кто состряпал эту пакость, этот пасквиль, способный убедить пятерых-шестерых пустоголовых идиотов в Верховном суде подтвердить правомочность этого соглашения и тем самым разрушить оперативный центр нашей национальной обороны?!
– Вождь Повелитель Грома известил судей, что в надлежащее время, после того как суд вынесет свое решение и оно станет достоянием общественности, а его народ обретет свободу, он сообщит им имя юриста, составившего исковое заявление от лица его племени…
– Вот и славненько! – произнес председатель Комитета начальников штабов. – Тогда мы загоним этого выродка в резервацию к его краснокожим дружкам и взорвем всю эту милую компанию ядерной ракетой!
– А заодно, генерал, и всю Омаху, штат Небраска!
Экстренное совещание в ситуационной комнате закончилось. За столом остались только президент и государственный секретарь.
– Черт возьми, Уоррен, я просил тебя задержаться, потому что порой я не понимаю этих людей, – признался глава государства.
– Так они же никогда не учились в нашей школе, старый приятель!
– Что верно, то верно, но я имею в виду нечто другое. Они то и дело выходят из себя, орут, ругаются и все в том же духе.
– Люди низкого происхождения склонны к эмоциональным взрывам, мы оба это знаем. Им не свойственна врожденная сдержанность. Ты помнишь, когда жена директора школы, напившись, принималась горланить за часовней своего «Однояйцевого Рейли», она вызывала интерес только у ребят, принятых в школу за казенный счет.
– Ну не совсем так, – возразил, глуповато улыбаясь, президент. – Я тоже слушал ее.
– Да нет же, не могу в это поверить!
– Я вроде как бы подглядывал за нею. Думаю, она меня возбуждала. Все началось в танцклассе, с фокстрота.
– Эта сука проделывала со всеми нами одно и то же! Это ее развлекало.
– Наверное. Но давай вернемся к нашим делам. Надеюсь, ты не думаешь, что из этой индейской затеи может что-нибудь выйти?
– Конечно же, нет! Просто верховный судья Рибок опять принялся за свои фокусы. Он пытается довести тебя до бешенства. Не может простить тебе, что ты захлопнул перед его носом дверь в наше общество почетных выпускников.
– Клянусь, я не делал этого!
– Знаю: ведь это сделал я! Его политические взгляды вполне приемлемы, но он крайне непривлекательный малый и одевается ужасно. А в смокинге – так просто нелеп. Итак, я думаю, ему очень хотелось бы нам насолить. Да и не только нам. Ты же сам слышал от Уошборда, как Рибок сказал нашему осведомителю про нас, что «эти придурки – не одни такие умные в городе». Разве этого не достаточно?