Письмо из дома

- Сапоги хорошие! Нефед обрадуется. Я себе другие сделаю, - убеждал друзей прижимистый Степан. 
Ребята кивали Бандере, но знали, что таких роскошных сапог у него уже не будет. 
- Я Кольке свой хэбчик экспериментальный отдам, - быстро сказал Ступар, видимо испытывая внутреннюю неловкость за упомянутый дисбат. - А еще ремень белый. 
Подобные ремни в Афгане были редкостью необычайной, и для солдата, возвращающегося в Союз, не было большего шика, нежели опоясаться таким вот ремнем. 
Взвод начал кропотливо собирать Нефедова в дорогу. Никто не остался в стороне. 
Клубился сигаретный дым. Плевки окончательно затопили курилку. Солнечные пятна медленно ползли по лицам солдат. 
Нефедова одели с ног до головы, и даже лишние вещи появились, которые их бывшие владельцы никак не соглашались забрать. 
- А мама с братишкой? - встрепенулся Ахмеджанов. - Им тоже подарки нужны. Нельзя Кольке с пустыми руками ехать. 
- Точно, - подтвердил Свиридов. - У меня сестренка маленькая. Я ей жеву припас. Я Нефеду для братана жеву отдам. 
- А у меня платок есть. Большой, красивый, с серебристыми точечками, сказал Ахмеджанов. - Наверное, подойдет Колькиной маме? 
Все во взводе согласились, что платок подойдет. 
- Платка мало, - заметил Горюнов. - К нему косметика нужна. У меня есть набор. И блестки еще. Я их тоже отдам. Две коробочки. 
Все засмеялись. 
- Баран, - тут же отомстил за "идиота" москвичу Валерка Ступар. Думай, что предлагаешь. Разве его мама будет блестками лицо мазать? Блестки - это для девушки. 
- Для нее и отдаю, - нисколько не обиделся на Валерку Горюнов. 
- Нет у него девушки, - вздохнул Марат. - Точно знаю. Нефед только о маме с братишкой говорил. 
- Будет, - уверенно сказал Горюнов. - Таких, как Николай, мало. Их бабы с руками-ногами отрывают. Будет у него девушка. Вот увидите. 
11. 
Через несколько часов в штабе полка проходило совещание командиров батальонов и их заместителей. 
Командир коротко подвел итоги за минувшую неделю. Упомянул он и о случае членовредительства во втором батальоне. Комбат, здоровый круглощекий майор, и его заместитель по политической части стыдливо завозились на расшатанных стульях. 
Покачнулись столы, загремели стулья: офицеры начали выходить из кабинета. Совещание закончилось. 
За столом остались круглощекий майор и щеголеватый капитан с раскрытым блокнотом в руках. 
- Как этот там? - спросил устало и равнодушно командир полка, топя короткопалую ладонь в густой шевелюре, подернутой серебристой нитью. 
- Лежит еще. Ничего страшного. Через несколько дней выпишут, - как чертик из табакерки, выскочил вперед начальника замполит и зачастил барабанной дробью, преданно глядя на комполка. 
- Пусть лежит, - сказал безразлично подполковник. - Выйдет - в прокуратуру и дисбат. Посадим его. Чтобы другим неповадно было. Если мы на это сквозь пальцы посмотрим, то завтра половина полка калеками будет. 
Замполит согласно закачал головой. 
- Ты-то что молчишь? - взглянул на комбата подполковник. 
Майор надул и без того огромные щеки, молча протягивая командиру конверт, усыпанный с одного края большими печатными буквами. 
Капитан удивленно взглянул на письмо и закусил губу. 
Подполковник начал читать. Капитан обиженно смотрел на майора. Комбат полуприкрыл глаза и, казалось, дремал. 
Командир полка уронил кулаки на конверт и поднял глаза. 
- Вот сволочь, - сказал подполковник. - Я так думаю: если нажрался, то ложись и спи, а не концерты устраивай. Я в Белогорске еще служил, в Дальневосточном, так случай у нас произошел. Один старлей был на дежурстве и домой ужинать пришел. А датый уже. Где так набрался - неизвестно. Короче, садится за стол и жене приказывает: "Бутылку доставай!". А она ему: "Тебе дежурить. Куда еще пить?" Тогда старлей пистолет выхватывает: "Иль ставь, или застрелю!". Жена думала, что он шутит, а он и в самом деле застрелил. А тут? Вот сволочуга! И как солдату с такими мыслями можно в караул, например, заступать? Как ему службу нести? Хорошо, что еще не застрелился. Характер у парня есть. Не каждый так сможет. Или пан, или пропал. 
Щеки у майора опали, и он согласно кивнул. 
- Постой, а это не тот боец, который на духов в полный рост с пулеметом шел? 
- Тот, - ответил комбат. 
- Хороший солдат? 
- Не то слово, - сказал скупой на похвалу майор. - Из деревень они все, в принципе, мужики стоящие, а этот вообще золото. Если бы все такими были всю жизнь можно в армии служить. 
- К ордену представили? 
Комбат уезжал в Кабул, и наградными листами занимался щеголеватый капитан. 
Замполит спрятал глаза и забубнил под нос: "Запуталось как-то все. Замотался, закрутился, а ротного проконтролировать не успел". 
Капитан врал без зазрения совести. Командир роты принес наградные листы. Замполит распушил пальцами бумаги, наткнулся на Нефедова и брюзгливо сказал: "У него медаль "За отвагу", а ты еще и на орден тянешь. Жирно для одного". 
Лист превратился в мелкие клочки. 
- Представим, сегодня же и представим, - зачастил замполит, делая пометки в блокноте, словно имел способность сразу обо всем забывать. 
Седой подполковник склонил голову и начал вертеть зажигалку в пальцах. 
Майор смотрел на командира. Замполит держал ручку наготове. 
Комполка вздохнул, щелкнул зажигалкой, закурил и сказал: 
- Нефедова представить к ордену Красной Звезды. Оформить руку, как ранение на боевых. Послать благодарственное письмо за воспитание сына в семью. Сфотографировать у развернутого знамени части. Направить письма в военкомат и сельсовет с просьбой получше его трудоустроить. Письма я и начальник политотдела подпишем. 
Ручка порхала над блокнотом. Майор впервые за много дней улыбнулся и радостно надул щеки. 
12. 
Поздно вечером солдат из санчасти пришел за письмом к Свиридову. Фельдшер унес его к себе и там, в комнате для хранения формы, вложил замусоленный конверт во внутренний карман нефедовского хабэ. 
13. 
Нефедова провожали возле штаба всей ротой. Ребята поочередно обнимали его, прижимали к себе и шутливо советовали не выпить в Ташкенте всю водку и не изнасиловать всех женщин, чтобы и на их долю хоть что-то пришлось. 
Николай улыбался краешком губ и молчал. 
Внезапно тесное кольцо солдат разомкнулось, и Нефедов увидел Чижова. 
- Как!? - спросил взводный. - Харя не болит? Ударил-то я сильно. 
- Нет, - ответил Николай. - Да я и не помню, что вы меня били. 
- Зато я помню, - угрюмо сказал Чижов. - Ты не обижайся. Сам все прекрасно понимаешь. 
- Понимаю, - опустил голову солдат, для которого великой загадкой оставалось заботливое и душевное отношение к нему окружающих. 
Взводный сделал шаг к Нефедову и протянул руку. Все увидели на ладони тоненькую, серебристую зажигалку. 
- Бери, - сказал дружелюбно Чижов. - Хорошая зажигалочка. Пьезовская. Искра идет, хоть электростанцию подключай. 
Николай отрицательно мотнул головой. 
- Дурило, - улыбнулся взводный, - к твоим сапогам только такая и подойдет. 
Все засмеялись. 
- А мне подарите, - спросил Горюнов, - если у меня такие же сапоги будут к дембелю? 
Чижов хмыкнул. 
- Я тебя скорее курить отучу. 
Теперь вместе со всеми, как в былые времена, смеялся и Нефедов. 
- Бери, кому говорят, - вновь повернулся к нему взводный. - С коробком спичек не очень-то удобно поначалу. А тут - щелк и готово. 
Солдат не шевелился. Тогда старший лейтенант опустил зажигалку ему в карман и дернул на прощание за руку. 
- Не козлись. От чистого сердца дарю. Вернешь - обижусь. Давай, Коля, не поминай лихом! 
14. 
Бронетранспортер от ворот контрольно-пропускного пункта пошел по дороге вниз. Тонкая белесая пыль задымилась под колесами машины. 
Нефедов оглянулся. Возле раскрытых ворот стояли ребята и махали руками. Даже худой, высокий и слегка сутуловатый Чижов поднял, как испанский революционер, сжатый кулак вверх.