Прекрасная свинарка
В течение четырех недель я колесила по финским районам Нового света (все это время мой мозг отдыхал, а язык работал за десятерых): я била на чувства, рисовала яркие картины страданий Финляндии, но старалась избегать преувеличения, чтобы не потерять доверие слушателей. Сочувствие и жалость побуждали людей к действию. Добровольная помощь Финляндии росла, как снежный ком или как государственный долг, и вот уже корабли, груженные американскими подарками, один за другим отправлялись из нью-йоркской гавани в далекую северную страну, где людям преподавали элементарный курс нищенства: как жить за счет вспомоществований и подачек. Труд считался неприятным способом добывания денег, а рубашка, полученная в порядке милостыни, поднимала чувство человеческого достоинства и утверждала веру в христианские идеалы! Деятельность по распространению заокеанской помощи породила множество новых профессий: торговцев (из-под полы) нейлоновыми чулками и кофе, спекулянтов валютой, всевозможных маклеров и посредников, а также закоренелых попрошаек. Финское консульство в Нью-Йорке и адресное бюро Армии спасения испытывали благородный прилив родственных чувств каждый раз, когда им удавалось отыскать адреса давно забытых американских троюродных братьев. Финские лесорубы наконец-то впервые познакомились с американской жевательной резинкой. Скотница, страдавшая беспокойством от грубошерстных чулок, обтянула нейлоном свои пышные икры. На шею старичку нахлебнику повязали яркий галстук. Жизнь для некоторых стала сплошным сказочным сновидением.
Как интересно было выступать в качестве «посланницы доброй воли» и распространять «большое спасибо»! Многие американские женские общества приняли меня в свои почетные члены, а многие выдающиеся деятели обещали приехать в Лапландию, чтобы провести отпуск, катаясь на лыжах, — лучше всего в середине лета, когда солнце стоит наиболее высоко над горизонтом и дороги в хорошем состоянии. Однажды ко мне в номер (я, разумеется, жила в роскошной нью-йоркской гостинице «Уолдорф-Астория», поскольку я путешествовала за общественный счет и представляла благотворительные организации) явилась женщина средних лет, назвавшая себя миссис Рэйчел Терннэкк. Она была одета весьма изысканно, а ее тщательно загримированное лицо украшала и прикрывала вуаль, спускавшаяся на шею. В полумраке она, вероятно, казалась бы даже красивой, хотя ее чересчур низкий и хриплый голос сразу напоминал негритянского певца Луиса Армстронга. Она очень непринужденно представилась, села в кресло, закинув левую ногу на правую, и заговорила со мною, не поднимая вуали:
— Миссис Карлссон-Кананен — о, какое ужасное имя! — я слышала все, что сообщили о вас утренние известия нашего отдела, и сразу подумала: вот женщина, с которой я хотела бы познакомиться. Кстати, какой у вас капитал и сколько вы получаете дохода в год? Разумеется, в переводе на доллары, я ведь не знаю вашей валюты.
Я ответила очень туманно и заодно пожаловалась на непомерные налоги.
— Здесь то же самое, — сказала миссис Терннэкк. — Налоги совершенно разорительные, но в то же время они способствуют развитию мозговой деятельности. Я деловая женщина, так же как и вы; у меня несколько торговых пароходов, бойни, пивоваренный завод и еще кое-какие мелкие предприятия, но я не перестаю удивляться, какими малыми средствами вы там, в этой самой Финляндии — Финляндия, ведь так, кажется? — да, какими малыми средствами вы там обходитесь. Мне с большим трудом удается сводить концы с концами, а все-таки ведь у меня налогооблагаемый доход значительно превышает восемь миллионов долларов ежегодно. А что, если мы закажем несколько порций виски?
— Спасибо, мне не надо…
— А французского коньяка?
— Нет, благодарю, не нужно. Я совсем не употребляю спиртного.
— Неужели? Хотите сигару?
— Простите, я не курю.
Миссис Терннэкк, приподняв вуаль, уставилась на меня пристальным взглядом. Вдруг по лицу ее расплылась улыбка прозрения, и моя собеседница воскликнула:
— Ой, простите, миссис Карлссон-Кананен — ух, какое отвратительное имя для американского произношения! — я совсем забыла, вы же бедная финская капиталистка! Я, конечно, имела в виду, что я угощаю!
— Благодарю, но все равно не нужно, я совсем не пью. Понимаете, ни капли.
Вуаль снова упала на лицо моей необычной гостьи, продолжавшей по-домашнему и несколько фамильярно болтать из-за нейлоновой решетки:
— Да и я пью немного. Может быть, одну пинту виски в день. Вы не будете возражать, если я?..
Не дожидаясь ответа, она проворно вскочила, взяла со стола большой стакан для воды и достала из сумочки плоскую фляжку виски.
— Принести вам воды? — предложила я любезно.
— О-о-ох, нет. Я предпочитаю не разбавлять. Зачем лишняя жидкость? Я и так слишком полнею. А воды я вообще не признаю, — разве только для поливки цветов и рыбам в аквариумы. Мой покойный муж — о-о, что это был за отвратительный навозный жук! — чуть ли не круглые сутки мог сидеть в воде! Впрочем, у него бывали и другие идиотские причуды. Однажды, когда мы путешествовали по Италии — ой, какая это нищая и безобразная страна! — Брюс непременно захотел купить за наличные деньги Пизанскую башню — знаете, эту старую-старую, совсем покосившуюся башню, — он хотел разобрать ее по камню и в разобранном виде перевезти в Массачусетс, где у нас в то время было имение, и там установить ее снова. Но, слава богу, эти глупые пизанцы (разве можно их назвать иначе?) так и не согласились на сделку. Даже за наличные!
Миссис Терннэкк снова приподняла вуаль настолько, чтобы можно было поднести стакан к губам, выдержала короткую паузу и, переведя дыхание, опять стала упражняться в монологе:
— Миссис Карлосон-Кананен — нет, у вас прямо-таки абсолютно невозможное имя! Да, так вот, миссис Карлсн, я хотела бы немножечко посоветоваться с вами. Я не знакома с вашей страной, я только слышала, что Финляндия относится к тем слаборазвитым странам, где как будто единственное, в чем нет дефицита, — это в рождаемости. Ваша страна остро нуждается в нашей помощи, ну вот и я готова помогать вам, по-своему. Прежде всего я хотела бы знать: на сколько дюймов за последние полстолетия расширилось седалище у финских мужчин?
Кажется, человек — единственное животное, способное краснеть. По-моему, я вдруг обнаружила в себе это тонкое свойство. Как будто мне в лицо полыхнуло палящим жаром. Какой-нибудь инициативный финский полицейский, наверно, тут же задержал бы миссис Терннэкк и препроводил в лечебницу для душевнобольных. Так думала я, даже и не догадываясь, что вопрос моей гостьи представляет исключительный интерес. Я ответила в замешательстве:
— Не знаю, миссис Терннэкк… В Финляндии едва ли вообще проводилась статистика седалищ…
— О-о-о! Неужели? А у нас проводилась. У нас ведется статистика по всем вопросам. И в моем концерне работают четыре известных ученых, единственной задачей которых является эта самая статистика. Доктор Дик Ламберт недели две назад закончил необычайно интересное и далеко идущее статистическое исследование, на проведение которого у него ушло почти три года. Целый год он занимался театрами Древней Греции и Рима, измеряя в них сиденья. В результате удалось установить, что средняя ширина этих сидений равна девятнадцати дюймам, а в некоторых древнейших театрах Эллады сиденья были еще уже. Из этого он сделал тот вывод, что еще полторы тысячи лет назад наиболее распространенная ширина зада у мужчин составляла пятнадцать дюймов — я подчеркиваю: у мужчин. Женский зад год от года сужается, это общеизвестно. В 1905 году ширина зада американского мужчины равнялась семнадцати дюймам, а теперь, в 1945 году, она уже достигла девятнадцати с половиной дюймов! В 1925 году сиденья в автомобилях достаточно было делать шириной в двадцать два дюйма, в моделях прошлого года ширина их была двадцать четыре, а в будущем году она подскочит до двадцати пяти дюймов! Чем же, однако, вызвано, что мужской зад — по крайней мере в Америке — расширяется и расширяется, тогда как женщины, напротив, не допускают разрастания этой части своего тела? Доктор Ламберт дает нам на этот счет совершенно четкий и недвусмысленный ответ: американские мужчины слишком много сидят. Они так любят это свое занятие, что зачастую целыми днями сидят, смотрят по сторонам и ничего не делают. Вы, вероятно, знаете мужчин, миссис Карлс… — тьфу, что за имя! — не правда ли?