Мико

— Ты опоздала, — сказал он с придыханием, начиная ритуал. — Я решил, что ты уже не придешь.
Акико услышала нетерпение в его голосе и улыбнулась про себя.
— Я всегда прихожу, — прошептала она. — Я не могу иначе.
— Ты вольна уйти. — Сердце его прыгнуло, когда он произнес эти слова.
— Я отдаю тебе свою любовь по доброй воле. Я никогда не покину тебя.
Сценарий отрабатывался месяцами, чтобы возбудить их обоих и дать ощущение интриги, не позволяя выйти из жестких рамок предписанной вежливости. Конечно, в их отношениях были определенные нюансы, которые мать Сато, будь она жива, не преминула бы осудить.
Сато наклонился и, открыв фусума шире, снова сел на колени, позволяя ей войти. Когда Акико вошла, два иероглифа “соби” затрепетали в сознании Сато, как знамя “даймё”, потому что девушка и в самом деле была красива какой-то особой одухотворенной красотой. Несмотря на содержание ритуального диалога, Сато знал, что это он привязан к ней навсегда, телом и душой, а не она к нему.
Некоторое время они стояли на коленях друг перед другом. Свои сильные руки Сато держал ладонями вверх, маленькие ладошки Акико легко лежали на них. Они испытывали друг друга, их взгляды встретились. Сато, созерцая карму, сведшую их вместе, почувствовал, как душа Акико поднимается раскрашенным воздушным змеем над крышами домов и шелестящими вершинами деревьев.
— О чем ты думаешь?
Вопрос озадачил Сато. Может, он был вызван неожиданным шорохом в тишине, где бились только их сердца? Из глубины его души выплыл тайный страх того, что каким-то непостижимым образом ее воля проникает в его сознание, оказывая парализующее действие. В этот короткий миг дрожь пробежала по его мышцам, вдоль выгнутой спины, и Сато настороженно посмотрел на Акико как на чужую.
Она улыбнулась, обнажив ровные белые зубы.
— Ты такой серьезный сегодня. — Она рассмеялась, зайчик света заплясал на ее шее.
Сато не ответил; взглянув на его гранитное лицо, Акико начала подниматься.
— Я буду... — Но его пальцы сжали ее запястье, останавливая. Затрепетав как две птицы, губы ее приоткрылись. — Сато-сан...
Медленно он усадил ее снова на колени, затем сам приподнялся. Ткань кимоно натянулась и затрещала, когда его плечи напряглись под ней.
— Этот вечер особенный, — сказал он низким голосом. — Он останется единственным в нашей жизни. — Он помолчал, будто собираясь с мыслями. — Наша свадьба уже так скоро... Я не увижу тебя до субботы, когда наши жизни наконец свяжет Будда Амида. — Его взгляд скользил по ее лицу. — Неужели это ничего не значит для тебя?
— Я только об этом и думала весь день.
— Тогда останься. — Пальцы его разжались, и рука Акико, освободившись, упала на колено. Ее гладкие лакированные ногти словно слились воедино, когда она скрестила пальцы. — В эту самую необычную из ночей отошли прочь свой подарок.
На ее лице, совершенном, как фарфоровая маска, не отразилось ничего из того, что она чувствовала. Ее грудь тихо подымалась и опускалась. Ее глаза оставались такими же спокойными, незамутненными, как горное озеро.
Сато смутился.
— Ты же знаешь, что я желаю только тебя. Акико откинула голову, будто он ударил ее.
— Ты ненавидишь мой подарок! Ты ненавидел все подарки, что я привозила тебе с...
— Нет! — Дрожа, Сато забился в ловушке, в которую сам попал.
— Я оскорбила тебя в своем стремлении угодить. — Акико заломила руки, как маленькая обиженная девочка. Сато подался вперед.
— Я любил все твои подарки, я дорожил тем чувством, с которым ты их преподносила. — Он снова овладел своим голосом. — Твои подарки — большая честь для меня... — Он отвел глаза. — Я знаю, что ты никогда... не была с мужчиной... и так понять мои желания, — он глубоко вздохнул, — принести мне радость...
Голова ее склонилась:
— Это мой долг. Я...
Но его рука снова метнулась, накрывая ее руку.
— Но сегодня мы должны слиться воедино. Увидев тебя, я...
— Как скажешь... — Она вскинула голову. — А что тогда с нашей брачной ночью? Мы будем издеваться над традициями? Предадим их? Ты этого хочешь?
Сато почувствовал, как ее ногти впиваются в его напрягшуюся руку, и понял, что она права. Он боролся со своим желанием овладеть ею. Голова его качнулась на толстой шее, и сухие губы прошептали:
— Я хочу твой подарок.
* * *
Акико стояла у нага-хибати, обжигаемая его жаром. Она почти не обращала внимания на свои руки, готовившие соба — лапшу из темной гречневой муки, разводившие соевый соус в небольших фарфоровых чашках, накладывающие зеленую редьку и нарезанный огурец в глубокую тарелку.
Приготовленную соба раскладывали крошечными порциями на прямоугольные черные лаковые подносы. Обычно Акико пользовалась прислугой, как и Сато, но сегодня стряпня составляла часть ее подарка, и вечером слуги не были допущены в эту часть дома.
Акико сервировала блюдо и добавила немного подогретого сакэ. Она наблюдала за тем, как Сато и Ёко разговаривали приглушенными голосами. Акико хорошо подготовила девушку. Ёко знала, чего ожидать и чего ожидали от нее.
Акико поднялась и бесшумно подошла к краю фусума. На минуту ее тонкая рука задержалась на легкой деревянной раме. Звук их голосов обдал ее горячей волной, прежде чем она задвинула за собой бумажную дверь.
Но она не ушла из дома. Вместо этого она свернула налево и вошла в крошечную — в два татами — комнатку. Осторожно прикрыв фусума, заскользила коленями по соломенным циновкам, пока не добралась до сёдзи, смежных той комнате, в которой оставались Сато и Ёко.
Перегородка состояла из множества длинных и узких декоративных планок, приятных для глаз. Не так давно, с тех пор как она стала бывать у Сато, Акико незаметно расшатала одну из планок, и та теперь легко убиралась.
Через эту щель она наблюдала за Сато и Ёко. Они уже закончили соба, сакэ оставалось совсем немного. Они сидели очень близко друг от друга. Усаживаясь на своем наблюдательном посту, Акико приготовилась к тому, что должно было произойти.
Сато сидел спиной к ней, ей было видно, как двинулась его рука к кимоно Ёко — Акико знала, что не стоит преподносить Сато девушку в западном костюме, — и оно мягко соскользнуло вниз, обнажая белое плечо.
Акико затаила дыхание, увидев, как заиграло обнажившееся тело девушки. Глаза Сато были прикованы к груди Ёко, серо-коричневое кимоно лежало на татами, все еще прикрывая ее бедра. Тут Сато наклонил голову, и Ёко откинулась назад. Ее пальцы начали ласкать его уши, пока язык его нежно скользил по ее соскам.
Акико обхватила руками свою грудь с набухшими сосками, почувствовав, как в ней просыпается таинственное пламя. Во рту у нее пересохло, и ей захотелось глотнуть сакэ, чтобы погасить жажду.
Она почти уступила Сато сегодня. Это поразило ее как гром среди ясного неба. Было довольно легко держать его на расстоянии вытянутой руки все эти долгие недели, ей было отвратительно вожделение, туманившее его взгляд. Но сегодня все было иначе.
Ёко уже была полностью обнажена. Открытый рот Сато облизывал и посасывал ее плоть так яростно, что Акико почувствовала, как она сама распаляется, напрягаясь, будто это с ней занимался любовью Сато.
Почему? Что изменилось? Акико анализировала свое сознание, как учил ее Сунь Сюнь давным-давно: “Раздели свою память на четыре части, затем подели их на восемь, затем — на шестнадцать, и так далее. Постепенно, — говорил он ей, — ты обнаружишь деталь, которую искала, потому что твои чувства — самые сильные рецепторы. Они регистрируют все; это только твое сознание отфильтровывает лишь то, что считает важным. Ты должна усвоить урок — сложнейший из уроков, — а именно: твое сознание часто делает неправильный выбор”.
И теперь, когда ее глазам представали эротические картины, разворачивающиеся прямо перед щелью в сёдзи, Акико начала делить на четверти свою память, прекрасно регистрирующую и чужие, и ее собственные эмоции.
Сегодня, как и в предыдущие вечера, она грамотно расставила ловушку для Сато с тем, чтобы ускользнуть от его притязаний. Ее уже наполнил было восторг от того разочарования, которое испытал он из-за нее. И вдруг это чувство умерло. Почему?