Из жизни фруктов

— Да какая разница, я сама случайно познакомилась. На встрече Нового года в Торговом центре.
— Так вы встречали Новый год в Торговом центре?
— Вы спрашиваете так, будто… «значит, ты была на маскараде?»
— В какой-то мере. Но возвращаюсь к своему вопросу, — Знаменский приподнимает за уголок «макет» будущей справки.
Разговор обострился, и Чугунникова решается на крутой поворот.
— Разумеется, если вы настаиваете… Но коли пошло на откровенность, я вам без всяких документов скажу: акты о недостачах при железнодорожных поставках вообще фиктивные!
— Так прямо и скажете?
— Прямо так. Филькины грамоты. Что у нас, что на любой базе. И по-другому быть не может! Удивила?
— Я внимательно слушаю.
— Послушайте, вам полезно. Люди расписываются, будто видели то, чего не видели. И присутствовали, когда их не было. По-вашему выражаясь, они лжесвидетели. Хорошенькую картинку рисую?
— Занимательную.
— Но если я или другой на моем месте попробует это изменить, мы подпишем себе смертный приговор. База возьмет ответственность за все недогрузы поставщика, взломанные вагоны, неисправную тару. Через две недели мы будем в таких долгах, что век не расквитаться!
— И выход один — фальсифицировать документы?
— Да!
— Давайте разберемся, Антонина Михайловна.
— Давайте, Пал Палыч.
— По порядку.
— По порядку.
— Вот пришли вагоны. Внешне все сохранно.
— Инструкция диктует: «Назначенные лица вскрывают вагон».
— То есть, кладовщик говорит грузчикам: «Ребята, давай!»
— Совершенно верно. Ребята вытаскивают двадцать пять полных ящиков, а под ними обнаруживают десяток пустых.
— Тогда?
— Полагается прекратить приемку и составить комиссию.
— Ее функции?
— Определить причины и размер недостачи. И тут, Пал Палыч, начинается юмор.
— Почему?
— Потому, что по инструкции те, кто обнаружил недостачу, не имеют права входить в комиссию. Они, видите ли, заинтересованные лица. Нужны незаинтересованные. Но эти незаинтересованные должны подписаться, будто вагоны при них осмотрели, сняли пломбы и начали разгружать! Понимаете?
— Это уж не юмор — нелепость.
— Между тем только такие акты убедительны для арбитража. Иначе недостачу вешают на нас.
— Найдется у вас экземпляр инструкции?
— С удовольствием! — Чугунникова вынимает из шкафа и подает Знаменскому брошюрку. — Который год ее ругают, но никто не чешется. [1]
Этот раунд Чугунникова выиграла и чувствует себя уверенней.
— Ладно, на досуге… — Знаменский прячет инструкцию в папку. — А теперь еще один вопрос. На проходной отменена проверка сумок. А многие из них, я заметил, груженые.
— Ну и пусть идут! — задорно отзывается Чугунникова. — Честное слово, заслужили!
— Атмосферу это вряд ли освежает.
— Зато забор не ломают и не тащат больше. В наших условиях, Пал Палыч, таков принцип материальной заинтересованности.
— Смелая трактовка, товарищ директор.
— Я просто откровеннее других.
— Что же тогда Васькина заклеймили с его бананами?
— Так то в стенной газете! — удивляется Чугунникова. — Приезжает начальство, посторонние… Но мы-то с вами понимаем, что в пределах нормы убыли можно свободно сгноить тонну бананов. А можно не сгноить, что труднее. У меня убыль минимальная, люди работают на совесть.
— Извините, Антонина Михайловна… — включается переговорник.
— Погоди, Зоя!.. Пал Палыч, положа руку на сердце — если кладовщик сбережет обществу тонну, я закрою глаза, что он снесет детям два кило.
— Вы готовы защищать свое мнение в открытую? На любом уровне?
— Да кого интересует мнение завбазой! — уклоняется Чугунникова и спрашивает секретаршу: — Что у тебя, Зоя?
— Подполковник Саковин из МВД спрашивал Знаменского.
Знаменский заметно удивлен.
— Что-нибудь передал? — спрашивает Чугунникова.
— Я записала: «Срочно явиться в комнату номер триста шесть».
* * *
В комнате триста шесть, на стуле, где недавно сидел Томин, теперь Знаменский, еще не подозревающий, какой сюрприз его ждет.
— Попрошу подробно: все, что вам удалось выяснить на базе, — говорит Саковин. — Предполагаемый криминал, возможные доказательства. Фигуранты. — Саковин кладет перед собой лист бумаги, вооружается авторучкой.
— Полной ясности пока нет.
— Это не важно. Прошу…
Тем временем Томин, взволнованный и негодующий, объясняется с не менее взволнованной Кибрит.
— Как чувствовала, что-то назревает, какая-то пакость! Ну как чувствовала!.. Зря за человеком не таскаются, Шурик. Если бы ты к этой слежке отнесся серьезно…
— Если бы да кабы… Что угодно мог предположить, только не такое. — Томин кидает взгляд на часы. — Бедный Паша! Уже сорок минут!
— И ты его не предупредил?
— Дал слово Саковину.
— Мало ли что! Пал Палыч хоть бы чуточку подготовился.
— Это, знаешь, палка о двух концах. А если бы Саковин учуял его подготовленность?
— Тоже верно, — вздыхает Кибрит. — Насколько я помню Женю Саковина, — через некоторое время нерешительно говорит она, стараясь подбодрить себя и Томина, — парень был спокойный и не вредный.
— Вредный, не вредный… Задача у него — разложить нас с Пашей на атомы и каждый изучить в отдельности.
В триста шестой комнате продолжается разговор.
— Почему, собственно, вы уверены, что Малахов не крал вагонов? — медленно спрашивает Саковин.
— У меня сложилось твердое впечатление.
Саковин выдерживает паузу и кладет на стол фотографию.
— Малахов и Томин? — изумляется Знаменский. — Они знакомы?
— Томин отрицает. Но хотел бы услышать ваши соображения на этот счет.
— У меня нет соображений. Можно без загадок? — начинает подспудно злиться Пал Палыч.
— Хорошо. Поднимем забрало. Мы получили сигнал, в котором излагается такая версия: работники базы, причастные к хищениям, установили контакт с вашим ближайшим другом. Он согласился посредничать при получении вами взятки.
Пал Палыч смотрит на Саковина, осмысливая услышанное. Обвинение настолько мерзко, что… что остается только взять себя в руки и спокойно защищаться.
— Двое поздоровались на улице. Разве отсюда вытекает, что один — посредник, другой — взяткодатель?
— Скажите, у вас есть документы, написанные рукой Малахова?
— Накладные, акты…
— Хорошо. А сберкнижка у вас есть.
— Да. Мне, как и многим в отделе, переводят зарплату в сберкассу.
— Это я знаю. А еще какие вклады поступали в последние дни? Был кто-нибудь должен вам крупную сумму?
— Нет.
— В таком случае, как вы объясните поступление на ваш счет двух тысяч пятисот рублей?
— Есть такой вклад? — спрашивает Пал Палыч ровным голосом.
— Поедемте в сберкассу, посмотрим вместе, — встает Саковин…
Они возвращаются час спустя.
— Садитесь, — бросает Саковин и довольно долго молча копошится в столе, перебирая какие-то бумаги. — Ну, Пал Палыч?
— Все это фальшивка, — отрывисто говорит Знаменский. — Провокация.
— Но деньги-то реальные, с этим приходится считаться.
— Если человеку «дают на лапу», с ним хотя бы договариваются.
— А может быть, все-таки были предложения, намеки? Какая-нибудь записочка: пожалейте наших деток, отблагодарим?
— Ничего подобного не было!
— Допустим, я верю. Но это еще не очко в вашу пользу. Раз, согласно сигналу, посредничал Томин, прямой разговор с вами вовсе не обязателен.
— Евгений Николаевич, вы — следователь, и я — следователь. Ну зачем давать взятку через левое ухо? Выяснять, что у меня есть задушевный друг в уголовном розыске, налаживать с ним контакт, и без моего ведома… Нелепо!
— Не так уж нелепо, если учесть, что у Томина есть на базе старинный знакомый. Уже по моим, проверенным, сведениями.
— Но не Малахов же? — вырывается у ошеломленного Знаменского.
— Чуть легче, но тоже радости мало — подручный Малахова.