Он где-то здесь

— Смягчающее. По крайней мере, с моей точки зрения.
— Вот с этим человеком я буду разговаривать! Так-то, инспектор!
Друзья разыгрывают классический дуэт на допросе: один жесткий, другой мягкий. Мягкий при этом достигает большего, чем в одиночку.
— Ближе к делу, а? — предлагает Томин.
— Торопиться тоже вредно! — Щепкин прислушивается к произнесенной фразе: не позволил ли себе рассердиться на нетерпеливого инспектора? — Торопиться вредно, но и спорить вредно, — рассуждает он. — Беда… Так вот, Пал Палыч, очень скромно: я хочу вернуться сегодня домой, а в дальнейшем умереть у себя в постели под присмотром любимого доктора. В камере душно, жестко и посторонние люди… За меня: чистосердечное признание, собачка, почтенный возраст, два инфаркта и куча прочих тяжких недугов.
— Приплюсуйте сюда щедрость! — решительно говорит Томин.
— То есть?
— Добровольно отдайте незаконно нажитое!
— Почему он такой мелочный? — спрашивает Щепкин у Пал Палыча.
— Боюсь, он прав.
— Отдать ни за что ни про что? Помилуйте, это грабеж! Нет-нет! Впрочем… На кой бес? На кой бес… А, будь по-вашему, пропади оно пропадом! — Старику трудно остаться равнодушным, и он снова устремляет взгляд в окно. — Здоровье всего дороже…
Знаменский прерывает паузу.
— Где можно получить документы о состоянии вашего здоровья?
Щепкин достает справки — они предусмотрительно приготовлены и сложены в небольшой изящной папочке.
— Вверху телефоны для проверки, — поясняет он.
Томин заглядывает через плечо Пал Палыча в папку. Брови его ползут на лоб.
— Богатейший ассортимент! И все без липы?
— Увы. Честно приобрел на стезях порока и излишеств… Я пожил со смаком, инспектор! — добавляет он, зачеркивая горечь последних слов. — Все имел, всего отведал!
— Доложу прокурору, — говорит Знаменский, кончив проглядывать медицинскую коллекцию Щепкина.
— И объясните: чтобы дать показания, мне нужно дожить до суда. Это и в его интересах.
Пал Палыч убирает в сейф чеканку и папку со справками. Кладет перед собой бланк протокола допроса и берется за авторучку.
— Стол накрыт, признаваться подано! — возглашает Томин.
* * *
После допроса Знаменский и Щепкин едут в машине по Киевскому шоссе. Они на заднем сиденье, рядом с шофером — сотрудник УБХСС Орлов.
— Вредна мне эта поездка, — вздыхает Щепкин. — Никитин человек невыдержанный, могу нарваться на оскорбления. А денежки пока у меня. Нужные сведения у меня. Вы, Пал Палыч, должны меня беречь как зеницу ока. Пушинки сдувать!
— Да-да, — усмехается Знаменский. — «На кой бес…»
Машина проезжает мимо загородного ресторана. Памятно Щепкину это нарядное стилизованное здание. Здесь он совращал Артамонова, когда понадобился ему верный человек для шарашки…
…Они сидели тогда вдвоем за столиком — Артамонов лицом к залу, где кроме русской речи слышался и говор интуристов, а в дальнем конце играл оркестр.
Отвлекаясь от разговора со Щепкиным, он осматривал пары, направлявшиеся танцевать, убранство и освещение зала — все ему было тут в диковинку, вплоть до сервировки и заказанных блюд. Хозяином за ужином был, естественно, Щепкин.
Он только что кончил что-то рассказывать, и с лица Артамонова еще не сошло изумленное выражение.
— Алексей Прокопыч, я не пойму, это, ну… нелегально, что ли?
— Помилуй, Толя, как можно! Все официально оформлено, средства перечисляются через банк. Гениальная комбинация! Деньги из ничего!
— Да-а… сила… — в голосе Артамонова некоторая неловкость, но вместе с тем и восхищение чужой ловкостью.
— Сила, сила, — оживленно подтвердил Щепкин. — Я, как видишь, и на пенсии не скучаю. Твое здоровье!
Они пили легкое столовое вино и закусывали — Щепкин слегка, Артамонов со здоровым молодым аппетитом.
Официантка принесла горячую закуску.
— Это что?
— Грибочки в сметане, Толя.
— Надо же, игрушечные кастрюлечки!.. — умилился Артамонов.
— Ну давай рассказывай, как живешь.
— Нормально… У меня все хорошо, Алексей Прокопыч.
— Рад слышать. Вкусно?
— Ага.
— Ну, а как время проводишь?
— Да обыкновенно: встал, поел, завез парня в ясли — сам на работу. С работы забрал из яслей, дома — ужин, телевизор. Иногда к теще в гости, иногда к Галкиной сестре. Пока погода стояла, каждое воскресенье возил своих то в парк, то за город… Зимой, конечно, не поездишь — днище сгниет. Ну что еще?.. В общем ничего, живем. — Начав бодро, Артамонов под конец как-то сник.
— Заскучал, — проницательно определил Щепкин.
Он проследил за взглядом, которым Артамонов проводил кого-то в зале.
— Хороша цыпочка?
— Ага… — смутился Артамонов. — Хотя мою Галку если так одеть да подмазать, она тоже…
— Красивей! — подхватил Щепкин. — Галина прекрасная женщина! Только совсем в другом роде: немного монашка, а?
— Немного есть, — добродушно согласился Артамонов.
— А эта — для греха и радости… Ну да ладно, предлагаю тост… Так вот: за тебя, замечательного парня…
— Ну уж… — застеснялся Артамонов.
— Именно замечательного! Начинал собирать машину — кто-нибудь верил?
Артамонов помотал головой.
— То-то! А ты, можно сказать, из металлолома — игрушку! За твое мастерство, за смекалку, за упорство! За прошлые победы и за будущие!
Щепкин не глядя приподнял руку, и возле столика снова возникла официантка.
— Подавать горячее?
— Да, пожалуйста.
Та собирала на поднос освободившуюся посуду, профессионально улыбаясь Артамонову. Он простодушно, по-домашнему начал ей помогать.
— Не суетись, не на кухне, — остановил Щепкин. — Верно, Танечка?
— Верно, гость должен отдыхать.
И Артамонов почувствовал себя захмелевшим неотесанным дурнем.
— Скажу тебе, Толя, одну вещь, только не обижайся.
— Да что вы!
— Ты знаешь мое отношение…
— Знаю, Алексей Прокопыч, — заверил Артамонов. — Вы мне с гаражом помогли и вообще всегда…
— Так вот. Серо существуешь, не взыщи за правду. Ты жизни не нюхал, какая она может быть! Помирать станешь, что вспомнишь? Учился, женился, работал? А время-то идет, Толя. В жизни должен быть блеск, удовольствия, острые ощущения!
Артамонов был несколько растревожен искушающими речами собеседника. От вина, музыки, пестроты впечатлений слегка кружилась голова. Но все это проходило еще краем сознания, задевая не слишком глубоко. Щепкин чувствовал, что пока достиг немногого.
— Ты себя, милый мой, не ценишь. Молодой, талантливый, красивый!
— Ну уж…
— Нет, просто диву даюсь! На корню сохнешь от скромности! Если сам не понимаешь, то послушай мнение опытного человека, со стороны видней. Ты сильный, обаятельный, рукам цены нет, трезвая голова на плечах. Да такой парень должен все иметь! А ты прозябаешь. — Старик льстил напропалую и наблюдал за Артамоновым, который хоть и краснел от комплиментов, но не забывал опустошать тарелку. Крепче надо было брать этого телка, круче. Щепкин изменил тон, фразы били резко:
— Не нашел ты себя в жизни, Артамонов, не нашел! Положа руку на сердце, справедливо?
Артамонов перестал жевать, задумался.
— Может, и справедливо…
— Ничего не ищешь, плывешь по течению. Наливай, чокнемся за то, чтобы жизнь твоя молодая в корне переменилась.
— Чокнуться можно.
— Думаешь, пустые нотации читаю? Нет, Толя, совершенно конкретно. В организации, про которую рассказывал, есть вакансия. Предлагаю тебе. По совместительству. Финансовая сторона дела и отчетность. Нужен абсолютно порядочный, верный человек.
— Почему я?.. Никогда ничем таким… — в смятении бормотал Артамонов.
— Позволь, каким «таким»?
— Галкиной сестры муж… он в молодости валютой баловался, ну и угодил, куда положено. Он, знаете, как зарекся? Хоть озолоти, говорит…
— Но он же имел, Толя! Он успел взять от жизни! А главное, случай другой. Неужели я бы стал заниматься чем опасным? Просто мозги зудят, закисать не дают. Тем и держусь. Нельзя закисать, Толя! Я тебе предлагаю перспективу.