Волшебные узоры

Игнат сдавленно ахнул.
— Игнаша, в тебе пискнул обыватель. Документ есть документ, клочок бумаги, а человек есть человек. И человека ты знаешь. Согласен?
— Помолчите, Митяев, — вмешался Томин и, приподняв ему руки, обхлопал по бокам от подмышек до низа брюк. (В соответствии с инструкцией — «на предмет обнаружения оружия»).
— Почему с ним обращаются, как с преступником?! — взвился Афоня.
«Нам повезло. На сей раз чудо как повезло! — думала Кибрит. — А ребятам, конечно, не сладко».
Она ответила с сожалением:
— Для этого есть основания.
— Неправда! Вы даже не пытаетесь разобраться! Мы же ехали только спросить!
— Пожалуйста, спрашивайте, — предложил Пал Палыч, уже писавший постановление на обыск.
— Сергей Филиппович, понимаете, надо найти человека, которому стало известно про экспертизы. Мы на днях говорили — помните? — вы заинтересова…
В отчаянной надежде Афоня прижимал кулаки к костлявой мальчишеской груди. Сергей Филиппович открестился, не дослушав:
— Бог с тобой, Афоня, разве я упомню, кому мог рассказать!
— Но это очень важно!
— Теперь уже нет, — Знаменский кончил писать. — Вынужден произвести у вас обыск.
— Не имеете права без санкции прокурора!
— В случае экстренной необходимости имею. Распишитесь.
— Нет.
— Как угодно. Никишины побудут здесь, не возражаете?
— Категорически возражаю! Судя по всему, на меня повалятся идиотские обвинения. Не хочу, чтобы ребята их слушали. Они меня любят, будут зря переживать. Требую, чтобы их отпустили!
— Саша.
Томин понял, отправился добывать понятых.
Протестует. Еще бы. При них ему труднее врать. А соврет, так по ребятам удастся засечь. Пускай побудут для пользы следствия. И пускай все узнают из первых рук — для собственной пользы.
— Никишиных мы не держим. Но они вроде сами хотят разобраться, что к чему.
— Но я не хочу!
Афоня вцепился в угол стола.
— Никуда мы не пойдем, пока все не уладится. Верно, Игнат?
Старший с трудом разомкнул зубы:
— Мы останемся с вами, Сергей Филиппович.
Тот молчал, что-то обдумывая и решая. После первых секунд растерянности в передней он сделался обманчиво спокоен. Только рот непрестанно кривился, искажая звучание слов.
— Что ж… попробуйте остаться со мной, — проговорил он наконец, разумея нечто большее, чем простое их присутствие. — Но тогда давайте без слюней! Ясно? Без слюней!
Афоня закивал с готовностью. Кибрит покосилась на старшего: как он? Этот понял, что худшее впереди, совсем потемнел. Сейчас оба ненавидят ее, Пал Палыча, Шурика. Да, мы их немножко обманули, а что поделаешь?
— Сядьте, — сказала она. — Разговор будет долгий.
Братья сели на диван, Пал Палыч заполнял «шапку» протокола допроса.
— Назовите себя.
— Михеев. Все остальное так же.
Пал Палыч выписал паспортные данные. Вот он — «не травоядный». Идеал интересного человека для Афони. Крутой мужик. Владеет собой. Похоже, с уголовным прошлым. Очень незаурядное лицо, волевое и… вертится словечко… ага, сардоническое. Несколько старомодно, но соответствует.
— С какой целью подделан паспорт?
— Простите, ваше имя-отчество?
Переводим беседу на доверительные рельсы? Пожалуйста.
— Павел Павлович.
— Так вот, Павел Павлович, все по-житейски просто. Был я, грешным делом, судим. Отсидел, вышел, решил начать новую жизнь. Не хотелось, знаете, чтобы кто-то косился, поминал прежнее. Зачем мне хвосты на старости лет?
— На какие средства существуете?
— Наследство получил, и довольно порядочное. От сестры. Пока хватает.
— Чья сестра — Михеева или Митяева?
— Моя, Михеева.
— Стало быть, паспорт подделан после получения наследства. Или есть еще один?
— Другого нет.
Вернулся Томин с понятыми, провел их в запроходную комнату, сделал Михееву приглашающий жест. Тот отрицательно качнул головой. Отказывается участвовать. Внесем в протокол.
— Приступайте, — сказал Пал Палыч, радуясь, что Зина с ними: на обыске она клад. Тем более когда неведомо, что искать, и хозяйские вещи перемешаны с вещами жильца. То, что квартиру он снимает, стало известно на лестнице от Никишиных.
— За что судились?
Очень нехотя Михеев выдавил:
— Теперешняя восемьдесят седьмая.
Восемьдесят седьмая?! Вон что! Быстро-быстро начали сцепляться звенышки, замыкаться контакты. Пал Палыч встретился взглядом с Томиным, вошедшим взять михеевский пиджак. Томин слышал и тоже оценил. И оба, как по команде, посмотрели на Игната. Тот не был удивлен — пожалуй, знал про судимость. Но что за восемьдесят седьмая и как она может касаться лично его — этого нет, не знал.
— По делу проходили один?
— Один.
— И давно освободились?
— Полгода.
— Та-ак. Значит, по восемьдесят седьмой статье… Какой был срок?
— Пятнадцать и три ссылки.
Афоня приподнялся на диване, вероятно, огорошенный сроком, Игнат рывком посадил его обратно.
— Фотоувеличитель вносить в протокол? — громко спросил Томин.
Само собой, в протокол он внесет. Просто подкидывал Знаменскому фактик — в связи со статьей.
— Фотоувеличитель хозяйский, — быстро сказал Михеев.
— Недавно им пользовались, — возразила соседняя комната голосом Зины.
— Вот видите, Михеев. Вы упустили хороший случай помолчать. С Серовым отбывали срок вместе?
Михеев не поддался на мелкую «покупку»:
— А кто он такой? Понятия не имею.
— Запишу, хотя не верю. Никишиных давно знаете?
— С детства. Ихнего, естественно. Еще родителей знал. Освободился, чувствую — одиноко как-то. Разыскал, подружились.
— Подружились? — усомнился Пал Палыч.
— Почему нет?
— Что же вас могло связывать? А, Игнат?
Игнат сощурился.
— К вашему сведению, Сергей Филиппович большой знаток живописи. Он мне давал немало советов.
— Какого рода?
— В профессиональных тонкостях вы вряд ли разбираетесь. — Намек на прежнюю иронию пробился в тоне. Ах ты, дурень, какой дурень!
— Зато в советах Михеева я разбираюсь гораздо лучше вашего. Чем вам предстоит заниматься после училища?
— Я… еще не знаю точно.
— Разве распределения не было?
— Я взял свободный диплом.
— Тоже по совету Михеева?
Тот вмешался, опередив Игната:
— Игнат совершеннолетний. И, вообще, какое это имеет значение!
Интересно, на что он надеется? А он, подлец, надеется, даже в глаза рискует смотреть.
Томин принес стопочку бумажек, одна вызвала у Пал Палыча приятнейшее удовлетворение и внешне небрежную реплику:
— Рецепт из той самой поликлиники. Вам не кажется, что это просчет — хранить?
Михеев предпочел «не уловить смысла». Кражу из регистратуры трудно будет доказать, коли сам не покается. Но шут с ней пока. Приближается главное.
— Расскажите, как вы провели вечер, когда в подъезде Никишиных был ранен человек.
— Если вы назовете число…
— Пятница, десятое.
— Пятница… Насколько понимаю, вопрос касается алиби, — подчеркнул он для ребят («элиби» — произнесли кривившиеся губы). — Пятница… дай бог памяти… пятница…
Афоня бросился на выручку.
— Мы были на матче!
— Правильно, Афоня! Играли «Крылышки» с «Локомотивом». А после матча втроем пошли ужинать в «Эльбрус». Салатик с крабами, филе под соусом, пили сухое.
— Сколько вы там пробыли?
— Часа три, не больше. Афоне же в школу вставать.
Вот на что ставка! Пал Палыч обернулся к братьям, Михеев тоже, и взгляд его умолял, заклинал, требовал. Игнат первым сообразил, чего он хочет: подтверждения фальшивого алиби. Потом сообразил и младший и заерзал на диване, словно стало припекать снизу. Оба в открытую маялись. Афоня пролепетал:
— Действительно… мне вставать…
— Хорошо так посидели, — подхватил Михеев. — С футбола всегда аппетит зверский, как будто сам мяч гонял.
Гнев поднял Пал Палыча из-за стола, бросил между ребятами и Михеевым с его горячечным, нестерпимым взором.