Волшебные узоры

— Откуда?
— Вон от них, из первой квартиры, — он оглянулся на женщину в пестром ситцевом халате.
— Так. Потом?
— Выскочил обратно, гляжу, Дикарев стоит.
— Это я, — отозвался немолодой мужчина из группы на площадке.
— Вы дотрагивались до тела? до ножа?
— Нет. Стоял, примерно, где старшина.
Милиционер у двери переступил с ноги на ногу.
— Вы возвращались домой?
— Да, — и, помедлив, добавил: — Вас интересует откуда?
Знаменский скользнул по нему внимательным взглядом.
— Нет.
Рыжеватому не терпелось продолжить повествование:
— Я ему говорю: Дикарев, человека зарезали! А он: не ори, сам вижу.
Но рассказ был Знаменскому неинтересен. И Дикарев неинтересен. А вот женщина в пестром халате…
— До того, как товарищ прибежал звонить, вы слышали на лестнице какой-нибудь шум? крик?
Женщина замотала головой.
— Ничего не слыхала, честное слово! Я телевизор смотрела!
«Честное слово» лишнее — заметил себе Знаменский.
— Кто еще есть с нижнего этажа? Вы что-нибудь слышали?
Двое-трое отозвавшихся заверили, что нет. Вероятно, так оно и было: без ссоры, без драки. Удар в спину исподтишка. Чуть-чуть только не точный, не окончательный.
Сзади заполыхало: Зина фотографировала со вспышкой общий вид места происшествия. Со двора появилась молодая пара и замерла в изумлении.
— Обойдите сторонкой, — сказал старшина.
Сделав крюк, те приблизились к лестнице. Парень продолжал обнимать спутницу за плечи, но жест из развязного стал охранительным.
— Будьте добры, ваши фамилии и номер квартиры, — сказал Знаменский.
— Завьяловы… Квартира шесть. А… что тут такое?
— Тут скверная история. Давно из дому?
— Примерно час назад.
— В подъезде никого не было, когда уходили? Ничего необычного?
— Н-нет… — парень косился на истекающий кровью меловой силуэт.
— Во дворе кого-нибудь встретили?
Девушка дернула подбородком куда-то вверх:
— Мария Семеновна с собачкой гуляла.
— Есть тут Мария Семеновна?
Через перила свесились седые распущенные кудри.
— Не припомните, когда вы вернулись с прогулки?
Мария Семеновна помнила: ровно в десять, у нее режим.
Возвратился Томин, проводив потерпевшего до палаты с надписью «Реанимация». Передал Зине обернутый салфеткой продолговатый предмет, в котором наэлектризованная толпа угадала нож.
Нож прошел мимо сердца, но при падении человек сильно ударился виском. Травма черепа может дать любые последствия. Пока везли, на миг очнулся, на вопрос: «Кто вас?» — прохрипел: «Не видел». В карманах нашлось шесть рублей мелочью, использованный билет на сегодняшний футбол и паспорт.
«Серов», — прочел Знаменский и задержался на карточке. В стрижке, в складке губ угадывалась приблатненность. Но лицо вызывало симпатию. Судя по прописке, он жил неподалеку.
— Саш, к родственникам, ладно?
Томин понимающе кивнул и скрылся. Кроме печальной вести надо сообщить о неведении Серова, пусть слух расползется, преступник будет поспокойней.
Покончив со своими обязанностями, Кибрит принялась переписывать для Пал Палыча фамилии присутствующих. А он пустил паспорт по рукам в надежде, что кто-нибудь все же знал потерпевшего.
У молодой пары паспорт застрял — о чем-то зашептались.
— Ну? — поторопил Знаменский.
— По-моему, с соседнего двора, — нерешительно сказал парень.
— Верно. Что еще?
— Мы тем двором на автобус ходим… Там стол и, как ни идешь, доминошники стучат.
— И Серов играл?
— По-моему, да… А из наших там Володька бывал.
Дюжий Володька, щелкая шлепанцами по голым пяткам, протолкался вниз со второго пролета.
— Ты чего метешь? чего метешь?
— Не шуми, Володька, я тоже видел! — обрадованно встрял рыжеватый мужичок.
Володька посмотрел на фотографию, брови нахмурились.
— Ну… допустим, встречались, — и, повышая тон: — Ну и что? Я один, что ли? Игнат с Афоней чаще моего там торчали!:
— Никишины? Правильно, и Никишиных видел! — подтвердил рыжеватый.
— Все-то ты, дядя, видел, — с неприязнью процедил Володька. (Явственно недоговаривая: «Держал бы при себе».)
— Есть Никишины? — окликнул Знаменский.
— Нету, — донеслось сверху. — Позвать?
Все тут друг друга знали — преимущество старого дома.
— Не надо, все равно придется по квартирам идти.
— Они в десятой квартирке, — услужливо доложил рыжеватый.
— Найду. Пока все, товарищи, можно расходиться. Вас попрошу быть дома, — кинул он вслед Володьке.
— Пожа-алуйста… Только я скоро спать лягу.
А ведь и ляжет. И уснет безмятежным сном. Кого там порезали, кто порезал — для него полное наплевать. Да и все прочие тут… взбудоражены — да, но не потрясены. У нас, слава богу, не на каждом шагу режут — откуда им было привыкнуть к насилию, к крови? Но вот смотрят и не ужасаются. Почему? Почему нам с Зиной не наплевать? Томину не наплевать? Вот, пожалуй, еще Дикареву. Наверное, воевал, у тех со смертью свои счеты.
— Разрешите, позвоню от вас? — шагнул Знаменский к женщине в пестром халате.
Телефон был в передней. Знаменский прикрыл за собой дверь, мягко произнес:
— А теперь прошу сказать то, что вы скрыли.
Женщина отшатнулась.
— Почему вы думаете…
— Разве я не прав?
Она зябко обхватила плечи, зашептала:
— Знаете, как мне там было страшно! Вдруг он тут же стоит и слушает…
— Но сейчас нас никто не слушает.
Ну же! Что она столь боязливо утаивает?
— Кто-то крикнул на лестнице. Непонятно так: «Ах!» — и все. И потом пробежали под окнами.
— Сколько?
— Как будто один… да, один.
— Выглянули в окно?
— Нет, что вы! Я послушала под дверью — на лестнице тихо. Включила телевизор.
И все? Всего-то навсего? Эту малость было так трудно выговорить вслух? Шут бы побрал запуганных свидетелей! Он выяснил, какая шла передача, что именно изображал экран. Ответы звучали уверенно.
— Спасибо большое, вы помогли уточнить время.
Женщина осталась в убеждении, что отважно исполнила свой гражданский долг.
К кому же сюда направлялся Серов? Что его привело в чужой подъезд?
Квартирный опрос жильцов начали с Никишиных. Чем отсиживаться в оперативной машине, Зина присоединилась к Пал Палычу.
Комната, куда их впустили, большая, но захламленная, выдавала все секреты хозяев: их сиротство и бедность, безалаберность и неумелые попытки навести чистоту.
Ютились неубранные остатки ужина с краю массивного, на массивных же ногах стола. Остальную его площадь занимали краски, кисти, карандаши и многочисленные листы с набросками. Над ними трудился один из Никишиных, лет на вид двадцати.
Услыхав: «Следователь Знаменский, эксперт Кибрит», — он поднял суховатое, скептического склада лицо, сказал неприветливо:
— Меня зовут Игнат.
Младший, долговязый, нескладный подросток с хохолком на макушке присел в шутовском реверансе:
— А меня Афанасий. В просторечии — Афоня.
Он был полон любопытства и пялился на Зину, завороженный ее желтыми глазами.
— Садитесь.
Кибрит заинтересовалась стенами. Они были густо увешаны картинами и рисунками, по большей части в абстрактном стиле. Но попадались и реалистические полотна и гравюры, выполненные уверенной смелой рукой. Среди гравюр она встретила персонажей «Мертвых душ», сцену булгаковского бала у Воланда и возле нее задержалась, тронутая поэтической и горькой фигуркой Маргариты.
Пал Палыч последовал приглашению Игната — сел.
— Слышали о происшествии?
— Конечно. На лестнице стоял гвалт, бегали смотреть.
— А чем вы занимались до того, как начался гвалт?
— Вернулись с футбола и вот, — Игнат указал на свои листы.
— Вы узнали лежащего человека?
— Нет.
— Близко Дикарев не пускал, — жизнерадостно пояснил Афоня. — Так что с птичьего полета.
— Но вы ведь знакомы с потерпевшим.
— Сейчас парень один заскочил, говорит, это дядя Леша. Говорит, кто с ним «козла» забивал, велено дома сидеть.