Музыка былого и рабыни
Он боялся, что смирится со своим бессилием, что оно завладеет его душой. Он не должен забывать, из-за чего ведется эта война. «Только пусть освобождение настанет поскорее и сделает меня снова свободным!» В середине дня молодой задьо принес ему тарелку с холодной едой — явно остатками, найденными на кухне, — и бутылку пива. Он ел и пил с благодарностью. Но было ясно, что свободы домашним слугам они не дали. А может быть, поубивали их. Он заставил себя не думать об этом.
Когда стемнело, пришел молодой задьо и отвел его в комнату с головой стайной собаки. Генератор, естественно, не работал. В исправности его поддерживала только усердная возня с ним старика Сейки. В коридорах люди светили себе фонариками, а в комнате горели две большие керосиновые лампы, отбрасывая романтичный золотой свет на лица вокруг, отбрасывая черные тени за эти лица.
— Садитесь, — сказал рыжеватый генерал Банарками (его имя переводилось, как «Чтец Писания»). — У нас есть к вам несколько вопросов.
Безмолвное, но вежливое выражение согласия.
Они спросили, как он выбрался из посольства, кто был посредникам между ним и Освобождением, куда он направлялся, зачем вообще оставил посольство, что произошло во время похищения, кто привез его сюда, о чем его спрашивали, чего хотели от него. Придя в течение дня к выводу, что откровенность послужит ему лучше всего, он отвечал на их вопросы прямо и коротко. Кроме последнего.
— В этой войне я лично на вашей стороне, — сказал он, — однако Экумена по необходимости соблюдает нейтралитет. Поскольку в данный момент я единственный инопланетянин на Вереле, имеющий возможность говорить, все, что бы я ни сказал, может быть ошибочно принято за позицию посольства и стабилей. Вот чем я был ценен для Райайе. А возможно, и для вас. Но это заблуждение. Я не могу говорить от имени Экумены. Я на это не уполномочен.
— Они хотели, чтобы вы сказали, будто Экумена поддерживает гитов? — сказал усталый Тьюйо. Эсдан кивнул.
— А они говорили об использовании какой-нибудь особой тактики, особого оружия? — Этот вопрос угрюмо задал Банарками, пытаясь не придавать ему особой значимости.
— На этот вопрос я предпочел бы отвечать, генерал, когда буду у вас в тылу разговаривать с теми, кого я знаю в командований Освобождения.
— Вы разговариваете с командованием Армии Всемирного Освобождения. Отказ отвечать может быть расценен как свидетельство о сотрудничестве с врагом. — Это сказал Метой, непроницаемый, жесткий, грубоголосый.
— Я это знаю, маршал.
Они переглянулись. Несмотря на эту неприкрытую угрозу, Эсдан был склонен доверять именно Метою. Он был невозмутим и устойчив. Остальные нервничали и колебались. Теперь он не сомневался, что они фракционеры. Как велики их силы, в каком противостоянии они находятся с командованием Армии Освобождения, узнать он мог только из случайных обмолвок.
— Послушайте, господин Музыка Былого, — сказал Тьюйо (старые привычки въедаются крепко), — мы знаем, что вы работали для Хейма. Вы помогали переправлять людей на Йоуи. Тогда вы нас поддерживали.
Эсдан кивнул.
— И должны поддержать нас сейчас. Мы говорим с вами откровенно. У нас есть сведения, что гиты готовят контрнаступление. Что это может означать сейчас? Только то, что они намерены использовать бибо. Другого объяснения нет. А этого допустить нельзя. Нельзя им позволить это сделать.
Их необходимо остановить.
— Вы говорите, что Экумена сохраняет нейтралитет, сказал Банарками. — Ложь! Сто лет назад Экумена не допустила эту планету в свой союз, потому что у нас имелась бибо. Только имелась. Достаточно было, что она у нас есть. Теперь они утверждают, что нейтральны. Теперь, когда это действительно имеет значение! Теперь, когда эта планета входит в их союз, они обязаны действовать. Действовать против бомбы. Они обязаны помешать гитам прибегнуть к ней.
— Если у легитимистов она действительно есть, если они действительно планируют применить ее и если я сумею передать сообщение Экумене, что смогут сделать они?
— Вы заговорите. Вы скажете президенту гитов: Экумена говорит: остановитесь! Экумена пришлет корабли, пришлет войска. Вы поддержите нас! Если вы не с нами, то с ними!
— Генерал, ближайший корабль находится на расстоянии многих световых лет отсюда. Легитимисты это знают.
— Но вы можете связаться с ними! У вас есть передатчик.
— Анзибль в посольстве?
— Он есть и у гитов.
— Анзибль в министерстве иностранных дел был уничтожен в дни Восстания. В первом же нападении на государственные учреждения. Был взорван весь квартал.
— Как мы можем удостовериться?
— Это сделали ваши, генерал. Вы думаете, что у легитимистов есть анзибельная связь с Экуменой? Ее нет. Они могли бы захватить посольство и его анзибль, но тогда необратимо восстановили бы против себя Экумену. Да и зачем им? У Экумены нет войск для посылки на другие планеты; — И он добавил, внезапно заподозрив, что Банарками это неизвестно:
— Как вы знаете. А если бы и были, сюда они попали бы лишь через годы. Вот по какой причине — и многим другим — Экумена не имеет армии и не ведет войн.
Его глубоко встревожили их неосведомленность, их дилетантство, их страх. Но он не допустил, чтобы тревога и досада прозвучали в его голосе, и говорил негромко, и смотрел на них спокойно, словно ожидая понимания и согласия. Простая видимость такой уверенности иногда дает желаемый результат. К несчастью, судя по выражению их лиц, он сказал двум генералам, что они ошиблись, и сказал Метою, что он был прав. И значит, встал на чью-то сторону.
— Погодите-ка, — сказал Банарками и повторил весь первый допрос: перефразируя вопросы, настаивая на подробностях, выслушивая ответы без всякого выражения на лице. Спасал свой авторитет. Показывал, что не доверяет заложнику. Он упрямо настаивал, что Райайе мог сказать что-то еще о вторжении, о контрнаступлении на юге. Эсдан несколько раз повторил, что, по словам Райайе, президент Ойо ожидает атаки Армии Освобождения ниже по реке от Ярамеры. И каждый раз он добавлял:
— Мне неизвестно, было ли правдой хоть что-то из того, что говорил мне Райайе. — После пятого раза он сказал:
— Извините, генерал, я опять должен спросить про здешних людей…
— Вы знали кого-нибудь тут до того, как попали сюда? — резко спросил кто-то из молодых.
— Нет. Я спрашиваю про домашнюю прислугу. Они были добры ко мне. Ребенок Каммы болен, ему требуется особый уход. И мне хотелось бы знать, что с ним все хорошо.
Генералы переговаривались между собой, не обращая никакого внимания на его просьбу.
— Всякий, кто остался тут после Восстания, прихвостень врагов, — сказал задьо Тэма.
— А куда они могли уйти? — спросил Эсдан, пытаясь сохранить спокойный тон. — Это ведь не освобожденная область. Боссы все еще надзирают в полях над рабами. Они все еще применяют тут клетку-укоротку. — На последних словах голос у него дрогнул, и он выругал себя за это.
Банарками и Тьюйо все еще совещались, не слушая его. Метой встал и распорядился:
. — На сегодня достаточно. Идите со мной.
Эсдан захромал за ним по коридору и вверх по лестнице. Их торопливо нагнал молодой задьо, видимо, посланный Банарками. Никаких разговоров с глазу на глаз. Однако Метой остановился у двери Эсдана и сказал, глядя на него с высоты своего роста:
— О прислуге позаботятся.
— Благодарю вас, — с теплотой в голосе сказал Эсдан и добавил:
— Гейна лечит мою ступню. Мне необходимо ее увидеть. — Если он нужен им здоровый и невредимый, почему бы и не использовать свои травмы, как рычаг? А если он им не нужен, какая разница?
Спал он мало и плохо. Ему всегда требовались информация и возможность действовать. И было мучительно оставаться в неведении и беспомощным. Кроме того, ему хотелось есть.
Едва взошло солнце, он подергал дверь и убедился, что она заперта снаружи. Он принялся стучать, кричал, но прошло порядочно времени, прежде чем появился напуганный молодой человек, вероятно часовой, а затем Тэма с ключом, сонный и хмурый.