Хрустальная пробка

Эти слова вырвались у нее с какой-то запальчивостью и горечью, но он сделал вид, что ничего не заметил, и ответил:
— Вошери, пожалуй, не помилуют… а над Жильбером, ради его юности, сжалятся.
— Не сжалятся и над ним.
— Откуда вы знаете?
— Я видела его защитника.
— Вы видели защитника? И вы ему открыли?
— Я открыла, что я мать Жильбера, и спросила, не может ли оглашение этого факта повлиять на развязку или хотя бы задержать его.
— Вы бы сделали это? — прошептал он. — Вы признались бы?..
— Жизнь Жильбера выше всего. Что мне за дело до чести моего имени, до имени моего мужа?
— А имя вашего маленького Жака? — настаивал Люпен. — Имеете ли вы право губить его будущность, огласив, что у него есть брат преступник, приговоренный к смертной казни?
Она поникла головой. Он снова заговорил:
— Что ответил вам адвокат?
— Он ответил, что это ничем не может помочь Жильберу, и я видела, что он не строит никаких иллюзий.
— Ну, пусть, но президент республики?
— Президент всегда справляется с мнением комиссии.
— На этот раз он изменит своему обыкновению.
— Почему?
— Потому что на него произведут давление.
— Каким образом?
— Ему передадут условно список двадцати семи.
— А список у вас?
— Нет.
— Ну, в таком случае?
— Он будет у меня.
Неудачи не могли поколебать его уверенности. С глубокой верой в бесконечное могущество своей силы воли, он был убежден, что добьется своего рано или поздно.
Она слегка пожала плечами, не совсем доверяя ему.
— Единственный, кто только мог бы еще подействовать, если бы д'Альбюфе не украл у него списка, это — Добрек.
Она произнесла это тихо и рассеянно, заставив задрожать Люпена. Не думала ли она, как он это часто подозревал, пойти к Добреку и ему доверить спасение сына?
— Напоминаю вам об одном обещании, данном мне. Мы условились, что борьбу против Добрека поведу я, ни в какие соглашения с ним вы не можете вступать.
Она возразила:
— Я даже не знаю, где он. Если бы мне это было известно, разве я не сказала бы вам?
Ответ был уклончивый, но он не стал продолжать допроса и спросил ее только:
— Итак, неизвестно, что стало с Добреком?
— Неизвестно. Несомненно только, что пуля, пущенная Гроньяром, попала в цель, потому что на следующий день после его бегства мы нашли в кустах окровавленный платок. Кроме того, на станции Омаль видели очень слабого и с трудом ходившего человека. Он взял билет на первый отходивший поезд… Вот и все, что мы знаем…
— Он, должно быть, серьезно ранен и лечится в надежном убежище. Быть может, он находит полезным избегать некоторое время возможных козней со стороны полиции, д'Альбюфе, вас, меня, вообще всех его врагов.
Затем Люпен подумал и спросил:
— Что говорили в Мортепьере о происшествии?
— Ничего особенного. Рано утром веревку подобрали, Себастиани и сыновья в ту же ночь заметили исчезновение Добрека. Весь этот день Себастиани где-то пропадал.
— Ну да, он отправился с известием к маркизу. А где сам маркиз?
— У себя в имении. По сведениям Гроньяра, там тоже ничего подозрительного не замечено.
— Можно ли быть уверенным, что д'Альбюфе не проник в отель Добрека?
— Вполне.
— А сам Добрек?
— Тоже.
— Видели ли вы Прасвилля?
— Он в отпуске, путешествует. Главный же инспектор Бланшон, которому он поручил это дело, и его агенты, охраняющие отель, утверждают, что согласно приказу Прасвилля, они ни на минуту не покидают помещения и даже ночью по очереди остаются в конторке на страже, так что никто не мог пробраться туда.
— Следовательно, хрустальная пробка должна еще находиться в кабинете Добрека?
— Если она была в кабинете до исчезновения Добрека, то она должна там быть и сейчас.
— И на рабочем столе.
— На рабочем столе? Почему вы так думаете?
— Потому что знаю, — сказал Люпен, не забывший последней фразы Себастиани.
— Но вы не знаете, в каком предмете спрятана пробка?
— Ну, рабочий стол невелик, в двадцать минут его можно обыскать со всем сторон, а в десять разрушить, если понадобится.
Разговор немного утомил Арсена Люпена.
— Послушайте, — сказал он Клариссе, — прошу вас подождать дня два, три. Сегодня у нас понедельник, четвертое марта, послезавтра, в среду, самое позднее, в четверг, я буду на ногах. И будьте уверены, наше дело увенчается успехом.
— А до тех пор?
— До тех пор возвращайтесь в Париж. Поселитесь с Гроньяром и Балу в отеле «Франклин», около Трокадеро, и следите за домом Добрека, благо вам открыт доступ туда. Подзадорьте агентов.
— А если Добрек вернется?
— Тем лучше, тогда он в наших руках.
— Или только заедет и сейчас же обратно?
— Гроньяр и Балу должны последовать за ним.
— Но если они потеряют его из виду?
Люпен не ответил. Никто не испытывал более этой необходимости сидеть в гостинице сложа руки в то время как его присутствие было так необходимо на поле битвы. Быть может, это сознание и переполнило чашу терпения Арсена Люпена.
— Уйдите, пожалуйста, — взмолился он.
С некоторых пор между ними появилось какое-то чувство принужденности, которое все росло с приближением страшного дня. Совершенно упуская из виду, что она сама толкнула Жильбера в энжиенскую авантюру, госпожа Мержи не могла забыть, что правосудие сурово преследовало ее сына не столько за его проступок, сколько за то, что он был сообщником Люпена. И притом, чего достиг Люпен всеми стараниями, всей своей безграничной энергией, чем помогло его посредничество Жильберу?
Молча поднялась она и вышла.
На следующий день он был довольно слаб. В среду, на требование доктора остаться в постели до конца недели, он ответил вопросом.
— Что будет со мной, если я все же встану?
— Повторится лихорадка.
— Больше ничего?
— Нет, рана почти срослась.
— Ну, тогда будь что будет. Еду с вами в автомобиле, в полдень мы уже будем в Париже.
Обстоятельством, побудившим его ехать немедленно, было, во-первых, письмо Клариссы, гласившее: «Я напала на след Добрека», во-вторых, телеграмма, напечатанная в амьенских газетах и сообщавшая об аресте маркиза д'Альбюфе, замешанного в деле Канала.
Добрек мстил.
Маркизу же не удалось воспрепятствовать мщению. Значит, ему не удалось захватить документа, лежавшего на столе кабинета, а это показывает, что агенты и инспектор Бланшон, посланные Прасвиллем в отель у сквера Ламартин, оказались на высоте. Словом, хрустальная пробка была еще на месте.
Этот факт можно было объяснить тем, что Добрек опасался зайти в свой дом, или тем, что здоровье не позволяло ему еще это сделать, или же он был твердо уверен, что никто, кроме него, не найдет пробки, и потому не спешил.
Во всяком случае несомненно одно: надо действовать как можно скорее. Надо опередить Добрека и овладеть хрустальной пробкой.
Как только они выехали к Булонскому лесу недалеко от сквера Ламартин, Люпен простился с доктором и вышел. К нему тотчас подошли Балу и Гроньяр, которым он назначил здесь свидание.
— А где госпожа Мержи? — спросил он их.
— Ее нет со вчерашнего дня. Она нам сообщила только, что видела Добрека, когда он выходил от кузин и садился в экипаж. Она знает номер экипажа и о дальнейших расследованиях известит нас.
— Что еще нового?
— Сегодня ночью, по сведениям газеты «Пари Миди», в тюремной камере больницы маркиз д'Альбюфе куском стекла вскрыл себе вены. Он оставил, как говорят, длинное письмо, в котором обвиняет, признавая свою вину, в своей смерти Добрека и изображает его закулисную игру в деле Канала.
— Это все?
— Нет еще. Та же газета сообщает, что комиссия помилования, по всей вероятности, изучив дело, отклонила просьбу о помиловании Вашери и Жильбера и что, вероятно, в пятницу президент республики примет их адвокатов.
Люпен оживился:
— Однако они гонят дело вовсю. Сразу видно, что тут замешан Добрек, давший толчок этой старой машине правосудия. Еще неделька, и нож опустится. Бедный Жильбер! Если через день к делу, которое твои адвокаты доложат президенту республики, не будет приложен список двадцати семи, бедняга, ты погиб!