Зубы тигра

Обойдя конюшни и гараж, дон Луис вернулся в дом, прошел к себе в кабинет и, открыв одно из окон, поднял глаза.
Там, под сильным наклоном, висело зеркало, отражающее часть площади.
— Так! Эти несчастные агенты тут, как тут. Две недели уже. Это становится скучным.
Он пришел в дурное расположение духа и неохотно принялся рассматривать почту. Потом позвонил.
— Попросите мадемуазель Девассер принести мне газеты.
По просьбе дона Луиса она отмечала в газетах все, что имело к нему отношение, кроме того, каждое утро подробно сообщала ему на основании газетных данных о ходе следствия по делу мадам Фовиль.
Всегда в черном, но с красивой фигурой и изящными манерами, девушка эта была ему симпатична. Она держала себя с большим достоинством; лицо у нее было задумчивое, почти строгое, если бы не непослушные пряди вьющихся белокурых волос, окружавшие ее светлым ореолом. Тембр голоса у нее был мягкий, музыкальный, и Перенна любил слушать его. Немножко заинтересованный сдержанностью мадемуазель Девассер, он не задавался вопросом, что она думает о нем, о его жизни, о том, что пишут в газетах о его таинственном прошлом.
— Ничего нового? — спросил он, пробегая глазами заголовки: «Большевизм в Венгрии», «Притязания Германии».
Она прочла сообщения, касающиеся процесса мадам Фовиль. Дело не продвигалось. Арестованная по-прежнему возмущалась, плакала, отрицала все.
— Нелепо, — подумал он вслух. — Никогда не видел, чтобы защищались так неудачно.
— Но, если она в самом деле невиновна?
Мадемуазель Девассер впервые сделала замечание, по которому можно было судить о ее взгляде на это дело.
— Вы считаете ее невиновной, мадемуазель?
Она как будто хотела ответить. На мгновение маска невозмутимости на ее лице дрогнула, словно под влиянием бушевавших в душе чувств. Но она тотчас овладела собой и прошептала:
— Не знаю. У меня нет на это своего мнения.
— Возможно, — сказал он, с любопытством всматриваясь в нее. — Но вы сомневаетесь, и сомнение было бы вполне уместно, если бы не эти следы зубов — та же подпись… И она не может дать удовлетворительного объяснения.
В самом деле, мадам Фовиль ничего не объясняла. Полиции же не удавалось найти ее сообщников: человека в черепаховом пенсне и с палкой черного дерева. Тщетно также разыскивали и наследников кузена сестер Гуссель.
— Все? — обратился дон Луис к мадемуазель Девассер.
— Нет, есть еще статья, которая как будто относится к вам. Она озаглавлена:
«Почему его не арестуют?»
— Ну, конечно, это обо мне, — рассмеялся он и, взяв у нее из рук газету, прочел:
«Почему его не арестуют? Почему вопреки логике и удивлению всех порядочных людей тянут такое аморальное положение?
Спустя год после смерти Арсена Люпена, когда обнаружилось, что он не кто иной, как некто Флорианн из Блуа, а в гражданском реестре против имени Флорианн вписано было: умер под именем Арсена Люпена.
Следовательно, теперь для воскресения Арсена Люпена потребовалось бы не только установить самый факт, но и проделать некоторую официальную процедуру, требующую санкции Совета Министров. И вот председатель Совета Баланглэ, в согласии с префектом полиции, противится всяким шагам в этом направлении.
В самом деле, к чему возобновлять борьбу с этим проклятым человеком?
К чему идти на поражение?
И в результате создается немыслимое, недоступное скандальное положение:
Арсен Люпен — вор, безнаказанный рецидивист, на глазах у всех свободно продолжает самую крупную свою интригу, открыто живет под чужим именем, устранил уже со своего пути четырех человек, засадил в тюрьму невиновную женщину, против которой сам собрал лживые улики и в конце концов рассудку вопреки получит двести миллионов Морнингтона.
Вот где правда. Пора было высказать ее. Быть может, это повлияет на дальнейший ход событий!»
— Во всяком случае, повлияет на идиота, написавшего эту статью, — расхохотался дон Луис и тотчас же позвонил полковнику д'Астриньяку, прося передать его вызов автору или редактору газеты.
Редактор принял на себя всю ответственность, хотя статью он получил по почте, без подписи и напечатанную на машинке.
В тот день в три часа в парке Принцев состоялась дуэль.
В ожидании противника полковник д'Астриньяк отвел дона Луиса в сторону.
— Дорогой Перенна, — сказал он, — я у вас ничего не спрашиваю. Мне безразлично, правда ли то, что о вас пишут и как ваше настоящее имя. Для меня вы — легионер Перенна, история ваша начинается с Марокко. Но я не хотел бы, чтобы вы убили этого человека. Дайте мне слово.
— Вы примиритесь на двух месяцах в постели, полковник.
— Много. Две недели.
— Решено.
Противники сошлись. При втором же выпаде редактор упал, раненный в грудь.
— Ах, Перенна, вы обещали мне, — проворчал полковник д'Астриньяк.
— Сказано — сделано, полковник.
В это время доктор объявил:
— Ничего… недели три отдыха, но, если бы сантиметром глубже…
— Да, но этот-то сантиметр и не тронут, — прошептал Перенна.
Когда дон Луис, вернувшись домой, проходил по двору, он заметил двух собачонок и кучера, игравших с веревочкой, которая цеплялась то за ступеньки лестницы, то за горшки с цветами. Наконец, показалась свернутая пробкой бумага, которая была привязана к веревочке. Дон Луис машинально нагнулся, поднял ее, развернул и… вздрогнул. Перед ним была статья, написанная на бумаге в клеточку с помарками и приписками. Он подозвал кучера и спросил, откуда у него эта бумажка и когда он привязал ее.
— Вчера вечером, месье. Я взял ее за сараем, там, где сваливают мусор из дома до вечера, когда его вывозят. Веревка лежала у меня в седельной — этот чертенок Мирза…
Дон Луис опросил сам или через мадемуазель Девассер и других слуг, но ничего не узнал. А факт оставался фактом: статья в газете, черновик которой это доказывал, была написана кем-то из обитателей его дома или близких им.
Враг здесь же на месте. Но что за враг и чего он добивается? Весь день дон Луис был озабочен, вынужденное бездействие раздражало его, угроза ареста не пугала его, все же парализовав его активность. Поэтому, когда в десять часов вечера ему сказали, что его хочет видеть некий Александр, и затем в кабинет вошел Мазеру, закутанный в старый плащ, который делал его неузнаваемым, дон Луис бросился на него, как на добычу, и затормошил, засыпая вопросами:
— Ты, наконец! Ну, что? Говорил я тебе, что не обойдетесь без меня в префектуре. Ты послан за мной? Сознавайся! Недаром я был уверен, что они не решатся меня арестовать, что префект утихомирит излишнее рвение Вебера. Кто станет арестовывать человека, который ему нужен? Так в чем дело? Выкладывай.
— Но, патрон… — бормотал Мазеру.
— Что это из тебя слово не вытащишь? Верно, дело идет о человеке с палкой из черного дерева, человеке, которого видели в кафе в день смерти Веро? Вы напали на его след?
— Да. На него обратил внимание не только официант, но и один из посетителей, который вышел из кафе одновременно с ним и слышал, как тот расспрашивал как пройти к ближайшей станции метро на Нейи.
— И вы повыспросили в Нейи и узнали?
— Вплоть до имени, патрон. Юбер Лотье, авеню де Руаль. Только два месяца тому назад он выехал, оставив все вещи — только два сундука забрал с собой.
— Вы справлялись на почте?
— Да. Один из служащих узнал его по описанию… Он приходил, оказывается, за своей корреспонденцией, очень немногочисленной, раз в восемь-десять дней. Теперь давно уже не был.
— А как бывали адресованы ему письма?
— Под инициалами: В.Н.В.В.
— Все?
— Одному из коллег удалось установить, что человек в черепаховом пенсне и палкой черного дерева, в вечер двойного убийства, около половины двенадцатого вышел из здания вокзала Отейль и направился в Ракели. Если припомните, мадам Фовиль была в том же квартале.
— Ну, марш…
— Но…
— И со всех ног.
— Мы, значит, не увидимся больше?