Зубы тигра
Встреча же произошла на лестнице. Человек с палкой черного дерева спускался совсем одетый в шляпе и пальто. Окрик Вебера остановил его. Пять револьверов было направлено на него, но на лице его не отразилось страха, и на вопрос Вебера: «Это вы, Юбер Лотье?» — он просто ответил:
— Что вам угодно, господа?
— Именем закона вы арестованы.
— Я?
— Да, вы! Юбер Лотье, проживающий в доме № 8 по бульвару Ричарда Валласа.
— Но это нелепо… невероятно… мотив?
Он не сопротивлялся, когда его подхватили под руки и отвели в комнату, в которой кроме трех соломенных стульев, кресла и стола, загроможденного книгами, ничего не было.
— Стойте здесь, — сказал Вебер, — и помните… при малейшем движении…
Человек не протестовал и как будто раздумывал. У него было умное лицо, каштановая, чуть рыжеватая бородка, серо-голубые глаза, в которых порой мелькало что-то жесткое. Широкие плечи и крепкая шея говорили о физической силе.
— Надеть наручники? — спросил Мазеру.
— Вы обыскали его? Ничего подозрительного? Ни оружия, ни пузырьков?
— Ничего.
Господин Демальон тотчас по приходе стал расспрашивать Вебера о подробностях ареста, сам в то же время внимательно разглядывая арестованного.
— Прекрасно, — сказал он наконец. — Теперь все разъяснится. Он не оказывал сопротивления?
— Ни малейшего.
Арестованный по-прежнему молчал с видом человека, который не может подыскать объяснения случившемуся. И только когда господин Демальон сказал ему:
— Излагать вам мотивы вашего ареста, вероятно, излишне.
Он ответил очень вежливо.
— Простите, господин префект, я, напротив, очень прошу вас разъяснить мне, что все это значит. Я понятия не имею. Тут, очевидно, какая-то ошибка.
Префект пожал плечами.
— Вы подозреваетесь в соучастии в убийстве инженера Фовиля и его сына Эдмонда.
— Ипполит умер! — и снова глухим голосом с нервной дрожью. — Ипполит умер! Да что вы говорите! Возможно ли? Убит? И Эдмонд тоже?
Префект снова пожал плечами.
— Судя по тому, что вы называете господина Фовиля по имени, вы были близки к нему? И, если даже не принимали участия в убийстве, то ведь газеты вот уже две недели только об этом и пишут.
— Я не читаю газет, господин префект. Я живу уединенно, весь поглощен своими научными трудами и то, что происходит кругом, не интересует меня. Много месяцев я не держал ни одной газеты в руке. Вот почему я утверждаю, что ничего не знал об убийстве Фовиля. Мы были знакомы с ним, но поссорились уже давно.
— Из-за чего?
— Семейные разногласия.
— Семейные разногласия? Разве вы родственники?
— Да. Кузены.
— Вот как! В таком случае, позвольте, инженер Фовиль и его жена — дети двух сестер Гуссель, у которых был кузен Виктор.
— Виктор Саверан, который женился за границей и имел двух сыновей. Один из них умер пятнадцать лет тому назад, другой — это я.
Господин Демальон взволновался.
Ведь, если это правда, то после смерти Фовиля и его сына и устранения мадам Фовиль, виновность которой несомненна, этот человек — наследник всего состояния Космо Морнингтона. Но, как может быть он так недальновиден.
Арестованный снова заговорил:
— Мои объяснения, по-видимому, удивили вас, господин, префект, и, надеюсь, убедили в том, что я жертва недоразумения.
Не отвечая на его вопрос, префект спросил:
— Как ваше настоящее имя?
— Гастон Саверан.
— Почему вы живете под вымышленным именем?
Арестованный в первый раз потерял самообладание: он пошатнулся и глаза у него забегали.
— Это мое личное дело, совершенно не касающееся полиции.
— Аргумент неубедительный. Вы, вероятно, ответите тем же и когда я вас спрошу, почему вы выехали со старой квартиры, не оставив адреса? И почему письма вам адресуются до востребования под инициалами?
— Да, все это касается моей личной жизни, все это дело моей совести.
— Такой же точно ответ мы слышали постоянно от вашего сообщника.
— Какого сообщника?
— От мадам Фовиль.
— Мадам Фовиль?
Гастон Саверан вскрикнул, как тогда, когда узнал о смерти инженера, но на этот раз все его лицо искривилось от страдания.
— Что такое? Что вы говорите?.. Мари-Анна… нет, это не правда.
Господин Демальон не стал отвечать, раздраженный этой комедией притворства.
Гастон Саверан был вне себя.
— Так она жертва такой же ошибки? Ее, может быть, арестовали? Она — Мари-Анна, в тюрьме?!
Он угрожающим движением занес свои сжатые кулаки вверх, но Мазеру и Ансенсио грубо схватили его. Хотел отбросить их от себя, но это была только мимолетная вспышка. Он упал на стул и закрыл лицо руками.
— Непостижимо! — шептал он. — Не понимаю, я не понимаю.
В это время в комнату вошел Вебер, заявив, что машина ждет у ворот и все меры приняты.
— Вы обыскали дом?
— Да, он почти пуст, лишь самая необходимая мебель, да в одной комнате связка бумаг.
— Хорошо, ведите его, но усильте надзор.
Гастон Саверан послушно пошел вслед за Вебером и Мазеру, но в дверях остановился.
— Господин префект, прошу вас позаботиться об этих бумагах, это работа многих ночей. Затем… — он смущенно запнулся, — …я скажу вам кое-что…
Он как будто выбирал слова, опасаясь, что его заявление может привести к неприятным для него последствиям.
— Господин префект, здесь в одном месте есть письма, которые мне дороже жизни. Если их неправильно истолковать, они могут быть даже использованы против меня. Надо их, прежде всего, спасти… Вы увидите… там важные документы…
— Где же они?
— Найти нетрудно. Стоит подняться в мансарду над моей спальней, нажать гвоздь вправо от окна… там есть тайник, под одной из черепиц, возле водосточной трубы.
Он повернулся к выходу.
Префект остановил его.
— Одну минуту. Мазеру, сходите в мансарду, принесите письма.
Мазеру вышел и спустя некоторое время вернулся с заявлением, что он не смог привести в движение механизм. Префект распорядился, чтобы он поднялся еще раз с инспектором Ансенсио и арестованным, который откроет тайник.
Оставшись вдвоем с Вебером в комнате, префект начал просматривать книги, кучей лежавшие на столе. Книги почти все были по химии и пестрели карандашными пометками на полях. Он перелистал одну из них, как вдруг наверху раздался шум, потом выстрел, крик боли. Еще два выстрела, шум борьбы и снова выстрел.
Перепрыгивая через три ступеньки с легкостью, которой от него было трудно ожидать, префект в сопровождении Вебера, бросился вверх по лестнице. Когда, миновав второй этаж, он достиг поворота к третьему, прямо ему на руки упал раненый Мазеру. На лестнице лежало безжизненное тело Ансенсио. Вверху, в рамке маленькой двери, стоял с вытянутой рукой и свирепым выражением лица Гастон Саверан. Он наугад сделал пятый выстрел, потом хладнокровно прицелился в префекта. Тот уже считал себя погибшим, как вдруг сзади него щелкнул револьвер. Рука Саверана выронила оружие, а префект как во сне увидел, как какой-то человек, что только что спас ему жизнь, перепрыгнул через тело Ансенсио, оттолкнул Мазеру и бросился вверх по лестнице. Несколько полицейских — за ним. То был дон Луис Перенна.
Дон Луис вбежал в мансарду как раз в тот момент, когда Саверан выпрыгнул в окно с высоты третьего этажа.
— Выбросился вниз? — спросил, подбегая префект. — Значит, нам не взять его живым?
— Ни живым, ни мертвым, господин префект. Смотрите, он поднимается. Бывают же такие чудеса. Он бежит вдоль забора, слегка прихрамывая.
— А наши люди?
— Они все на лестнице. Бросились в дом на выстрелы, оказывают помощь раненым.
— Дьявол, он мастерски провел свою роль.
Гастон Саверан продолжал бежать.
— Задержите его, задержите, — вопил префект.
У ворот дома стояли два автомобиля, тот, что привез префекта, и тот, что должен был увезти преступника. Оба шофера ничего не слышали, но видели прыжок Гастона Саверана. Шофер префекта выхватил из кучи вещественных доказательств, сложенных у него в автомобиле, палку черного дерева и бросился наперерез беглецу. Они встретились у выхода на улицу.