Эдем

Сквозь стекло он увидел только крупные расплывающиеся пятна.
Экран погас — первая пленка кончилась. В начале другой была запечатлена та же самая картина, только немного сдвинутая и более темная; видимо, свет ослаб и это не удалось скомпенсировать даже полностью открытой диафрагмой. Два двутела медленно отходили, третий полулежал на грунте. Через экран протянулись трепещущие линии, объектив двигался так быстро, что ничего не было видно; потом появилась большая сеть с пятиугольными ячейками, в каждой стояло по одному двутелу и лишь в немногих — по два. Под этой сетью дрожала другая, размазанная. Люди не сразу сообразили, что это тень, отбрасываемая на грунт, выложенный гладкими, похожими на бетон плитами. Двутелы, стоявшие в ячейках сети, были одеты в пышные темные одежды, делавшие их толще и шире. Почти все они совершали одинаковые движения: их маленькие торсы, закрытые чем-то полупрозрачным, медленно наклонялись в стороны; эта своеобразная гимнастика выполнялась чрезвычайно медленно. Изображение задрожало, перекосилось, некоторое время опять было плохо видно, становилось все темней. Показался самый край сети, растянутый на тросах. Один из них кончался у большого неподвижного диска. Дальше можно было наблюдать такое же «уличное» движение, как на первой пленке: в разные стороны ползли бочкообразные объекты, набитые двутелами.
Камера еще раз наехала на сеть, потом сдвинулась в сторону, появились пешие двутелы, снятые в косых лучах заходящего солнца. Они, по-утиному переваливаясь, прогуливались парами; дальше появилась целая толпа, надвое разделенная посредине узким проходом. По нему полз трос, уходящий за край кадра. Трос тянул что-то длинное, ослепляющее яркими вспышками, похожее на продолговатый граненый кристалл или обложенную зеркальными пластинами колоду. Предмет переваливался из стороны в сторону и бросал световые зайчики в толпу; вдруг на мгновение он застыл — изображение сделалось очень четким, в центре его показалась лежащая фигура.
Раздался чей-то сдавленный крик. Координатор перемотал пленку назад и остановил проектор. Все подошли к самому экрану. Там, окруженный рядами двутелов, посреди пустого прохода лежал человек.
Стояла мертвая тишина.
— Кажется, мы все-таки свихнемся, — послышался из темноты чей-то голос.
— Ну, сначала досмотрим до конца, — ответил Координатор.
Все вернулись на свои места, пленка двинулась, изображение вздрогнуло, ожило. Одна за другой по улочке в толпе проезжали удлиненные, похожие на гробы глыбы, но на них было наброшено что-то светлое, свисавшее до самой поверхности и тащившееся по ней, как толстая ткань. Камера сместилась, на экране появился пустырь, закрытый с одной стороны наклонной стеной. Под ней торчали группы кустов. Вдоль борозды, бегущей через весь экран, шел одинокий двутел… Вдруг, словно чего-то испугавшись, он отскочил, медленным огромным прыжком взлетел в воздух. Над бороздой мелькнул вращающийся волчок, что-то ярко сверкнуло, экран как будто затянулся туманом. Когда он разошелся, двутел лежал неподвижно, раскинувшись. Его тело вдруг стало почти черным. Все это погружалось в надвигающийся мрак. Казалось, двутел вздрогнул, пополз, на экране заметались темные полосы, потом вспыхнул белый квадрат. Фильм кончился.
Когда зажгли свет, Химик забрал катушки и ушел, чтобы делать увеличенные фотографии с отобранных кадров. Пятеро его товарищей остались в лаборатории.
— Ну, а теперь начнем все это растолковывать, — сказал Доктор. — Я сразу же могу дать два, даже три различных толкования.
— Непременно хочешь довести нас до отчаяния? — вдруг разозлившись, бросил Инженер. — Если бы ты серьезно взялся за физиологию двутела, прежде всего — за физиологию их органов чувств, наверное, мы сегодня знали бы гораздо больше!
— Когда я должен был этим заниматься? — спросил Доктор.
— Коллеги! — повысил голос Координатор. — Похоже, что начинается заседание Космологического института! Естественно, всех нас поразила человеческая статуя, — а это была, без сомнения, статуя, неподвижная копия, залитая, как кажется, в какую-то массу. Весьма вероятно, что через свою информационную сеть они разослали наши изображения по всем населенным пунктам планеты, где на основании полученных сведений изготовлены человекообразные куклы.
— Откуда они взяли наши фотографии? — спросил Доктор.
— Два дня назад они несколько часов крутились около корабля и могли произвести точнейшие наблюдения.
— А зачем им делать такие статуи?
— Для научных или религиозных целей — этого мы не решим, сколько бы мы ни дискутировали. Во всяком случае, это не какой-то необъяснимый феномен. Мы видели, очевидно, не слишком крупный центр, в котором ведутся работы, вероятно, производственного характера. Возможно, мы наблюдали также их развлечения, может быть, их искусство, может быть, обычное уличное движение, потом работу на пристани и у этих сыпавшихся предметов, правда, не слишком понятную.
— Это хорошее определение, — вставил упрямый Доктор.
— Там были еще как бы сцены из армейской жизни — у нас много оснований для вывода, что одетые в серебряные «мундиры» двутелы образуют армию. Конец сцены неясен. Это могло быть, естественно, какое-то наказание индивидуума, который, гуляя по дороге, предназначенной для волчков, нарушил установленный у них закон.
— Казнь на месте как штраф за неправильный переход улицы — это, пожалуй, жестоко, ты так не считаешь? — спросил Доктор.
— Почему ты все стараешься превратить в бессмыслицу?
— Потому что я продолжаю утверждать: мы увидели столько, сколько могли увидеть слепые.
— Кто-нибудь еще хочет высказаться? — спросил Координатор. — Только не в агностическом плане.
— Я, — сказал Физик. — Создается впечатление, что двутелы передвигаются пешком лишь в исключительных случаях. На это, впрочем, указывают их большие размеры и диспропорция конечностей по отношению к массе тела. Мне кажется, попытки представить возможное эволюционное древо, которое сформировало таких индивидуумов, были бы весьма поучительны. Вы заметили их оживленную жестикуляцию? Ни один из них не поднимал никаких тяжестей, ничего не нес, не двигал, а ведь такие картины в земном городе обычны. Так, может быть, руки служат для иных целей?