Проклятие сумерек

 
Владимир Ленский
Проклятие сумерек
 
Глава первая
ГАЙФЬЕ И ЭСКИВА
Уида ворвалась в детские комнаты, как всегда, неожиданно. Появление матери застало врасплох решительно всех: и прислугу, и юных придворных дам, и, разумеется, самих детей. Единственным человеком, который не растерялся, была нянька – Горэм. Госпожа Горэм, как ее теперь называли.
Она вынянчила обоих королевских детей – и мальчика, Гайфье, и девочку, Эскиву. Регент Талиессин ни разу не пожалел о решении нанять ее для сына – как впоследствии не жалел он и о том, что оставил Горэм при дочери.
Некогда Талиессин нанимал ее вместе с мужем, который делал почти всю работу по дому и, кроме того, служил охранником. Но когда Гайфье было шесть лет, а Эскиве – пять, супруг Горэм неожиданно слег от какой-то хвори. Преданная нянька выставила мужа из дома, едва только появились первые признаки болезни, и ни разу не навестила его в доме, где он умирал. Весть о его смерти она приняла безмолвно, облачилась в черное и с тех пор никогда не снимала траура.
Ничто, казалось, не могло вывести ее из равновесия. Что бы ни случилось, госпожа Горэм неизменно оказывалась готова. Ее внешний вид был безупречен. Голову венчал остроконечный чепец, а пелерины и воротники всегда были накрахмалены так туго, что, обнимая, она могла больно уколоть.
Эскива рано поняла, что нянька совершенно ее не любит, зато брата – боготворит. Гайфье она носит на руках, шепчется с ним, если он ушиб коленку и плачет, сует ему сладкое. Может даже отобрать у Эскивы какую-нибудь желанную игрушку и вручить ему.
И при том никто из окружающих даже не догадывался об истинном отношении Горэм к девочке. Безукоризненная нянька, ухоженные дети. И пожаловаться некому. Отец-регент и эльфийка-мать недосягаемы, придворные вежливы, но и только; что до слуг, то им решительно запрещали вступать в беседы с Эскивой. Во дворце ее сторонились, держались с ней почтительно и отчужденно: ведь она считалась королевой и должна была по достижении совершеннолетия занять трон.
Эскива не помнила, когда и каким образом ей стало об этом известно. Наверное, о ее королевском титуле говорили еще возле колыбели новорожденной. И потом эти разговоры не прекращались, так что девочка росла под них, как другие дети растут под пение воды у мельничного колеса, под стук материнской прялки или мычание коровы в хлеву.
Худенькая, верткая, похожая на ящерку, с золотистой кожей и блестящими зелеными глазами, эта девочка никогда не была принцессой. Сразу – королевой, с того первого мгновения, как мать увидела ее в руках повитухи и засмеялась.
Эскиве полагалось иметь собственный двор, так что у нее имелись придворные дамы – девочки на несколько лет старше маленькой королевы. Считалось, что они развлекают ее и угождают ей; но на самом деле ни одна так и не стала ей близка.
В отличие от сестры Гайфье никогда не упоминался в связи с королевским троном. Он не считался наследником и даже не носил титула. К нему обращались просто по имени.
Гайфье походил на отца куда больше, чем Эскива. И кожа у него гораздо светлее, чем у сестры. Общим у детей были только разрез глаз да еще диковатые манеры.
Мать… Всегда свежая, оживленная, с пылающим взором и сладкими губами, Уида стремительно влетала в залы, и сразу же цветы принимались благоухать, а огоньки свечей и лампад делались особенно яркими, очевидно претендуя на родство с фейерверками.
Горэм церемонно присела в поклоне и оставалась в таком положении до тех пор, пока Уида не вспомнила о ней и не кивнула, чтобы поднималась.
– Ну, как дети? – рассеянно спросила Уида, оглядываясь по сторонам.
На супруге регента было шумное шелковое платье с широким золотым поясом под самой грудью; оно оставляло открытыми смуглые, почти черные руки и имело очень низкий вырез.
– Ее величество читала, затем занималась рисованием, – доложила Горэм, чуть поджимая губы после каждого слова. – Гайфье играл с собаками и брал урок фехтования.
– А, – сказала Уида и снова огляделась, словно искала кого-то.
Не детей: оба находились тут же, приведенные на погляд. Горэм знала, кого высматривает Уида. Своего мужа, регента Талиессина. Они женаты больше тринадцати лет и до сих пор ведут себя как влюбленные юнцы.
Словно желая подтвердить правильность нянькиной догадки, Уида с деланным безразличием спросила:
– А что регент – не здесь?
– Нет, госпожа, – ответила Горэм и снова присела в поклоне.
Уида глянула на нее с мимолетным раздражением. В который раз уже подумала: «Не нравится мне эта приторная особа». И опять эта мысль улетучилась прежде, чем обрела более определенные формы.
Уида прошлась по комнатам. Глянула на рисунок Эскивы: странно стилизованная лошадь, убегающая от не менее странной всадницы верхом на огромной собаке. Погоня неслась по цветущему лугу, и цветы, каждый размером с голову всадницы, были выписаны с пугающей реалистичностью.
Девочка следила за матерью и пыталась угадать, о чем та думает.
Неожиданно Уида сказала:
– Я бы хотела повесить твой рисунок в спальне, Эскива. Ты позволишь?
От неожиданности Эскива покраснела и сделала книксен.
– Я прикажу, чтобы изготовили рамку, госпожа, – вмешалась Горэм и сладенько глянула на маленькую королеву.
Эскива почти не сомневалась в том, что Горэм теперь попытается испортить рисунок. Просто для того, чтобы досадить Эскиве и вмешаться в ее отношения с матерью.
Но Уида беспечно махнула рукой:
– Не надо рамки – я хочу забрать его сейчас…
Она протянула руку к рисунку. Рука ее помедлила в воздухе и вдруг, метнувшись к стене, сорвала висевшую там шпагу.
С клинком в руке Уида повернулась к Гайфье.
– Защищайся!
Мальчик отпрыгнул назад, огляделся. Вторая шпага находилась в десятке шагов от того места, где он находился, – в стойке для оружия.
Мать наступала на него, посмеиваясь.
Гайфье подскочил к стойке и, выдернув оттуда первый попавшийся клинок, набросился на мать.
Она легко отбила удар. Случайно Гайфье схватил шпагу себе не по руке. Он был сильным мальчиком. Очень сильным для своих четырнадцати лет, но все же это оружие оказалось для него слишком тяжелым.
Уида не давала ему пощады. Клинок сиял в ее руке; эльфийка двигалась так красиво, что от нее невозможно было оторвать взгляд.
Гайфье прикусил губу, насупился. Он вкладывал в каждый удар всю силу, какую только мог собрать. Рядом с матерью подросток выглядел коротеньким и неуклюжим: Уида была очень высока ростом, выше многих мужчин, а Гайфье, помимо прочего, был еще и склонен к полноте, и сейчас это особенно бросалось в глаза.
– Я прикажу выгнать твоего учителя фехтования, – смеясь, произнесла Уида. – Он ничему тебя не учит.
– Неправда, – сквозь зубы проговорил мальчик, – неправда! Берегитесь, матушка!
Он решился, несмотря на неудачную шпагу, попробовать на матери прием, который разучивал уже неделю. Обманное движение влево, а затем стремительная атака снизу вверх.
Смуглое смеющееся лицо Уиды мелькало перед его глазами, отвлекало. Ее раскосые глаза метали зеленые искры; казалось, отсвет этих искр бегает по стенам комнаты.
«Сейчас!..» – подумал мальчик.
И в этот миг вошел отец.
На Талиессине был костюм для верховой езды; от него пахло псарней, в волосах регента застряла солома.
– Вот вы где, – обратился он к супруге. Мимоходом поцеловал Эскиву в макушку, кивнул няньке, потрепал за щечку фрейлину и повернулся к жене и сыну.
И в тот же миг Гайфье перестал существовать для Уиды. Она бросила шпагу на пол, отвернулась от покрасневшего Гайфье и широким шагом направилась к мужу.
– Да, я ждала вас, – сказала она.
– Чем вы тут занимались? – Он весело прищурился.
– Пыталась убить вашего сына, – ответила Уида. – Думаю, следует уволить его учителя фехтования. Никакого результата.
Талиессин быстро оглянулся на Гайфье. Взгляд регента стал рассеянным.