Сталин и заговор Тухачевского
И опять— таки пришли к прежнему результату.
Сталин: Он отказался от своих обвинений.
Ворошилов: Да, отказался, хотя группа Якира и Уборевича на заседании вела себя в отношении меня довольно агрессивно. Уборевич еще молчал, а Якир и Гамарник вели себя в отношении меня очень скверно». (Там же, с. 53.)
Чего же боялся Гамарник, которого прихлебатели пышно именовали «партийной совестью армии»? (Армия, однако, за свою «совесть» почему-то не вступилась!) Чего боялся этот человек, о котором двуличный нарком внешней и внутренней торговли А. Микоян вспоминал: «Он запомнился мне, как человек исключительно честный, прямой, простой и скромный. Это был настоящий комиссар в революционном смысле этого слова, так прочно вошедшего в наш обиход». (Реабилитированы историей. Москва, 1989, с. 88.)
Чего боялся бывший начальник Политуправления РККА, которого на пост рекомендовал сам Ворошилов, долгое время очень хорошо к нему относившийся, считавший его «твердым большевиком»?!
Ответ на это может быть только один: Гамарник знал, что, несмотря на мастерскую конспирацию (о его действительной роли в Союзе знало лишь несколько человек, в том числе Якир и Тухачевский), он полностью разоблачен! Он знал, что если не покончит с собой, то будет арестован — сегодня или через несколько дней, в лучшем случае, — что этот вопрос решен, хотя совсем недавно (20 мая) он был назначен членом Военного совета Среднеазиатского военного округа. (Известия ЦК КПСС. 1989, № 4, с. 73.) Увы, все проходит!
Подводя итог тайной деятельности Гамарника в Политуправлении РККА, Мехлис, ставший его преемником, вынужденный вести яростную борьбу с его ставленниками, так оценил то, что он видел собственными глазами, читая к тому же документы: «Гамарнико-булинская банда шпионов больше всего навредила политическому аппарату на участке руководящих кадров.
На важнейшие посты она выдвигала врагов народа, людей бездарных, вдребезги разложившихся, продавших свои души агентам иностранных разведок. Лучших комиссаров и политработников, людей способных, культурных и верных партии Ленина-Сталина, она держала в черном теле, в заниженных военных званиях и сравнительно в небольших чинах. Своих провалившихся бандитов она всячески спасала и, как дохлых кошек, перебрасывала их на другие посты. Теперь под руководством тов. Сталина и Ворошилова на руководящие посты расставлены поднятые с низов многие тысячи замечательных большевиков ленинско-сталинской закалки. Эти новые кадры полны энергии, решимости и с любовью несут в массы ленинско-сталинское слово». (XVIII съезд Всесоюзной Коммунистической партии (б). Стенографический отчет. Москва. 1939, с. 274.)
Смерть Гамарника для партии, армии и страны явилась большой неожиданностью. И люди, доверявшие друг другу, многократно обсуждали ее, стараясь добраться до истины. За исключением небольшого числа лиц, правды не знал никто. Но некоторые считали, что они знали. Профессор Борев в своей книге «Сталиниада» (Рига, 1990) пишет:
«История самоубийства Яна Гамарника мне известна от его семьи, с которой мои родители дружили, начиная с 20-х годов; сестры Гамарника, Клара и Фаина, были посажены и провели в заключении 17 лет».
Едва ли нужно доказывать, что «дружить» с евреем Гамарником, начальником Политуправления РККА, и его семьей мог только тот, кто: 1) сам был иудейского происхождения, 2) имел дореволюционный партийный стаж или хотя бы с 1918 г., 3) был активным участником Гражданской войны, 4) работал рядом с Гамарником или имел его рекомендации, 5) разделял все его взгляды.
Ю. Борев, обходя некоторые щекотливые моменты, признает лишь следующие (но и это очень интересно!):
«Мой отец — Борис Семенович Борев, вместе с моей матерью участвовал в Гражданской войне, потом учился. В начале 30-х годов заведовал кафедрой философии в Харьковском университете, работал профессором ВУАМЛИНа (Всеукраинская ассоциация марксистско-ленинских научных институтов), главным редактором Партиздата Украины. Директором этого издательства была Мария Демченко — жена будущего первого секретаря Киевского обкома, в подчинении у которого некоторое время работал Хрущев и который затем станет наркомом заготовок СССР и погибнет в 1937 году».
Осенью 1934 г. Борис Борев оказался в очень опасном положении:
«Его исключили из партии, как русского шовиниста, читал лекции на русском языке. Его коллег исключили за украинский национализм: читали лекции на украинском. Кроме того, отца обвинили в том, что он — ученик „украинского националиста“, известного философа, академика Владимира Юринца, незадолго до этого арестованного. Отец поехал в ЦК партии Украины обжаловать решение об исключении (столицу только что перевели из Харькова в Киев). Те, кому он звонил, надеясь на помощь, не отважились его принять. Только завотделом пропаганды ЦК КП(б) Украины Килерог (псевдоним-перевертыш, настоящая фамилия — Горелик) предложил прийти после рабочего дня. Горелик сказал отцу:
— В Харьков не возвращайся, даже не заезжай домой, затеряйся в каком-нибудь маленьком городке и начинай жить сначала. Не мельтешись. Не добивайся восстановления. Сейчас, в связи с делом Кирова, пойдет большая волна. Многих она накроет.
— А как же ты?
— Я останусь до конца, буду стараться помогать людям. Человек, спасший отца, вскоре погиб.
Я, сестра и мать остались одни. Отец уехал, но не в маленький городок, где он был бы как на ладони, а в Москву. Он сменил профессию философа на профессию юриста — благо было второе образование — и начал с нуля. Однако жизнь выталкивала его наверх, и скоро он был уже заместителем главного арбитра в московском областном Госарбитраже. Осенью 1936-го мы переехали к нему. Не зная за собой никакой вины, отец жил в страхе. По настоянию матери, он ради безопасности семьи сжег остававшиеся у него авторские экземпляры двух его книг по философии, изданных еще в прежней, харьковской жизни. Многое из судьбы отца я узнал лишь после XX съезда». (Там же, с. 135-136.)
Делать столь удачную карьеру можно лишь: 1) при мощных рекомендациях «видных людей», 2) при вхождении в политическую группировку Сталина или оппозиции. Украина, вместе с Ленинградом, являлись главными оппозиционными центрами, где засели все враги Сталина, выдвигавшие работников исключительно по фракционному признаку. Тех, кто внушал оппозиции мало доверия, кто не прошел «испытания» на храбрость и верность, — тот беспощадно «задвигался», что удавалось довольно просто — с помощью клеветы и НКВД, а также отделов кадров, где обосновалось много тайных сторонников оппозиции.
* * *Здесь следует сказать еще об одном человеке, фигуре очень неясной, имеющей отношение к Гамарнику. Он, этот человек, похож на чемодан с тройным дном. О нем, безусловно, следует поговорить.
Кулик Григорий Иванович (1890-1950, чл. партии с 1917) — специалист по артиллерии, активный участник всяких репрессивных мероприятий. Сражался с немцами в Первую мировую войну. Активный участник Гражданской войны. Закончил Академию им. Фрунзе (1932). Маршал Советского Союза и Герой Советского Союза (1940). Любитель выпить, хорошо пожить, большой поклонник женщин. Женат был трижды. Третья жена — Ольга Яковлевна Михайловская, подруга его собственной дочери. Он женился на ней в октябре 1940 года, когда она была в 10-м классе, и разница в возрасте у них составляла 32 года. По делам бывшего маршала последняя потом попала в лагерь и, освободившись при Хрущеве, возбуждала вопрос о его полной реабилитации. Она, конечно, интересна сама по себе: из какой семьи происходила (об этом лицемерно умалчивается!), чем занималась при своем муже? Ответов пока нет. Можно высказать лишь предположение, что она — внучка Александра Ивановича Михайловского-Данилевского (1790-1848), участника войны 1812 г., адъютанта М. Кутузова, войны с турками (1828-1829), автора популярных работ о войнах 1812-1814 гг. Если верно данное предположение, тогда становится понятным, почему не хотели ничего говорить относительно ее родословной. Приятно ли было сознаваться, что прославленной в России фамилии революция принесла страшные несчастья?! Для Кулика же брак мог казаться очень выгодным, так как укреплял его личные связи со старым офицерством, вышедшим из рядов царской армии.