Между небом и землей
В бледном свете, с каждой минутой наполняющемся цветовыми переливами, постепенно раскрывалась ослепительная перспектива города. Машина неслась по пустынным улицам. Будто пьянея, Лорэн наслаждалась каждым мигом.
Крутой поворот на Саттер-стрит. Шум и позвякивание в рулевом управлении. Крутой спуск к Юнион-сквер. Шесть часов тридцать минут, из динамиков кассетного магнитофона гремит музыка, Лорэн счастлива впервые за долгое время. Ко всем чертям стресс, госпиталь, обязанности. Начинается уикенд, принадлежащий только ей, и ни минуты не должно пропасть.
Юнион-сквер безмолвна. Огни витрин уже потушены, кое-где на скамейках ещё спят бродяги. Сторож стоянки дремлет в будке. Через несколько часов на тротуары хлынут толпы туристов и горожан. Они стекутся за покупками в большие магазины вокруг площади. Трамваи пойдут один за другим, длинная вереница машин выстроится у въезда на подземную автостоянку, а в раскинувшемся над ней сквере уличные музыканты начнут обменивать мелодии на центы и доллары.
«Триумф» пожирает асфальт, скорость машины все выше. Светофоры горят зелёным. Лорэн бросает быстрый взгляд в зеркало заднего вида, чтобы лучше рассчитать поворот на Полк-стрит, одну из четырех улиц, идущих вдоль парка. Лорэн делает поворот перед гигантским фасадом здания магазина «Масиз». Идеальная кривая, тормоза чуть скрипят, странный звук, череда постукиваний, все происходит очень быстро, постукивания сливаются воедино, смешиваются, рассыпаются на отдельные звуки.
Внезапный треск! Диалог между дорогой и колёсами сбивается. Все связи рвутся. Машина движется боком, её заносит на ещё влажной мостовой. Лицо Лорэн искажается. Руки вцепляются в руль, и руль становится чересчур послушным, он готов бесконечно крутиться в пустоте, всасывающей весь остаток дня. «Триумф» продолжает скользить, время словно расслабляется и вдруг потягивается, как в долгом зевке. У Лорэн кружится голова, на самом деле вокруг с поразительной скоростью вращается видимый мир. Машина решила, что она волчок. Колеса резко наскакивают на тротуар, капот, приподнимаясь и обхватывая пожарный гидрант, продолжает тянуться к небу. В последнем усилии автомобиль поворачивается вокруг собственной оси и выталкивает хозяйку, вдруг ставшую слишком тяжёлой для пируэта, бросающего вызов законам гравитации. Тело Лорэн, прежде чем удариться о фасад большого магазина, взмывает в воздух. Необъятная витрина взрывается, дробясь и превращаясь в ковёр осколков.
Стеклянная простыня принимает тело молодой женщины, которая катится по полу, потом застывает, разметав волосы по куче битого стекла. А старый «триумф» заканчивает бег и карьеру, перевернувшись на спину, наполовину на тротуаре. И вот последний каприз старой англичанки — пар вырывается из её внутренностей, и она испускает прощальный вздох.
Лорэн неподвижна и безмятежна. Черты липа спокойны, дыхание медленное и равномерное. На чуть приоткрытых губах тень лёгкой улыбки, глаза закрыты; кажется, что она спит. Длинные пряди обрамляют лицо, правая рука на животе.
В будке сторож автостоянки жмурит глаза. Он все видел. Потом скажет: «Как в кино, но тут все взаправду». Он вскакивает, выбегает наружу, приходит в себя и бросается обратно, лихорадочно хватает трубку и набирает 911. Вызывает помощь, и помощь выезжает.
Столовая Мемориального госпиталя Сан-Франциско — большая комната с полом, выложенным белым кафелем, и стенами, выкрашенными жёлтой краской. Прямоугольные пластиковые столы расставлены вдоль центрального прохода, в конце которого автомат-раздатчик напитков и блюд в вакуумной упаковке.
Доктор Филипп Стерн дремал, навалившись грудью на один из столов, с чашкой холодного кофе в руках. Чуть в стороне его напарник раскачивался на стуле, уставившись в пустоту. Пейджер зазвонил в кармане доктора Филиппа Стерна. Он открыл один глаз и, ворча, глянул на часы; смена заканчивалась через пятнадцать минут.
— Надо же! Что значит не везёт! Фрэнк, вызови мне коммутатор.
Фрэнк снял трубку телефона, висящего рядом, выслушал сообщение, повесил трубку и повернулся к Стерну.
— Вставай, это нам, Юнион-сквер, код три, похоже, дело серьёзное…
Два интерна бригады скорой помощи направились к служебному входу, где их уже ждала машина с включёнными мотором и мигалкой. Два коротких сигнала сирены отметили выезд.
Без четверти семь. На Маркет-стрит ни души, и машина на приличной скорости двинулась сквозь раннее утро.
— Паскудство, а между прочим, денёк будет неплохой…
— Чем недоволен?
— Тем, что я вымотался и засну, а хорошая погода пройдёт мимо.
— Поверни налево, поедем под кирпич.
Фрэнк послушался, «скорая помощь» поднялась вверх по Полк-стрит, направляясь к Юнион-сквер.
— Давай, жми, я их вижу.
Когда интерны въехали на большую площадь, в глаза им бросился остов старого «триумфа», обхвативший пожарный гидрант.
— Надо же, не промазал, — заметил Стерн, выпрыгивая из «скорой помощи».
Двое полицейских были уже на месте, и один из них повёл Филиппа к остаткам витрины.
— Где он?
— Там, это женщина, и она врач, вроде бы из неотложки. Может, вы её знаете?
Стерн, который уже стоял на коленях перед телом Лорэн, крикнул напарнику, чтобы тот бежал быстрее. Вооружившись ножницами, он разрезал джинсы и свитер, обнажив кожу. На стройной левой ноге видно было искривление, окружённое большой гематомой, — значит, перелом. Других ушибов на первый взгляд не было.
— Давай присоски и капельницу, у неё нитевидный пульс и нет давления, дыхание 48, рана на голове, закрытый перелом левого бедра с внутренним кровотечением. Две шины давай… Знакомая? Из наших?
— Я её видел, интерн в неотложке, работает с Фернштейном. Единственная, кто его не боится.
Филипп не отреагировал на последнее замечание. Фрэнк прикрепил семь присосок с датчиками от монитора на грудь женщины, соединил каждую из них проводом определённого цвета с портативным электрокардиографом и подключил прибор. Экран тут же засветился.
— Что на мониторе? — спросил Филипп.
— Ничего хорошего, она уходит. Давление 80 на 60, пульс 140, губы цианозные, я готовлю эндотрахеальную трубку номер семь, будем интубировать.
Доктор Стерн только что ввёл катетер и протянул бутыль с раствором полицейскому.
— Держите это повыше, мне нужны обе руки.
На секунду переключившись с полицейского на своего напарника, он велел ввести пятьсот миллиграммов адреналина в перфузионную трубку и немедленно подготовить дефибриллятор. В тот же момент температура Лорэн начала резко падать, а сигнал электрокардиографа стал неровным. В нижнем углу зелёного экрана замигало красное сердечко, мигание сопровождалось коротким повторяющимся писком — сигнал, предупреждающий о неизбежной фибрилляции.
— Ну красотка, держись! Где-то внутри кровит. Какой у неё живот?
— Мягкий, может, кровотечение в ноге. Готов к интубации?
Меньше чем за минуту Лорэн была интубирована, на дыхательную трубку надели переходник. Стерн запросил общие показатели, Фрэнк ответил, что дыхание стабильное, давление упало до 50. Не успел он закончить фразу, как вместо короткого писка аппарат разразился пронзительным свистом.
— Готово, у неё фибрилляция, давай 300 миллиампер. — Филипп схватил электроды за ручки и потёр друг о друга.
— Нормально, ток есть, — крикнул Фрэнк.
— В сторону, даю электрошок!
Под действием разряда тело резко выгнулось животом к небу и снова распласталось.
— Нет, не действует.
— Разряд 300, ещё раз.
— Подымай до 360, давай.
— В сторону!
Тело дёрнулось, выгнулось и снова упало без движения.
— Дай мне ещё пять миллиграммов адреналина и разряд на 360. В сторону!
Новый разряд, новая судорога.
— Все равно идёт фибрилляция! Мы её теряем, сделай единицу лидокаина в перфу и ещё разряд.
В сторону!
Тело подбросило.
— Впрыскиваем пятьсот миллиграммов бериллиума, и немедленно готовь разряд на 380!
Ещё один электрошок, сердце Лорэн вроде бы начало реагировать на введённые лекарства, появился стабильный ритм, но лишь на несколько мгновений: свист, оборвавшийся на несколько секунд, возобновился с новой силой.