В поисках Белой ведьмы
Вызов не пришел. Компания джердиеров с застывшими лицами не швырнула на пол пергаментный свиток и не вышла парадным маршем. Я удивлялся, что могло произойти и почему он отложил дуэль.
Глупая женщина, жена одного из моих помощников, постоянно посылала за мной. Она была достаточно хороша собой и аккуратным масрийским почерком, не похожим на хессекские иероглифы, писала, что, если я к ней не явлюсь, она умрет и посмотрит, как меня в этом обвинят. Ее слуга, похожий на лису парень с серьгой в ухе, сообщил мне, что я могу найти ее в белом павильоне у дома ее мужа, и, желая рассеяться, я, как дурак, пошел. Она была одета в масрийском стиле: юбки из парчи с оборками и кофточка, вышитая жемчугом, а там, где не было газа шелка, рукава или оборки, были браслеты, ожерелья, кольца и ленточки. Было бы легче раздеть дикобраза.
Я оставался у нее до тех пор, пока красные дневные тени на ставнях павильона не перешли в синие. Она сказала мне, что с моей стороны жестоко так мало обращать на нее внимания, тогда как она изменила мужу, чтобы доставить мне удовольствие. Это была не самая большая чепуха, которую бесчисленные глупые девчонки мяукали мне в уши с тех самых пор, когда я впервые лег с женщиной. Она еще сказала мне, что я не бог, как сказали ей рабы-хессеки, а всего лишь мужчина, и опять захочу ее. Но я не нуждался в ее поучениях.
Я вернулся к себе, ожидая хоть каких-нибудь новостей.
Новости были.
Лели исчезла.
Лайо стоял во дворе. Он сказал:
– Говорят, она выскользнула в сумерках. А еще ушел мужчина, один из ваших моряков-охранников. Я спросил кто. Он сказал, что этого человека звали Кай. Это имя дразнило меня, пока я не вспомнил, что Кай был тот самый хессек, которого Чарпон посадил под арест, потому что он поклялся, что видел, как я шел по океану. Я знал об этом от Кочеса.
– Еще кое-что, – сказал Лайо. – У ваших дверей.
Он держал передо мной труп черной вороны, ее голова была свернута на спину. Прошло некоторое время, прежде чем я увидел окровавленную птицу, но ведь не из-за мяса же ее убили.
– Зачем это?
Лайо моргнул.
– Хессеки говорят, что это знак старой веры. Дар. Приношение.
– Кому?
– Вам, повелитель, – сказал он. – Вам.
Я не стал разыскивать Лели. Она продемонстрировала мои силы Обществу врачей. Этого было достаточно. Я не видел ее ценности как показательного номера, несмотря на то, что я ей тогда говорил. В том, что я сделал, что-то раздражало меня. Я был почти рад, что такое доказательство отсутствовало. Я не размышлял ни о том, куда она ушла, ни что делала. Только воспоминания о лице в полупрофиль – этом доисторическом, девственном, злом лице – тревожило меня. Это да еще мертвая ворона, оставленная у моей двери. Жертвоприношение богу. Не Масримасу, для которого они убивали белых лошадей на празднестве в середине лета, а какому-то темному идолу, не-богу Старой веры. Я коротко расспросил Лайо. Но симейз немного мог мне сказать. Когда я расспрашивал хессеков, они бормотали что-то невразумительное. Они допускали, что исчезнувший Кай мог бы познакомить меня с древней религией Старого Хессека.
Я уселся в кресло и занялся бесполезным созерцанием. Передо мной проходило мое прошлое и мое сумбурное настоящее, и, как вопрос без ответа, стояло будущее.
Глава 5
В полночь в храме Масримаса в Пальмовом квартале звонит медный колокол. Я услышал его удары и поднялся. И услышал другие звуки. Лаял черный пес, потому что на пустынной ночной дороге у моих ворот остановился экипаж.
Один из хессеков вошел во двор и окликнул меня из-за двери.
– В первом дворике какая-то богатая женщина, господин. Она дала нам золота, чтобы мы ее впустили, – он показал мне связку золотых монет и нервно хмыкнул.
Я решил, что это моя милая, у которой я был днем, рискнула своим добрым именем и доверием своего мужа для того, чтобы преследовать меня. Сначала я решил не принимать ее, но, чувствуя бесцельность сегодняшнего вечера, передумал. Лучше будет, если ее надушенное тело и голубиное воркование разлучат меня с моим настроением.
Я велел хессеку привести ее и снова сел, чтобы посмотреть, как она войдет, шелестя одеждой, задевая юбками в оборку дверные косяки, произнося мольбы, угрозы и ласковые слова.
Лампа едва горела, однако, когда она вошла, я увидел, что это не та женщина, которую я ждал.
Она была высокой и при этом держалась очень прямо, с необычной для высокой женщины гордостью. В красном свете лампы она, одетая в черное, казалась частью ночи, вошедшей в мою комнату. Несмотря на свою масрийскую юбку с оборками и вышивкой золотыми бусинками, она, как хессекская женщина, прикрывала покрывалом свое лицо и даже глаза. Я видел только ее руки, длинные, мускулистые, загорелые, похожие на руки мальчика, – я даже на секунду решил, что… – все же это был Бар-Айбитни. Однако, это была женщина – под складками одежды выступала грудь, а когда она заговорила, ее голос был приглушен, как отсвет лампы.
– Это вы Вазкор, человек, которого называют чудотворцем?
– Да, я – Вазкор, человек, которого называют чудотворцем.
Судя по ее тону, она привыкла к быстрым ответам и к повиновению окружающих. Однако сейчас она колебалась. На ее правом запястье был маленький браслет, золотая змейка, поблескивавшая, как будто ее рука дрожала. Но вот она заговорила, прямо и твердо:
– Я слышала, что вы ведете себя честно, если плата, которую вы получаете, достаточно высока.
– Вам нужно лечение?
– Нет.
– Тогда чего же вы хотите?
– Я хочу узнать, какую цену вы назначите человеческой жизни.
Я поднялся, запоздало проявляя хорошие манеры. Теперь я положил руку на лампу, чтобы сделать ее свет поярче.
– Это зависит от человека. Некоторые люди обходятся очень дешево, – сказал я.
Я слышал, как она медленно вдохнула, чтобы успокоиться. Я уже понял, что сейчас будет. Желтое пламя прыгало под розовым хрустальным колпаком. Она сказала:
– Это Сорем. Принц крови, сын нашего повелителя императора Храгон-Дата.
Свет не мог проникнуть через ее покрывало.
– Жизнь Сорема, очевидно, дорога для вас, мадам. Почему вы решили, что я для него опасен?
– Согласно Кодексу, он вызвал вас на дуэль. Вы воспользуетесь каким-нибудь устройством или какой-нибудь уловкой и убьете его, а он слишком честен и горд, чтобы это заметить. Я прошу вас не участвовать в поединке. Я заплачу столько, сколько вам покажется необходимым.
– А как же моя честь, мадам? Меня сочтут трусом? Он пообещал мне это, если я не выйду на дуэль.
– Вы торгуете своей магией, если уж на то пошло, – сказала она презрительно. – За деньги вы лечите человека, а если у него ничего нет, оставляете его умирать. Что вам еще один человек?
– Вы несправедливы ко мне и плохо информированы. Что же касается Сорема, я не могу не сделать того, что он вынудил меня делать.
Секунду она стояла неподвижно, а затем, странно мальчишеским, резким театральным жестом она схватила свое покрывало обеими руками и сорвала его.
И я ее увидел.
Ее черные вьющиеся волосы, блестевшие, как стекло, были убраны по масрийской моде в высокую прическу, заколотые шпильками из полированной бирюзы. Кроме маленькой золотой змейки на запястье, на ней не было других украшений. Безупречная медная кожа, оттененная черной вышитой жемчугом кофточкой напоминала мед, текущий из корчаги. Она была тонкой, как стальной клинок, ее бедра и талия были узкими, как и ее ладони, а ее наполовину скрытые корсажем груди плавно вздымались, как два янтарных холма, припудренные золотистой пылью, при дыхании поблескивавшей в свете ламп. Выражение ее лица изменилось. Клянусь, секунду назад я решил, что она некрасива, увидев эти орлиные черты, увидев, что она намного старше меня, заметив гнев в ее черных глазах; в ней не было ничего мягкого. И вдруг все переменилось. Я увидел, что ее лицо по-настоящему красиво – красиво, как лезвие ножа.
– Я делаю это, чтобы вы могли узнать, кто я, – она произвела впечатление удара молнии, но я так и не знал, кто она такая.