Другая Россия
Семья: липкая, тёплая навозная жижа, где хорошо отлежаться дня два, от побоев физических, в драке, и от моральных увечий. Но семья как чахотка ослабляет человека, изнуряет своей картошкой с котлетами, своей бессильной беспомощностью. Врываются завтра какие-то чужие, менты, чурки, даже защититься нечем. А мать защитить, а сестру? С ними чувствуешь себя ещё более уязвимым.
В книгах и фильмах есть храбрые крутые герои. Были в начале века национал-социалисты, фашисты и большевики, они покорили вначале свои страны, а позднее и чужие. Они шли стройными рядами, красивые, в барабанном бое и шелесте знамён, молодые, и земля ложилась под них, как женщина, радостно. Пришел отец: «Опять читаешь про своих фашистов! Никогда этого не было, не было!» Сел в кухне и гавкает…
Все вышеизложенное — лишь попытка воссоздания чувств пацана-подростка, юноши в семье. К этому можно добавить патологии, она нередко присутствует в жизни, — жиреющую маму, маму с сумками, как тяжелоатлет, не женщина, а бидон какой-то, вьючное животное, верблюд; блевотину хрюкающего отца, но обойдемся без чернухи. Результат моих размышлений: Советская власть, сука, успешно окрепостила семью квартирой. Всех привязали на цепь, оякорив квартирой. Ибо квартира в мерзлом российском климате — это разрешение на жизнь. Прописка, квартира, работа — вот ассортимент ржавых тяжелых цепей, с помощью которых современный русский прикован к месту, недвижим, и более несвободен, чем русский XVII-го или XVIII-го века. Тогда можно было сбежать на Дон, к казакам, к Разину, к Пугачеву. Куда сбежишь при подполковнике Путине, везде облавы и несвободно нигде.
Письма в нашу газету «Лимонка», будучи главным редактором, я читал их, пять лет все, дышали злобой и отвращением к российской действительности и к семье. Пацанов не устраивали их мелкие, тусклые (или даже поганые) родители. Преобладало настроение блатной песни: «Родную мать зарезал / Отца я зарубил / Сестренку гимназистку / В уборной утопил». Эти же чувства выразил отлично американский режиссёр Оливер Стоун в фильме «Прирождённые убийцы» (мы его радостно рецензировали в первых номерах «Лимонки»). В фильме герой Мики принёс кровавый ливер из мясного магазина в семью своей будущей подружки. Мики — рассыльный. Гнусный вульгарный папа в семейных трусах, вожделеющий дочь, патологическая мама, младший братик — семейка монстров. Прямыми кишками, вонючими колбасами какими-то живут они на земле, обмениваясь криками. Нововлюбленная пара убивает родителей и бежит. Сквозь гротеск сияет нестерпимо подлинная солнечная ненависть к семье.
С российской семьёй всё ещё более неладно, чем с американской. Как правило детям не за что уважать своих родителей («черепа» — красочно и точно называют их панки), — в подавляющем большинстве своём жертв жизни и жертв произошедших в стране катастрофических «реформ». Жилплощадь в РФ сейчас ещё более недоступна, чем при советской власти, в результате дети пересиживают в семье, вынужденно живут с родителями дольше, чем это здорово. Создается неприятная обстановка, когда взрослые дети живут со стареющими родителями, дыша друг другу в затылок, употребляя один и тот же туалет, вынужденно разделяя интимную жизнь друг друга. Мать по природе своей считает сына своей собственностью и потому подсознательно хочет продлить свою власть над ним. А отец над дочерью. А в одной квартире это возможно сделать. Результат такого общежития отлично виден в Чечне (особенно был виден в 1-ю войну). Это не боевые качества чеченского бойца преобладали над качествами русского солдата, но чеченское воспитание мужчины значительно преобладает над воспитанием парня в русской семье. Отсюда и возник феномен «наших мальчиков», которых хватают в плен жестокие чеченские бородачи. Русские пацаны пересиживают в теплых гнездах добрых пять-десять лет дольше, чем нужно, и влияние дебелой, доброй, стокилограммовой российской славянской мамы превращает их к призывному возрасту в тесто. Чеченский пацан с сопливого возраста крутится среди мужчин. Наш проводит слишком много времени среди женщин. Российская семья удушает мужчину. (Разумеется, существуют исключения, из деревень и маленьких городков приходят более мужественные пацаны.) Для правильного становления мужчины пацана надо как можно раньше изымать из семьи. Это вредное место, как Чернобыльская АЭС.
У меня были неплохие родители, но я все равно придумал как-то, что на самом деле я их приёмный сын. Родители узнали, и обиделись. Вообще-то это распространённое явление, когда детей удручает обыденность родителей. Хочется, чтоб отец был героем: чемпионом по боксу, революционером, генералом разведки, боевиком, ну бандитом даже. А тут сидит неряшливый тип, и ест пельмени… Большинство детей смиряются с посредственностью родителей. Лучшие — не смиряются. Политическая партия, такая как НБП, забирает парня из семьи, дает ему примеры для подражания, и по сути дела соперничает с семьёй за душу парня. Семья часто проигрывает нам, но и мы не всегда выигрываем. К нашему глубокому сожалению. Ибо по сути своей — семья это тупик. Влияние родителей-неудачников (а они в подавляющем большинстве неудачники), порой яростных садистов, а чаще мокроглазых мазохистов, за 20-25 лет, проводимых пацаном в семье, необратимо убивает его мужскую силу. Во французском языке есть обиходное словечко «mere-castratrisse» — мать-кастратрисса, пришедшее из фрейдизма. То есть мать-кастрирующая, лишающая в переносном смысле яиц, мужского начала. Это в аккурат сказано о такого типа женщинах, как «солдатские матери». То есть в них самих развито доминирующее мужское начало, и они яростно стремятся подменить своим мужским началом мужественность своих сыновей, в переносном смысле кастрируют их.
Семья в России — сильнейшая институция общества. Говорят, в Китае она ещё сильнее. Большинство актов казнокрадства, актов коррупции, воровства совершается во благо семьи. Российский чиновник крадёт деньги государства, как правило, не для прожигания их в ресторане «Яр», а для постройки обширной дачи, приобретения квартир для членов семьи, для детей и внуков. Новоявленные российские бизнесмены банальны в области вкусов и предпочтений: мерседес себе, мерседес — дочери, дачу себе, дачу сыну и семье. Конечно, всю эту вечную херню должна прекратить революция, но для успешной, глубокой, необратимой революции, для того, чтобы осуществились необратимые изменения в обществе, нужно разрушить его самую крепкую молекулу: семью. Это возможно сделать. Далеко не всегда в истории человечества общество существовало в таком виде как сегодня. Может оно существовать и без семьи.
Сколько преступлений совершено во имя семьи! Сколько рабочих не участвовали в забастовках, «заботясь» о своей семье (а в половине случаев — оправдывая ею свою трусость), сколько мужчин не ответили обидчикам ударом на удар («У меня семья!»), смирили свою гордость. Сколько мужиков не участвовало в войнах последних десяти лет, и устраняется от активной деятельности в политических партиях во имя грёбаной семьи! Между тем именно за эту трусость их не уважают собственные дети! Каждое поколение обывателей несёт на себе тяжёлые вериги семьи добровольно. Якобы выращивая детей а на самом деле, лукаво и трусливо прячась за детей. Дети обойдутся без тебя, мужик, ты врёшь! У нас был в партии молодой военный, присылавший нам из провинции отличные боевые статьи о положении дел в армии. Как-то мы предложили обучить наших ребят тому, что знает сам. Он долго отмалчивался, а потом устно передал, что не может, сослался на семью — жену и детей. Каждый обыватель приносит себя в непрошеную жертву своей семье, чтобы его дети повторили тот же, также никому не нужный, выдуманный «подвиг» — принесли себя в жертву своей. Эту цепь лжи надо разорвать. И дети не в такой степени нуждаются в родителях, как это себе придумывает обыватель или работяга. И цель политической деятельности, политических акций, и, в конечном счете, цель войны (если она развязана из идеологических целей) — создать новое, лучшее чем довоенное общество, где детям (и твоим!) будет жить много лучше, чем сегодня.