Рассказы

В тот день и созрело у меня ключевое решение о завершении службы.
Уйти оказалось не так просто. Дебаты о том, что делать с Вооруженными Силами, шли на каждом углу, но разумных решений не было. Видимо, надеялись, что голодные войска сами разбегутся. Но те издавна отличались стойкостью. Получалось, что досрочно уволиться можно только с позором, разорвав контракт, или достойно, но по болезни. Я выбрал последнее. Состояние здоровья действительно оказалось довольно хреновым, что подтвердили объективные обследования в госпитале, где я вылеживался вторую неделю. С появлением каждого нового диагноза я начинал чувствовать себя все хуже и хуже. Дело в том, что в тумбочке лежала пара медицинских справочников, исправно перечитываемых на сон грядущий. Информация по выявленным заболеваниям в их совокупности давала неутешительный прогноз — здоровяком-долгожителем мне уже никогда не быть. К сожалению, финансовое изобилие тоже не грозило — к доктору не ходи. Классическая формулировка о преимуществах здоровья и богатства перед болезненной бедностью не оставляла иллюзий. Мой вариант был не из лучших. Досадно и обидно. Одна радость — с таким комплектом дефектов, очевидно, никто не станет удерживать меня на казенной службе.
Моим соседом по палате оказался полковник моего возраста с очень знакомой физиономией. Он признался, что от меня у него такое же впечатление. Мы начали искать точки пересечения наших судеб и вскоре установили, что этих точек — тьма тьмущая. Короче, если он становился в очередь за сигаретами (портвейном, апельсинами), то я оказывался за ним или он — за мной. Сосед Алексей тоже начинал службу на Флоте, но лет десять назад сменил форму на общевойсковую по настоятельной рекомендации руководства. Он возглавлял какой-то учебный центр и, работая с молодежью, верил в светлое завтра. В госпиталь его привела необходимость подлечить язву и отдохнуть от тещи. Недомогание носило комплексный характер.
Как правило, в вечернее время, прогуливаясь по дорожкам около корпусов, мы вспоминали отдаленные и близкие по времени события, делились впечатлениями, уточняли детали. Однажды часа три проспорили из-за фамилии одного из комбригов. Чуть не разругались. Хотя, казалось бы, какая разница — Козлов он был или Баранов. Ведь расхождений относительно его деловых и морально-нравственных качеств у нас не иметься в наличии. Прислушался я к беседам других наших согоспитальников и обнаружил поразительное сходство с нашими диалогами. До полного маразма — подать рукой. Требовалось сменить тематику бесед и обсуждений.
— Мы будем искать тебе работу, — сказал Алексей, — не сидеть же тебе на диване в ожидании очередного сериала по ящику. Судя по твоим отметкам в медицинском табеле, скоро, брат, ждет тебя долгожданная пенсия.
— Куда спешить? — отвечал я, — дай хоть немного отдохнуть. Я вон кучу книг насобирал в надежде все это прочитать, когда удастся выбраться в запас.
— Ты сумму своего пенсиона считал? Надеешься на гордую, но быструю голодную смерть?
— Может, и поднимут.
— Только после полного вымирания поколения рабочее-крестьянского офицерства. Кто кого защищает — тот с того и имеет.
После недолгого препирательства я согласился выйти на поиски объекта приложения своих будущих трудовых усилий за умеренное вознаграждение.
Следует отметить, что отношение к пенсии и ее денежному наполнению у офицеров носит традиционно мистический характер. Еще будучи курсантом военного училища, юноша, проникаясь высокими стремлениями и порывами по обеспечению обороноспособности Отечества, рассчитывает на ответную заботу о себе по завершении службы. Частенько в узких и расширенных кругах шли разговоры об оставшихся годах, месяцах и процентах, сулящих в перспективе скромные земные радости, невозможные в период службы. Было принято, что жесткие ограничения на всякую свободу мыслей и деяний, убогий быт, риск здоровью офицеров несколько компенсировались довольно ранней пенсией приличного размера. Для гражданского же мужского населения проблема пенсионного обеспечения казалась, со всей очевидностью, — неактуальной. Ибо средняя продолжительность жизни ну никак не дотягивалась до возраста великой халявы. Бывают, конечно, и крепкие мужички-долгожители, но их, к сожалению, — немного.
Поэтому представляется весьма обидным и позорным, когда полковничья пенсия рухнула ниже донышка мизерно-минимальной потребительской корзины. А о майорских и капитанских достатках лучше и не вспоминать. Они сами только матерятся по этому поводу.
Но, вернемся к нашим баранам. Или — к папахам.
Когда я перечислил все свои требования к будущему месту работы, мой соратник однозначно заявил, что таких мест не бывает и быть не может. Более того, если такое возникнет, то подлежит уничтожению как зона паразитизма и моральной деградации. Возможно, я немного переборщил со своими запросами.
— Будем искать с широким охватом рынка рабсилы, — сказал он и назначил одного из своих офицеров, посетивших его в лечебнице, моим полномочным представителем, — вот, Сергей, помотайся-ка ты по работодателям за нашего капраза. Глядишь, и самому пригодиться. Доклад ежедневно в одиннадцать ноль-ноль.
Итак, я почувствовал, что добро на сход уже почти получено и пора готовиться к гражданской жизни по правилам постперестроечного дурдома.
Делу поисков работы очень помогла установка в нашей палате городского телефона. Оказалось, что поступивший недавно в учебный центр Алексея боец является близким родственником одного из видных хозработников госпиталя. Пришлось приложить немало усилий, чтобы прервать поток благодеяний, посыпавшихся на нашу палату как из прохудившегося мешка с крупой.
Поиски начались с приобретения толстой пачки печатной продукции, предназначенной для облегчения свиданий трудящихся с работодателями. Таких изданий, содержащих многие сотни и тысячи вариантов, оказалось около десятка. Есть выбор. Определив разумный диапазон искомой зарплаты, мы, сменяя друг друга, начали обзванивать фирмы и частных лиц. Моя попытка повысить верхнюю планку доходов была грубовато отвергнута заявлением сокамерника:
— Приличному мужику — больше не заплатят.
Сергею было поручено съездить по нескольким адресам и осмотреться на месте. Практически во всех случаях предлагалось явиться лично на собеседование. После некоторого количества заведомо провальных переговоров мы отработали занудно-тактичный вариант ведения беседы, обеспечивающий получение по телефону максимального объема сведений. Где-то в моих бумагах до сих пор валяется листок-вопросник. К концу третьего дня стало ясно, что в пределах Садового имеется от пяти до семи мест сбора жаждущих приличных заработков. Эти места располагались в залах дворцов культуры или им подобных заведений и через каждые десять-пятнадцать дней (как проговорилась одна дама) передислоцировались. Квалификация, навыки, возраст и прочие параметры соискателя, судя по разговорам, никого особенно не интересовали. Самое главное, что нам хотели вдолбить с той стороны телефонного канала, — это фамилия того, кто посылает безработного на сборный пункт.
— Смотрите, не перепутайте, — четыре раза повторила мне в течение разговора одна из собеседниц, — Сарафанова, запишите, не забудьте и сообщите регистратору, что вы от Сарафановой.
С огромной неохотой, с разными паузами и туманными словоблудиями работообещатели проговаривались, что для занятия ответственной и перспективной должности потребуется внести некоторую незначительную сумму, баксов пятьдесят-семьдесят. Необходимость затрат оправдывалась оплатой обучения или залогом, подтверждающим серьезность намерений соискателя рабочего места. В некоторых случаях на эту сумму обещали по оптовой цене отвалить товар с невиданными, чудесными свойствами для распространения в широких слоях населения с огромной выгодой для распространителей. На вопрос о программе обучения, которую необходимо оплатить для повышения квалификации, одна из собеседниц не без затруднений произнесла:
— Ну, как же. Этот. Минимент же с макретином.