Война с Ганнибалом

Сражение началось необычно: к воинскому крику, звону оружия, цокоту копыт прибавился грохот меди, который подняла на стенах толпа неспособных к войне жителей. Они колотили в медные блюда, чаши, старые щиты и шлемы и истошно вопили, чтобы испугать врага. Кампанцев римляне отразили легко, но с другой стороны наседали пунийцы; шестой легион, команду над которым принял бывший консул Квинт Фульвий, отступил, и отряд испанцев с тремя слонами пробился к валу. Их непременно надо было остановить, и Фульвий поручает это центуриону Квинту Навию. Навий выхватывает знамя у знаменосца и бежит вперед, грозя, что бросит знамя, на позор своим, в гущу врага, если воины от него отстанут. Исполинского роста, в богато разукрашенном панцире, со знаменем в руках, центурион привлекает внимание и своих, и противников. Почти весь строй испанцев бросается на него одного, но и римляне уже рядом. Слонов убивают прямо на валу, и они скатываются в ров, своими тушами заполнив его и как бы наведя мост. На «мосту» идет жестокая сеча.
Кампанцев тем временем оттеснили к самым воротам города, но баллисты и скорпионы, расставленные на стене, встретили римлян залпом и не дали подойти ближе. Вдобавок был ранен Аппий Клавдий, который здесь командовал, и римляне вернулись к своему лагерю.
Видя, что испанцы перебиты и что римляне защищаются с крайним упорством, Ганнибал велел пехотинцам отступать, а конникам – прикрыть их с тылу. Легионы рвались преследовать врага, но Флакк не позволил. Он считал, что и достигнутого вполне довольно: кампанцы убедились, как мало способен им помочь Ганнибал, да и сам пуниец тоже в этом убедился.
Впрочем, по другим сведениям, все происходило совсем не так. Нумидийцы и испанцы со слонами внезапно проникли во вражеский лагерь. Слоны оглушительно трубили и сокрушали на своем пути палатки; вьючные лошади и мулы обрывали привязи и пускались наутек. Ганнибал заранее подослал своих людей, хорошо знавших по-латыни и одетых в италийское платье. Они всем говорили, что лагерь захвачен и что консулы приказали спасаться – кто как может. Обман, однако же, скоро открылся, и неприятелей переловили, а слонов напугали огнем факелов, и они убежали.
Как бы ни происходила эта битва, она была последнею перед сдачей Капуи.
 
Карфагеняне у ворот Рима.
Ганнибал понял, что ни вызвать римлян на бой еще раз, ни прорваться через их укрепления к стенам Капуи ему не удастся, а недавно избранные консулы могли и его самого отрезать от источников продовольствия, – и он решил уйти. Размышляя, куда лучше двинуться, он вдруг подумал о Риме – конечной цели всей войны (он упустил ее после Каннской победы и много раз об этом вспоминал и сожалел). Не было ничего невозможного в том, чтобы овладеть хотя бы частью города, а если Рим окажется в опасности, один из римских командующих или оба вместе поторопятся на выручку и оставят Капую. Ганнибала беспокоило только уныние кампанцев – как бы они не сдались сразу вслед за его уходом, – и он нашел нумидийца, который за большую плату вызвался пронести в Капую письмо. Нумидиец явился к римлянам под видом перебежчика, а из римского лагеря пробрался в осажденный город.
Письмо состояло сплошь из ободрений. Пуниец объяснял свое решение и клялся, что отвлечет от Капуи неприятельские силы.
Карфагеняне в одну ночь переправились через реку Шольтурн и с запасом продовольствия на десять дней тронулись к Риму.
Квинт Фульвий заранее узнал о плане Ганнибала и сообщил в сенат. Сенаторы по-разному откликнулись на это известие, каждый – в согласии со своим характером и складом ума. Многие считали, что нужно немедленно стянуть к Риму войска со всей Италии, забыв и о Капуе, и о прочих заботах. Но Фабий Максим говорил, что стыдно отступать от Капуи, поддавшись на хитрость и на угрозы Ганнибала. Пустые это угрозы! Сам Юпитер и другие боги оборонят город Рим тем войском, которое в нем стоит. Возобладало мнение, среднее меж тем и другим. Постановили написать командующим под Капуей, сколько войска в Риме (сколько у Ганнибала и сколько требуется для продолжения осады, они осведомлены сами), и, если они могут помочь столице без всякого ущерба для осады, пусть один из них прибудет в Рим.
Когда послание сената было доставлено в лагерь, полководцы без колебаний согласились, что идти надо и что пойдет Квинт Фульвий Флакк: Аппий еще не поправился после ранения. Отобрав пятнадцать тысяч пехоты и тысячу конников, Флакк перешел с ними Вольтурн. Он выяснил, что Ганнибал двинулся Латинской дорогою и послал гонцов в города вдоль Аппиевой дороги, чтобы собрали и держали наготове съестные припасы и чтобы с отдаленных полей и хуторов хлеб свозили к дороге [63]. Все было исполнено, и ни одной задержки в пути не случилось. К тому же и сами воины то и дело призывали друг друга прибавить шаг, помня, что родина ждет от них защиты и помощи.
У реки Лйрис Ганнибал остановился: окрестные жители разрушили мост. Один из них помчался в Рим. Его появление вызвало в столице ужас. К рассказу гонца тут же прибавились тысячи вымышленных подробностей, и ложные слухи усиливали панику. Из всех домов доносился женский плач, отовсюду почтенные матери семейств стекались к храмам, падали на колени, обнимали алтари, простирали руки к небесам и молили богов вырвать Рим из пасти врага. Сенат заседал прямо на Форуме, чтобы в любой миг подать нужный совет консулам, преторам или иным властям. Одни принимают поручения и спешат занять доверенные им посты, другие приходят спросить, не могут ли быть чем-нибудь полезны. Везде появляются караулы – на Капитолии, на стенах, вокруг всего города. В разгар этой сумятицы и этих приготовлений вступил в Рим Квинт Фульвий Флакк. Он прошел через город и стал лагерем за стеною, на Эсквилинском поле [64]. Там же расположились со своими легионами консулы Гней Фульвий и Публий Сульпиций.
Наведя мост через Лирис, Ганнибал двинулся дальше, опустошая соседние поля, и чем ближе к Риму, тем более жестокими делались опустошения, тем больше народу убивали и захватывали в плен головные разъезды нумидийцев. Лагерь карфагеняне разбили у реки Аниена, всего в четырех с половиною километрах от Рима. С двумя тысячами всадников Ганнибал подъехал чуть не вплотную к стене и поскакал вдоль нее, разглядывая укрепления и самый город. Пунийцы держались так свободно и беспечно, что Фульвий, трясясь от негодования, послал конницу побеспокоить незваных гостей. На Эсквилинском поле завязался бой, и консулы велели нумидийским перебежчикам – их было около тысячи двухсот, и размещались они на Авентине [65] – принять в нем участие, считая, что никто лучше нумидийцев не способен для борьбы на местности, изрытой канавами, среди домов, садов, гробниц, изгородей.
С Капитолия заметили, как нумидийцы спускаются по склону Авентинского холма, и вообразили, будто Авентин занят неприятелем. Это вызвало такой приступ отчаяния, что, не будь за стенами пунийского лагеря, толпа кинулась бы вон из города; теперь же люди запирались в домах, и метали на улицу камни и дротики, и ранили своих в уверенности, что это враги. Унять смятение и обнаружить ошибку никак не удавалось, потому что улицы были забиты крестьянами, которые вместе со своим скотом спасались в городе от резни и грабежа.
Конное сражение римляне выиграли. Но весь остаток дня и следующая ночь ушли на то, чтобы хоть как-то успокоить растревоженную столицу.
На другой день Ганнибал выстроил войско к бою. Фульвий и консулы не отклонили вызова. Но когда все было готово, вдруг разразился ливень с градом, и противники разошлись, мокрые до нитки, едва удерживая оружие в руках. Назавтра выстроились снова на том же месте – и снова такая же буря с ливнем и градом. Но как только враги расходились по своим лагерям, небо сразу же очищалось, наступала тишина и покой. Карфагеняне сочли это божественным знамением, и Ганнибал, как рассказывают, грустно заметил: