Искатели золота

— Неужели ты серьезно думаешь, что наши палачи намереваются показаться туда? — спросила Колетта, бросая выразительный взгляд в сторону своих тиранов.
В самом деле, печальный вид каравана не внушал таких иллюзий.
Передохнув в тени во время сильного зноя, он только что возобновил свое шествие по широкой равнине.
Солнце, стоявшее еще высоко, немилосердно палило. Негры, согнувшись под тяжестью больших тюков со слоновой костью, тащились со стонами, оплакивая свою родину, семью и свободу. Лишь только они немного замедляли свои шаги, над ними тотчас же свистел кнут, безжалостно стегая их по ушам и по спине, а собаки с разинутой пастью, с лаем хватали отставших за ноги.
Арабы мучили несчастных без зазрения совести. Чего им было жалеть этих скотов, годных лишь для перенесения тяжестей? Не было бы этих, нашлись бы другие. На черном материке их много. Главное, надо было успеть дойти до наступления дождей.
Положение белых, как ценного товара, было иное. А потому одна мысль лишиться их вследствие их самовольной смерти так испугала арабов, что они немедля исполнили требование Колетты.
Во время пути они бросали на нее алчные взгляды и заметили, что она шла с большим трудом. Еще в предыдущие дни лихорадка истощила ее силы, но негодование временно укрепило ее; теперь же наступила реакция: девушка еле волочила ноги, бледная, как цветок жасмина, с потухшим взором. Гассан подошел к ней.
— Ты как будто устала, — сказал он заискивающим тоном. — Хотя ты сегодня утром обошлась с нами сурово, но мы не помним зла и не сердимся на тебя. Ты сама могла убедиться в этом, так как довольно было одного твоего слова, чтобы мы отказались от нашего старинного правила. Вас всех освободили от цепей.
— Ты совсем напрасно приписываешь себе добродетели, которых у тебя нет! — презрительно возразила ему Колетта. — Ты согласился на это только из жадности и боязни потерять свою добычу. Мы отлично знаем, что ты за человек, и твое лицемерие не приведет ни к чему. Если ты действительно хочешь доказать, что ты несколько лучше, чем кажешься, сними цепи с этих несчастных, отгони от них своих страшных собак, и тогда мы, пожалуй, поверим твоей доброте.
— Того, чего ты просишь, невозможно исполнить! — сказал Гассан. — Попроси чего-нибудь другого. Хочешь, я заставлю этих бездельников нести тебя на носилках?
— Нет, — ответила девушка, — я никогда не соглашусь прибавить ни одной былинки к их и без того непосильной ноше. Оставь меня; я пойду сама, пока у меня хватит сил, а если смерть вырвет меня из твоих рук, тем лучше для меня! Довольно! Я тебе не отвечу больше ни слова.
Она отвернулась от него, и пристыженный торговец невольниками замолчал.
Между тем уже несколько минут за путешественниками слышался какой-то шум среди деревьев и сильное хриплое дыхание. Колетта услышала эти хорошо знакомые ей звуки.
— Голиаф! — воскликнула она, остановившись. Слон, расталкивая ветки и кустарники, торопливо прочищал себе дорогу; подбежав к Колетте, он начал ласкать ее хоботом, махать хвостиком и ушами и радостно кряхтеть; потом вдруг он ее поднял и осторожно усадил к себе на спину.
Рурук в ярости схватился за ружье, чтобы выстрелить в животное, но Гассан остановил его:
— Оставь, дурак! — закричал он. — «Звезда» согласится ехать на своем слоне и больше не будет уставать!
— А если он убежит с ней? — возразил Рурук.
— Чего же легче, как перевязать ноги слону так, чтобы он не мог бежать? Это уже мое дело. За эту девушку мы выручим больше, чем за всю нашу кость. Разве ты хочешь испортить ее здоровье, заставив ее идти, и лишиться такой редкой наживы? К нашему сокровищу мы присоединим еще клыки этого слона! Ну, нечего рассуждать, пускай «отец ушей» остается!
Рурук заворчал, как сварливая собака, но принужден был склониться перед неоспоримыми доводами Гассана, и запутав ноги слона ремешком из верблюжьей шерсти, позволил ему идти рядом с караваном. Мало этого, Гассан придумал устроить из полос материи и жердей гамаки, которые повесили по бокам животного и в которых Колетта, Лина и Мартина могли продвигаться, не особенно утомляясь.
Колетта, сильно страдавшая от лихорадки, с удовольствием воспользовалась этой импровизированной постелью; убаюканная равномерными шагами своего верного друга, она впала в полузабытье, сопровождаемое грустными сновидениями.
Жерару стало полегче на душе, когда его сестре не пришлось больше тащиться пешком; он шел около нее со своими невеселыми думами; иногда слон обертывал своим хоботом шею бедного мальчика, точно хотел успокоить его, напомнить, что у него есть друг, и Жера-ру было приятно чувствовать присутствие доброго животного.
На вечерней остановке услужливый Гассан выделил большую палатку для Колетты, Лины и Мартины. Кроме того, он предложил Жерару передать сестре пузырек с сернокислым хинином, который мальчик на сей раз принял с благодарностью, так как весь день мучился, не зная, чем облегчить страдания бедной Колетты.
Драгоценное лекарство и свежий ночной воздух благотворно подействовали на больную. Когда на другое утро опять двинулись в путь, Колетта чувствовала себя гораздо лучше, хотя была еще очень слаба. Но скоро перемена климата совсем восстановила ее здоровье.
Мало-помалу все приноровились к установившемуся распорядку этого странного путешествия: к ежедневным регулярным остановкам, к обеду, к ночному лагерю и утренним сборам. Караван проходил по гористой местности, без сомнения, направляясь к юго-востоку. Попадались навстречу долины среди высоких гор, в которых дул легкий ветерок; вообще эти места не имели ничего общего со страной моеров.
Столетние деревья возвышались громадными колоннами. Смоковницы, пальмы, мимозы с золотистыми цветами, акации красовались, точно громадные букеты, среди папоротников и всевозможной зелени, в изобилии встречавшейся по пути.
Конечно, при других обстоятельствах это разнообразие восхитительных пейзажей доставило бы большое наслаждение хотя бы тем, кто не тащил на себе цепей.
Но вид нескончаемых страданий отравлял всякое эстетическое удовольствие. Никто не мог без содрогания смотреть на эту толпу негров, которых ежеминутно хлестали кнутом и всячески истязали. Сколько раз Колетта, несмотря на свое отвращение к Гассану, умоляла его сжалиться над ними. Но всякий раз она наталкивалась на его упрямство и возмутительное презрение к человеческим страданиям. Жерар, со своей стороны, просил освободить Мреко от цепей, но Гассан не согласился, и бедный негр, по доброте сердца, утешался тем, что его белым друзьям не так тяжело, как ему. Он даже шутил при случае и пел песни, которые его спутники подтягивали за ним, и пытка казалась ему менее мучительной.
Абруко шел молча, мрачно опустив голову. По вечерам, когда караван останавливался, Колетта обходила все ряды пленников, утешая их ласковыми словами и сочувствием; она приносила им свежей воды, фруктов, брада к себе на руки их малюток и качала их. Несчастные, плача, целовали ее руки. В таких случаях вождь моеров отворачивался от нее, будучи не в состоянии вынести ее взгляда. Кара, постигшая его за алчность, была слишком жестока, даже в его сердце появлялось сострадание.
Видеть себя, своего сына в цепях, видеть похищение и плен своего народа, о, это было ужасно! И негодяй сознавал в бессильном бешенстве, что он оказался игрушкой в руках арабских торговцев, что они теперь смеялись над ним, а он-то думал, что сам обманул их, предложив им иностранцев, чтобы спасти своих.
Доброта Колетты не ограничивалась одними людьми.
Необыкновенно любя животных, она подружилась со страшными сторожевыми псами арабов. Торговцы костью, и сами-то боявшиеся своих собак, могли их принудить к послушанию только кнутом: они были поражены, увидев, как эти свирепые животные окружали Колетту, как они молча опускали перед ней уши, ложились на землю и изъявляли радость, когда она гладила их страшные головы.
Чтобы их усмирить, она действовала только добротой, ласковыми словами да кусками, которые уделяла им по очереди из своего скудного обеда.