Лазурный гигант
Андре Лори
Лазурный гигант
ГЛАВА I. Легкий мотор
— Ну-с, как вам нравится моя игрушка?
— Игрушка? Скажите лучше — великое, чудесное изобретение, самое важное из всех открытий, сделанных за последние пятьдесят лет в области физики. Мотор, приводимый в движение простым часовым механизмом, одновременное колебание которого дает силу, до сих пор получавшуюся лишь путем развития пружины! Да такой двигатель дает силу почти без всяких затрат, почти даром. Это важнейшее в мире открытие. Оно поражает, ослепляет меня своим блеском!
— И, однако, оно так просто. Простая случайность навела меня на мысль о нем!
— Ну, вот еще! Случайность! Вы слишком скромны. Вы, пожалуй, скажете, что случай же надоумил вас изолировать иркон, этот редкий и ценный металл, из которого вы делаете катушки?
— Нет, это не было делом случая. Но знаете, как я узнал о свойствах, отличающих иркон от других металлов, например, меди, к которым он примешан в неисчислимо малом количестве?
— Да, тоже благодаря случайностям, которые даются лишь тем, которые того заслуживают! Вы изолировали иркон и нашли, что этот металл — прекрасный проводник электричества, потому вы и сочли его предназначенным для индукционных катушек!
— Я велел приготовить из нескольких граммов добытого мною металла проволоку, изолировал и намотал ее на катушку. Но мне и в голову не пришла бы мысль соединить катушку со слабым колеблющимся движением, если бы я случайно не положил катушку и магнит на камин в моей комнате рядом с часами. Результатом этого соседства был целый фейерверк искр.
— Галилей также открыл равномерное движение маятника случайно: он сидел в церкви и смотрел на люстру, которая равномерно покачивалась. Ньютон нашел закон тяготения, увидев, как упало на землю яблоко. Случай сыграл большую роль в массе открытий и изобретений, но все-таки его надо было подметить.
— Хорошо, друг мой Вебер, пусть себе я баловень судьбы, пусть себе иркон ожидает блестящее будущее, но теперь все же остается вопрос: какое применение дать моей игрушке?
— Как применить идеальный мотор в сто лошадиных сил, весом всего в два килограмма, приводимый в движение пружинкой часового механизма не толще волоска? Ну, за этим дело не станет!
— Но я положительно затрудняюсь найти это применение и прошу у вас совета!
— Милый Анри, я буду с вами откровенен. Ваш двигатель найдет применение всюду и везде. Будущее за ним. Его будут употреблять на фабриках и для передвижения товарных поездов, экипажей и кораблей; им будут обрабатывать поля, прорывать перешейки, перемещать горы… А пока посредством его вы можете завоевать воздух!
— Вы думаете? Мне самому приходила в голову эта мысль. Управляемый воздушный шар.
— Воздушный шар? Ни за что! Зачем вам этот неуклюжий и непокорный пузырь, который всегда будет игрушкой ветра, как пробка в волнах! Во вселенной есть более дивные создания: мы видим, что птицы, насекомые летают. Нам нужна летающая машина, аэроплан, по возможности простой и легкий, который бы не зависел от ветра, но господствовал над воздушным пространством, управляемый и приводимый в движение собственным мотором!
— Вы обдумали эту задачу?
— Не только обдумал, но и решил. У меня уже готовы чертежи искусственной птицы, стальной птицы, которая упругим и верным прыжком поднимется в воздух, раскроет крылья, рея в пространстве, достигнет места назначения и опустится на землю. Этой птице не хватало одного органа — мозга, я хочу сказать, легкого мотора, который бы заменил моей машине нервную систему, одушевил бы механическую птицу. Шесть лет искал я такой двигатель и не находил. Его нашли вы. Одолжите его мне!
— С радостью, милый Вебер! Но уверены ли вы в своем изобретении и в самом ли деле находите возможным дать ему практическое применение?
— Я всесторонне изучил вопрос. Впрочем, я только слепо подражал природе. Руководствуясь научными трудами профессора Марэ, я постарался искусственно воспроизвести условия птичьего полета. Я воспроизвел крыло во всех деталях строения и формы; полым внутри железом я заменил ост и каучуковыми пластинками бородку пера. Лапки заменены гибкими валиками. Двигательные рычаги размещены таким образом, чтобы им передавалось посредством шатунов и двойных и тройных рукояток биение пульса живого органа. В хвосте я поместил руль машины; в грудной клетке — компас и каюту пассажиров; в черепе с клювом — корму этого воздушного корабля, помещение кормчего и мотор. Мне не хватало мотора, теперь он найден! Но пойдемте, взгляните на мои чертежи, и все сомнения ваши рассеются. Все готово. Надо только собрать несколько цилиндров, обмотать несколько метров стальной проволоки, употребить тридцать килограммов каучуковых пластинок, закалить две большие железные пружины. Через шесть недель моя механическая птица будет действительностью!
— Если дело только за мной, милый Вебер, мой двигатель к вашим услугам.
Разговор этот происходил в одно прекрасное весеннее утро на террасе виллы в Пасси. Перед террасой, по склону берега Сены, раскинулся сад. Отсюда видна была возвышавшаяся на холмистом левом берегу реки башня Эйфеля.
В этой вилле жило семейство французских колонистов, попытавших было счастья в Южной Африке, где они попробовали заняться земледелием и горнопромышленностью, но откуда, во время бедствий Трансваальской войны, им пришлось спасаться бегством в покинутую некогда родину.
Супруги Массе, их сыновья Анри и Жерар, дочь Колетта, пережили в Южной Африке много тяжелых, но немало и счастливых дней. Колетта вышла замуж за молодого ученого Марсиаля Ардуэна; ее малютка, дочурка Тотти, родившаяся на берегах Замбези, начинала теперь учиться на цветущих берегах Сены. Кроме членов семьи, здесь жили делившие с ними и радости, и невзгоды друзья: доктор Ломон, Вебер, дочь которого, Лина, уже была невестой Жерара, отставной матрос Ле Ген со своей дражайшей половиной, Мартиной, которые верой и правдой служили теперь своим господам в Пасси, как некогда служили им в стране Лимпопо.
Эти связанные тесными узами родства и дружбы люди жили общими интересами. Еще недавно все они были глубоко озабочены болезнью госпожи Массе. У нее болели глаза, но удачная операция спасла ей зрение, и теперь можно было бы успокоиться, если бы всех не волновало другое семейное обстоятельство. Сердце старшего сына, Анри, осталось там, в Трансваале! Его прелестная невеста Николь Мовилен продолжала геройски бороться за независимость своего народа.
Анри был грустен, и все старались обходиться с ним с особой заботливостью и добротою. В это утро, когда все собрались уже к завтраку, мать заметила, что Анри нет на его обычном месте.
— Где Анри? — спросила она. — Пожалуй, он не слыхал звонка?
— Может быть, и слыхал, но не обратил внимания по свойственной ученым рассеянности, — отвечал Жерар, накладывая себе на тарелку яичницу.
— Я думаю, что мосье Анри скоро будет точь-в-точь такой же, как мосье Вебер, — вмешался в разговор, с дозволяемой ему в семье фамильярностью, Ле Ген, подавая блюдо. — Он целые дни просиживает в своей лаборатории. Кажется, если бы все рушилось вокруг него от землетрясения, он и этого не заметил бы!
— Позвоните-ка еще раз, голубчик Ле Ген, авось он услышит!
— Сейчас, барыня. Но я уже звонил изо всех сил. Ему и дела нет, что я звоню!
— Постойте, — сказал Жерар, вставая, — я его приведу. Хотите, мамаша?
— Пожалуйста, друг мой, ведь все остынет!
— Ничего, барыня, я поставил блюдо на конфорку!
— А яичницу я в один миг приготовлю свежую, — прибавила Мартина, быстро исчезая на кухне.
Жерар скоро вернулся, ведя под руку старшего брата.
— Вот и виновник беспорядка. Он совсем забыл, что на свете существуют такие ничтожные вещи, как завтрак и голодная семья.
