Плеск звездных морей
Я потихоньку растирал кончики пальцев. Набитый чемодан. Наблюдения за примарами…
— Случай с Холидэем подтвердил самые страшные мои опасения, — продолжал Баумгартен. — Они становятся другими! Сдвиги в психике все более и более очевидны…
Его слова так и хлестали меня. Нет, нет, с моими родителями все в порядке. Ничего такого я не замечал. Нет!
— А все потому, что торопимся, вечно торопимся.
— Да, — сказал я. — Наверное, нужно было разобраться как следует, а не кидаться на первый же корабль.
— Я говорю о другой торопливости. — Худое лицо Баумгартена вдруг стало мрачным. — Об этом будет разговор на Совете планирования. Ещё сто лет назад утверждали, что на Венере жить нельзя.
Тут корабль наполнился прерывистыми звонками. Это означало — приготовиться к старту.
Я поспешил к лифту.
Опять прошёл я мимо Холидэев. Том по-прежнему сидел с закрытыми глазами. Андра читала книгу. Она мельком взглянула на меня, тонкой рукой отбросила со лба волосы. Волосы у неё были чёрные, как у матери, а глаза отцовские, серые, в чёрных ободках ресниц.
Ронга сидела, ссутулясь, скрестив руки и стиснув длинными пальцами собственные локти. Резкие черты её лица как бы заострились ещё более. Я услышал, как она шептала непримиримо:
— Никуда, никуда с Земли…
Глава вторая
БЕСПОКОЙНАЯ ЗЕМЛЯ
Мы возвращались с последнего зачёта. Целый день, бесконечно длинный день мы только тем и занимались, что убеждали экзаменаторов, что наши мышцы и нервы, наши интеллекты и кровеносные сосуды, — словом, наши психо-физические комплексы вполне пригодны для космической навигации. Нас раскручивали на тренажёрах, мы падали в такие бездны и с таким ускорением, что желудок оказывался у горла, а сердце — во рту. А как только тебя подхватывала силовая подушка, ты не успевал отдышаться, как прямо в глаза лез метеорит — то, что его имитирует, разумеется. И горе тебе, если ты замешкаешься, не успеешь включить ракетный пистолет и отскочить в сторону.
У меня словно все кости были переломаны, в голове гудело, и почему-то казалось, будто нижняя челюсть скособочена. Я тронул её рукой — нет, челюсть на месте.
Автобус мягко мчал нас по воздушной подушке к жилым корпусам Учебного центра. Мы молчали, не было сил произнести даже один слог. Робин лежал рядом со мной на сиденье, выражение лица у него было, как у Риг-Россо в том кадре, где его вытаскивают из камнедробилки. Сзади сопел и отдувался Антонио — даже он сегодня помалкивал.
Только я подумал, что наша группа хорошо отделалась и особых неожиданностей всё-таки не было, как вдруг — фьфк! кррак!! — и я очутился в воздухе. Я даже не успел вскрикнуть, сердце оборвалось, на миг я увидел свои ноги, задранные выше головы. В следующую секунду, однако, я понял, что лечу вниз, и резко перевернулся. Приземлиться на четыре точки… Мои руки и ноги ткнулись почти одновременно в травянистую землю.
Я лежал на животе и пытался приподняться на руках и не мог. Сладко пахнущая трава вкрадчиво лезла в рот. Я бурно дышал. Неподалёку кто-то из ребят не то стонал, не то плакал. Я увидел: из автобуса, который преспокойно стоял в нескольких метрах на шоссе, вышел инструктор, ехавший с нами. Его-то не катапультировало. Я поднялся, когда он проходил мимо.
— Как настроение, Дружинин?
Видали? Тебе устроили такой подвох, и у тебя же ещё должно быть хорошее настроение!
— Превосходное, — прохрипел я.
Повреждений никто не получил: место для катапультирования было выбрано со знанием дела. И выбросили нас на небольшую высоту. Собственно, это был, скорее, психический тест.
Костя Сенаторов не выдержал его. Этот атлет бил кулаком по земле, лицо его было перекошено, и он все повторял с какими-то странными завываниями:
— Уйду-у-э… уйду-у-э…
Я схватил его под мышки, попытался поднять, но Костя оттолкнул меня локтем и завыл ещё громче. Инструктор покачал головой, нагнулся к Косте и ловко сунул ему в раскрытый рот таблетку.
Никогда бы не подумал, что у Кости могут сдать нервы. Жаль. У нас в группе все его любили.
Мы снова забрались в автобус и теперь уже были начеку.
— Дёрни за руку, — шёпотом сказал мне Робин и протянул распухшую, покрасневшую кисть.
— Да ты её вывихнул! — сказал я.
— До чего проницательный… Ты можешь потише? — Он вытянул шею и посмотрел на инструктора, который сидел на переднем сиденье.
Я осторожно сжал его пальцы и резко дёрнул, пригибая кисть вниз. Робин откинулся на спинку сиденья, на лице сквозь загар проступила бледность, оно сплошь покрылось капельками пота.
Темнело, когда мы приехали к жилым корпусам. В медпункте руку Робина осмотрели, смазали болеутоляющим составом и сказали, что все в порядке.
В столовой было людно и шумно. У густиватора толпились ребята — это было ещё новинкой, и всем хотелось испытать, какой вкус может придать густиватор общебелковому брикету. Мы были слишком голодны, чтобы торчать в очереди. Мы с Антонио и Робином взяли по грибному супу, телячьей отбивной, а на третье — компот из венерианских фруктов. Но прежде всего мы выпили по стакану витакола, и он подкрепил наши силы, положенные, так сказать, на алтарь космонавигации.
Мы заняли столик на террасе, что выходила на море. За моей спиной кто-то говорил с экрана визора. Я всегда стараюсь оказаться к визору спиной. По мне, куда приятней смотреть на море. На лодки у причала. На пляску разноцветных огней на гигантской мачте ССМП-Службы состояния межпланетного пространства. И ещё — просто на ночное небо.
Вот и сейчас: я сел к визору спиной и прежде всего привычно отыскал на чёрном и ясном небе Арктур и подмигнул ему, как старому знакомому. «Паси, паси своего вола», — подумал я. Эту штуку я придумал ещё в детстве, когда узнал, что Арктур — альфа Волопаса. Вообще я считал эту красивую звезду чем-то вроде своего покровителя.
— Кончилась собачья жизнь, — сказал Антонио.
— Только начинается, — отозвался Робин. Опухшая рука нисколько не мешала ему быстро управляться с едой. — Года два будешь мотаться между Землёй и Луной, пока тебя не допустят на дальние линии.
Дальние линии, подумал я. Как там у Леона Травинского?
Дальние линии, дальние линии,Мегаметры пространства —Громом в ушах, гулом в крови.Но что же дальше?Слушайте, пилоты,Слушайте, пилоты дальних линий,Как плещутся о берег, очерченный Плутоном,Звёздные моря.Теперь с экрана визора заговорил сильный, энергичпый голос. Я невольно прислушался.
— С чего ты взял? — Робин продолжал разговаривать с Антонио. — Вовсе не от того погиб Депре на Плутоне, что скафандр потёк, это не доказано. Не мороз его доконал, а излучение. — Тут Робин недоуменно взглянул на меня: — В чем дело?
Дело было в том, что я послал ему менто: «Замолчи».
— Не мешай слушать, — сказал я вслух. — Там интересный разговор.
Мы стали смотреть на экран визора и слушать. Конечно, мы сразу узнали зал Совета перспективного планирования. За прозрачными стенами стояли голубые ели. Члены Совета сидели кто в креслах, кто за столиками инфорглобуса.
Сейчас говорил высокий человек средних лет, в костюме из серого биклона, с небрежно повязанным на шее синим платком. Говорил он, слегка картавя, иногда рубя перед собой воздух ладонью, — такой располагающий к себе человечище с весёлыми и умными глазами. К его нагрудному карману была прицеплена белая коробочка видеофона.
— …и никто не вправе им это запретить, — говорил он на отличном интерлинге, — ибо человек свободен в своём выборе. Бегство части колонистов с Венеры встревожило меня не с демографической точки зрения. Планету покинуло, как мы знаем теперь, около четырех тысяч человек. Для Венеры с её шестидесятитысячным населением это, конечно, заметная убыль. Что до Земли, то размещение и трудоустройство беженцев не представляет никаких затруднений. Здесь нет проблемы. Но мы обязаны думать о более отдалённой перспективе…