Ложь во имя любви

А зачем она легла в постель с ним? Здесь ей нет совсем никакого оправдания. Боль в сердце напомнила ей об этой самой досадной и наименее простительной слабости. Она так легко поддалась соблазну, так просто дала себя уговорить, что при одном воспоминании об этом ее продирала дрожь.
Чем дольше Алекс думала о том, что произошло, тем яснее ей становилось – все, что она делала с той самой минуты, как Костос позвонил ей, было одной огромной ошибкой, которую уже никак не исправишь.
Рано утром на следующий день Костос с племянником на руках вышел из вертолета. Мальчик крепко вцепился в его шелковую рубашку и не переставая, как заезженная пластинка, повторял одно и то же имя: «Аля», вытирая слезки второй свободной ручкой. И в который раз Костос не уставал поправлять его:
– Не Аля, а Алекс. Не плачь, мы сейчас ее найдем.
Гувернантки и нянечки, медсестры и детские врачи, присматривающие за Патриком, сбились с ног, не понимая, имя какой любимой игрушки называет мальчик, не останавливаясь ни на секунду. Они готовы были найти все что угодно, лишь бы он перестал плакать и капризничать. Если бы он звал маму, тогда все было бы понятно, но как раз слово «мама» мальчик не произносил ни разу.
– Аля...
Лицо мальчика покраснело, нижняя губка дрожала, большие карие глаза были подернуты невыплаканными слезами, он уже потерял всякую надежду на то, что его любимая Алекс найдется.
Смуглое лицо Костоса стало более суровым при воспоминании о том, каким веселым, доверчивым и общительным был мальчик при их первой встрече в Лос-Анджелесе.
Теперь его доверие к окружающим было подорвано, все знакомые и любимые люди и предметы исчезли из его окружения, и Патрик капризничал и плакал по любому поводу и даже без него.
Костос покрепче обнял племянника, взглянув на него еще раз. Его сердце дрогнуло. Когда мальчик впервые улыбнулся ему, у Костоса исчезли все сомнения по поводу того, течет ли в ребенке кровь Сикельяносов, потому что это была улыбка Георгоса.
Алекс не услышала звука приближающегося вертолета, так как стены в доме были очень толстые. Она только под утро заснула на софе в гостиной, где напрасно ждала Kocтoca. Возле нее стояла недопитая чашка чая – единственное, к чему она притронулась за весь день.
Всю ночь она мерила шагами красивую комнату, рассуждая, почему же Костос не ночевал дома? Вернется ли он когда-нибудь?
Усталая и бледная, она приподняла голову с подушки, услышав шаги в коридоре, а затем увидела Костоса, стоящего на пороге комнаты с мальчиком в руках. Его темные глаза не переставали укорять и судить ее, что не помешало ее сердцу опять наполниться любовью к нему. Она замерла и боялась дышать. Она даже не смела надеяться, что Костос поможет ей увидеть Патрика после того, что он узнал о ней.
Костос поставил мальчика на пол, и неуклюжие ножки помчались к Алекс. Она, ни секунды не раздумывая, бросилась ему навстречу, казалось, летя, не касаясь пола. Уже через мгновение она держала маленькое тельце в руках, крепко прижимая его к себе.
Голос Алекс дрожал и прерывался, когда она говорила в крохотное ушко какие-то глупые и понятные только им двоим слова. Пальчики Патрика крепко схватились за нее, слегка дрожа. Алекс обнимала и целовала его как заведенная и никак не могла насмотреться на его чудесное личико. Скоро на лице Патрика заиграла улыбка, хотя слезы еще не совсем просохли.
Алекс посмотрела поверх головы мальчика на Костоса, который все еще стоял на пороге. В ее глазах стояли слезы облегчения.
– Я никогда не смогу отблагодарить тебя за то, что ты сделал. Я понимаю, что не заслуживаю этого счастья, но спасибо тебе от меня и от Патрика.
– Мне не нужна твоя благодарность. – Его суровые глаза заставили ее покраснеть. – Мой племянник очутился здесь только потому, что он нуждается в тебе.
Алекс понуро опустила голову.
– И не разыгрывай из себя мученицу. – Его взгляд был неумолим. – Ты ведь никогда и не собиралась расставаться с ним.
При этих словах ее бирюзовые глаза загорелись огнем противоречия.
– Но я ведь...
– И не спорь, ты всегда ставила свои собственные интересы превыше потребностей ребенка.
Обиженная несправедливостью обвинения, Алекс сказала с болью в голосе:
– Это совсем не так!
– Ты ведь просто его гувернантка, а не опекун. Что ты можешь предложить ему по сравнению с семьей его отца? Безопасность? Ты ведь одинокая молодая женщина без средств, достаточных, чтобы содержать ребенка, – произнес Костос с презрением в голосе.
– Может быть, но... – Она так любила Патрика, что видела только одну сторону этого вопроса.
– Ему только два года, но он принадлежит к семье, у которой вековые традиции, – продолжал Костос. – Ему предстоит такое блестящее будущее, какое ты никогда не смогла бы дать ему. Его место здесь – на земле его предков. Он больше никогда не вернется в Америку.
– Наверное, все, что ты говоришь, правильно. И на это я могу ответить тебе только одно. Да, у меня нет таких финансовых возможностей, которые есть у вас. Единственное, что я могу дать Патрику, это моя любовь. Но я уверена, что это не так уж мало, – проговорила Алекс тихим голосом, стараясь говорить ровно, так как малыш сразу же поднял головку, готовый опять захныкать.
– Кроме того, вместо того чтобы признаться, что ты только воспитательница Патрика, ты солгала мне.
– Но я ведь ни разу не сказала, что я – мать Патрика...
– Но ты промолчала, когда могла бы с легкостью разъяснить этот вопрос, – прервал ее Костос, не давая ей возможности уйти от ответа. – Если бы ты сказала, кто ты на самом деле, я бы сразу же согласился взять тебя в Грецию вместе с Патриком.
– А я думаю, что ты вообще не стал бы считаться со мной.
– Мои чувства никогда не влияют на решения, которые я принимаю. Я так понимаю, что ты тоже чаще принимаешь решения, руководствуясь здравым смыслом, а еще чаще – выгодой.
Его глаза были полны пренебрежения.
– Ты так же использовала Патрика в своих корыстных целях, как и его мать. Ты увидела возможность подняться из нищеты за счет него и не преминула этим воспользоваться.
Похолодев от тех обвинений, которые посыпались на нее, Алекс вскрикнула:
– Это неправда!
Не переставая укачивать Патрика, который уже начинал засыпать, Алекс в упор посмотрела на Костоса. С ее щек сошла всякая краска.
Костос иронично поднял изящно очерченную бровь, его взгляд был тверд как гранит.
– Ты что, все еще собираешься утверждать, что залезла ко мне в постель только из любви к Патрику? Совершила самопожертвование? Я-то просто уверен, что у тебя были гораздо менее благородные причины позволить мне воспользоваться твоим роскошным телом. Все твои претензии ко мне были никак не связаны с заботой о моем племяннике.
Алекс было открыла рот, чтобы попытаться как-то оправдаться, но испугалась, что разговор на повышенных тонах может взволновать мальчика. В ее бирюзовых глазах вспыхнул огонек гнева, а губы презрительно искривились. Костос искажал факты, как ему хотелось. Разве она рвалась в его спальню? Кто соблазнил ее ласковыми словами? Кто так умело воспользовался своим опытом обольстителя? Он, он и еще раз он!
– Не драться же мне с тобой, чтобы убедить тебя в том, что ты не прав, тем более сейчас, когда Патрик спит, – холодно сказала Алекс.
Костос сжал губы.
– Я не дерусь с женщинами, – резко произнес он и вышел из комнаты, хлопнув дверью.
Может быть, оно и так, но почему-то Алекс показалось, что у него ушло бы не так много времени на то, чтобы научиться этому.
Внезапно Алекс вспомнила, что должна была спросить его о многом, но не успела. Как надолго привез он мальчика? Дадут ли ей еще одну возможность увидеться с ним? Весь ее гнев испарился от одной только мысли, что, может, это ее последняя встреча с Патриком.
Ей сразу же расхотелось спорить о чем-либо. Она понимала, что ей сказочно повезло уже в том, что она опять держит ребенка на руках и может заботиться о нем хотя бы в течение нескольких часов.