Любовь

Бог есть любовь. «В том любовь, что не мы возлюбили Бога, но Он возлюбил нас» (1 Ин. 4:10). Начнем не с нашей любви к Богу, а с Его любви к нам. Любовь эта — дар. Богу ничего не нужно. Он дает от полноты. Учение о том, что Бог «не был обязан» творить мир — не сухая схоластика; оно очень важно. Иначе нам придется мыслить Бога вроде какого-нибудь заведующего, директора, управителя. Надо помнить, что там, у себя, «в стране Троицы», Господь владеет несравненно большим Царством. Надо видеть то, что видела Иулиания Норичская: беседуя с ней, Господь держал в руке что-то маленькое, с орех, и это было «все тварное». Богу ничего не нужно; Он породил ненужные существа, чтобы любить их и совершенствовать. Он творит мир, предчувствуя (или чувствуя? для Него нет времен), как роятся мухи у креста, как больно касаться дерева израненной спиной, как перехватывает дыхание, когда обвиснет тело, как нестерпимо болят руки, когда приходится вздохнуть. Простите мне такой образ, Господь — «хозяин», породивший своих паразитов. Вот она, любовь. Вот Он, Бог, Творец всякой любви.
В нас, в самую нашу природу, Он вложил и любовь-дар, и любовь-нужду. Первая из них во всех своих видах — естественный образ Его любви. Она похожа на Бога, но не всех и не всегда приближает к Нему. Заботливая мать, рачительный начальник, добрый учитель могут непрестанно давать, увеличивая это сходство и ничуть не приближаясь к Богу. Все естественные виды любви-нужды на Бога непохожи. Они противоположны Богу-любви не как добро — злу, а как формочка — крему.
Но кроме естественной любви Господь дарует нам и любовь благодатную.
Прежде всего Он делает нас соучастниками Своей Любви. Это совсем не то, что естественная любовь-дар. Люди, любящие естественной любовью, хотят другому не просто добра, а своего добра, на свой лад и вкус. Божья любовь-дар, действуя в человеке, ничего не навязывает, она совершенно бескорыстна. Кроме того, естественная любовь обращена к тем, кто нам нравится, кто согласен с нами, способен на благодарность, — словом, кажется нам достойным любви. Божья любовь, действуя на нас, дает нам силу любить невыносимых — врагов, преступников, идиотов, людей, утомляющих нас, презирающих, смеющихся над нами. Пойдем дальше; Господь дает нам ощутить любовь-дар к Нему самому. Конечно, мы не можем ничего дать Богу; но мы ведь способны отвратить от Бога волю и сердце, значит, способны и обратить их к Нему. То, что не существовало бы без Него (как нет песни без певца), Он отдал в наше распоряжение, чтобы мы могли свободно вернуть это Ему. И еще. Евангелие учит, что мы даем Богу, давая человеку. Любой, кого мы накормим и оденем, — Христос. Это тоже любовь-дар к Богу, хотя испытывающий ее иногда о том и не ведает. Да, Сама Любовь может действовать в тех, кто ничего о Ней не знает. Овцы из притчи понятия не имеют о том. Кто скрыт в больном, или в узнике, и в них самих. (Мне кажется, что притча эта — о суде над язычниками. «И соберутся пред Ним все народы», то есть «языки», «гойим».)
Всякий согласится, что такая любовь дается благодатью и зовется милосердием. Но я скажу кое-что, с чем согласится не всякий. Господь дает нам и два вида благодатной любви-нужды: любовь к Нему и любовь друг к другу. Говоря о любви к Богу, я имею в виду не любовь-оценку, не дар поклонения (об этом я, хоть и немного, поговорю позже), но именно любовь-нужду. Казалось бы, какая тут благодать? Нужда сродни корысти, а мы корыстью не обделены. Тем не менее я думаю то, что сказал. Словно река, пролагающая русло, или волшебное вино, творящее сосуд само для себя. Господь обращает нашу нужду в особый, высокий вид любви.
Остановимся сперва на благодатной любви-нужде к Богу. Конечно, самую нужду дает не благодать. Нужда «задана» уже одним тем, что мы — существа тварные, и бесконечно умножена тем, что мы — существа падшие. Благодать помогает нам понять ее, принять и обрадоваться. Ведь без благодати то, чего нам хочется, не совпадает с тем, что нам нужно.
Когда христиане вечно твердят о своей немощи, людям внешним кажется, что они заискивают перед тираном или произносят условные фразы, вроде китайских формул вежливости. На самом же деле мы снова и снова пытаемся побороть естественное, подсказанное природой ощущение. Как только мы поймем, что Господь нас любит, нас тянет думать, что мы чем-то заслужили Его любовь. Язычники этой мысли не противились; хороший человек был любимцем богов за свои добродетели. Мы знаем, что это не так, но уловок тут множество. Хорошо, мы Его любви не заслужили, но ведь как мы смиренны, когда так думаем! Быть может, наше смирение Ему и нравится? А если не оно — не осознание ли гордыни? Так, снимая пласт за пластом, все тоньше и тоньше, мы не можем избавиться от чувства, что мы, мы сами чем-то угодили Богу. Легко признать умом, трудно чувствовать, что мы — лишь зеркала и сверкаем, если сверкаем, только отраженным светом. Ну хоть капелька своего света в нас есть!
Из этого лабиринта нелепицы нас выводит благодать, даруя нам детское и радостное признание полной немощи. Мы становимся «веселыми нищими». Нам жаль, что мы согрешили, но не так уж жаль, что грех наш умножил нашу нужду. А о том, что мы вообще по природе своей ничто без Бога, мы ничуть не жалеем. Ведь именно та иллюзия, о которой я говорил, и мешала нам радоваться. Мы были, как человек, который хочет одной ногой, одним пальцем касаться дна и потому не знает радости плавания. Расставшись с последней претензией на свободу, силу или достоинства, мы обретаем достоинства, силу и свободу. Они поистине наши и потому, что нам дал их Господь, и потому, что теперь мы знаем: в другом смысле слова они нашими быть не могут.
Кроме того, Господь преображает и любовь-нужду к людям. Всем нам бывает нужно — кому чаще, кому реже — милосердие, любовь к невыносимым. Оно нужно нам; но мы его не хотим. Нам хочется, чтобы нас любили за ум, красоту, обаяние, честность, таланты. Заподозрив, что к нам питают высший из всех видов любви, мы содрогаемся от обиды. Это так хорошо известно, что люди злобные притворяются, будто любят нас именно такой любовью. Когда мы хотим помириться с родственниками, другом, возлюбленной и слышим: «Я тебя прощаю по-христиански», — всякому ясно, что ссора продолжается. Конечно, отвечая так, человек лжет. Но он бы и лгать не стал, если бы не знал, как обидно чистое милосердие.
Принимать милосердие очень трудно, иногда труднее, чем давать. Мы лучше это увидим на крайнем примере. Представьте, что вскоре после свадьбы вы заболели тяжелейшей болезнью, но живы, хотя не можете ни работать, ни иметь детей. Жена содержит вас, с вами трудно и неприятно, вы становитесь все глупей, раздражительней, требовательней. Представьте еще, что терпение и жалость вашей жены неистощимы. Если вы можете принимать, ничего не давая, без досады, даже без самообвинений, прикрывающих жажду утешения, вы делаете то, чего любовь-нужда в естественном виде дать не может. (Конечно, и жена превосходит возможности естественной любви-дара, но сейчас речь не о том.) Однако все мы, того не ведая, получаем это. В каждом из нас есть что-нибудь невыносимое, и, если нас все равно любят, прощают, жалеют, это дар милосердия. Те, у кого хорошие родители, жена, муж или дети, должны помнить, что иногда (или всегда) их любят ни за что, просто потому, что в любящих действует Сама Любовь.
Так, войдя в человеческое сердце. Господь преображает не только любовь-дар, но и любовь-нужду, не только любовь-нужду к Себе, но и любовь-нужду к ближнему. Конечно, бывает иное. Господь является иногда, чтобы потребовать отказа от любви. Высокое и страшное призвание велит нам, как Аврааму, уйти от своего народа, из отчего дома. Если мы влюбились в чужую жену, мы должны жертвовать влюбленностью. Все это очень трудно, но вполне понятно. Непонятней другое: что естественную любовь, разрешенную Богом, все равно надо преобразить.
В таких случаях мы не заменяем ее милосердием, не выбрасываем серебра, чтобы набрать золота, а сплавляем золото с серебром. Привязанность, дружба или влюбленность останутся собою и станут одновременно милосердием.