Бэббит

— Честное слово, у меня сегодня неплохое настроение!
Вопрос — куда поставить машину — оказался не менее важным и волнующим, чем проблема — как ее завести. Поворачивая с Оберлин-авеню на Третью улицу, он напряженно искал глазами свободное место на стоянке. Он рассердился, когда перед его носом это место занял другой водитель. Но впереди какая-то машина отъехала от тротуара, и Бэббит затормозил, сделал предостерегающий знак рукой машинам, наседавшим сзади, махнул старухе, чтобы та посторонилась, увернулся от грузовика, наезжавшего сбоку. Задев передними колесами стальной буфер ближней машины, он остановился, судорожно сжимая руль, задним ходом протиснулся на свободное место и, оставляя между собой и соседней машиной не больше восемнадцати дюймов, подвел свою машину к тротуару. Это было настоящее мужское дело, и он выполнил его с честью. С удовлетворением он повесил стальной замок на переднее колесо и, перейдя улицу, вошел в Ривс-Билдинг, где на первом этаже помещалась его контора.
Это здание было огнеупорным, как скала, и точным, как пишущая машинка, — четырнадцать этажей из желтого прессованного кирпича, — ровное, прямое, без всяких украшений. В нем размещались приемные адвокатов, врачей, конторы агентов по распространению машин и точильных станков, проволочных решеток и горнорудных акций. На окнах красовались золотые надписи. Подъезд здания был вполне современный, без всяких колонн — простой, строгий, гладкий. На Третью улицу выходили окна почтово-телеграфного отделения Уэстерн-Юнион, кондитерской Блю-Дельфт, писчебумажного магазина Шотвелла и конторы по продаже недвижимого имущества «Бэббит и Томпсон».
Бэббит мог бы войти в контору с улицы, как входили клиенты, но он чувствовал себя своим человеком, проходя по длинному коридору через все здание, чтобы войти через боковую дверь. Тем более что тут его приветствовали все «туземцы».
Неизвестный мелкий люд, наполнявший коридоры Ривс-Билдинг, — лифтеры, механики, монтеры, охрана и подозрительный хромоногий тип, который ведал табачным и газетным киоском, — никак не могли считаться городским населением. Они были именно туземцами, которые жили в уединенной долине, интересуясь только друг другом и своей «деревней» — Ривс-Билдинг. Их «Главной улицей» был холл при входе, с каменным полом, мраморным, без украшений, потолком и внутренними окнами магазинов. Самым оживленным местом на этой «улице» была парикмахерская Ривс-Билдинг, что несколько смущало Бэббита, потому что сам он брился в сверкающей новой парикмахерской «Помпея», в здании отеля Торнлей, и всякий раз, проходя мимо парикмахерской Ривс-Билдинг, чувствовал, что изменяет, родной деревне.
Но сейчас его, как представителя касты хозяев, почтительно приветствовали местные жители, и он проследовал в свою контору, важный и спокойный, словно неприятности никогда и не начинались.
Впрочем, они тут же начались снова.
Стэнли Грэф, разъездной агент, разговаривал по телефону тем катастрофически неубедительным тоном, который никак не может воздействовать на клиента: «М-мм — так вот… понимаете… есть у меня для вас подходящий дом — Персиваль-Хауз, в Линтоне. Ах, видели? Ну, как он вам понравился?.. Что?.. Мммм-н-да… — и уж совсем нерешительно: — М-м… понятно…»
И, проходя в свой кабинетик — вернее, небольшой закуток, отделенный от общего помещения дубовой перегородкой с матовым стеклом, — Бэббит подумал, как трудно найти помощников, которые с такой же уверенностью, как он сам, умели бы уговорить покупателя.
Кроме Бэббита и его тестя, Генри Томпсона, очень редко заходившего в контору, там работало еще девять человек: Стэнли Грэф, разъездной агент — моложавый человек, заядлый курильщик и бильярдист, старый Мэт Пеннимен, выполнявший, всякую подсобную работу, он же сборщик квартирной платы и страховой агент, седой, забитый, молчаливый. Ходили слухи, что когда-то он был известным дельцом, занимался продажей недвижимости, владел собственной конторой в «самом» Бруклине. У Бэббита служили еще Честер Керби Лейлок, постоянный агент на строительстве в Глен-Ориоле, восторженный малый, с шелковистыми усиками и большой семьей, мисс Тереза Мак-Гаун, проворная и довольно миленькая стенографистка, мисс Вильберта Бенниген, низкорослая, медлительная и усердная бухгалтерша, и еще четыре разъездных агента, получавших комиссионные с прибыли.
Бэббит с грустью поглядывал из закутка на своих служащих: «Эта Мак-Гаун еще ничего — умница и хорошая стенографистка, зато Стэн Грэф и остальные…» Вся прелесть весеннего утра увяла в затхлом воздухе конторы.
Обычно он с удовольствием приходил в свою контору и сам удивлялся: неужели ему удалось создать это приятное, солидное учреждение. Контора никогда не надоедала, его радовала чистота и новизна обстановки, деловитый дух. Но сегодня все казалось невзрачным — кафельный пол, как в ванной, металлический потолок, выкрашенный охрой, выгоревшие карты на оштукатуренных стенах, стулья светлого полированного дуба, стальные конторки и шкафчики для картотек, покрытые мутно-зеленой краской. Настоящий склеп, стальная часовня, где всякое веселье и смех казались черным грехом.
Даже новый бачок с холодильником не доставил ему никакого удовлетворения. А бачок был первоклассный, наиновейшей конструкции, научно обоснованный, безупречный. И стоил он огромных денег (что само по себе уже было достоинством). В нем был герметический фибровый контейнер для льда, фарфоровый сосуд для воды (гигиеничность гарантирована), столь же гигиеничный, тугой, незасоряющийся кран, а сверху он был расписан трафаретом под золото, в два тона. Бэббит смотрел на беспощадно гладкие плитки пола, на бачок, доказывая себе мысленно, что ни у кого из обитателей Ривс-Билдинг не было такой дорогой машины, но чувство социального превосходства, которое в нем раньше рождала эта мысль, теперь исчезло. К собственному удивлению, он вдруг пробормотал:
— Уехать бы куда-нибудь в глушь, ни черта весь день не делать. А вечером — опять к Гэнчу, дуться в карты, ругаться на чем свет стоит и выхлестать сто тысяч бутылок пива!..
Со вздохом он просмотрел почту, потом крикнул: «Мисмган!» — что означало «мисс Мак-Гаун!» — и стал диктовать.
Вот как он продиктовал первое письмо:
«Омару Грибблу, пошлите к нему в контору, мисс Мак-Гаун, ваше письмо от двадцатого получил, хочу вам сказать вот что, ежели будем зевать, так непременно прозеваем торги Аллена. Вызывал Аллена позавчера, договорился обо всем, уверяю вас — нет, нет, не так, пишите: долголетний опыт мне подсказывает, он человек честный, деловой, я проверил его финансовое положение, вполне прилично — эта фраза что-то запутана, мисс Мак-Гаун, вы из нее выкройте, что надо, точка, абзац.
Он согласен учесть векселя, и можно будет без труда заставить его внести страховую премию, и, бога ради, давайте поскорей — нет, не так: давайте ближе к делу, надо поскорее взяться — нет, это все — можете подчистить, когда будете печатать, мисс Мак-Гаун — искренне ваш и прочее».
А вот каким он получил это письмо на подпись от мисс Мак-Гаун, перепечатанное на машинке:
«БЭББИТ И ТОМПСОН
Контора по продаже недвижимого имущества. Жилые дома.
Ривс-Билдинг, уг. Оберлин-авеню и Третьей улицы. Зенит.
ОМАРУ ГРИББЛУ, ЭСКВАЙРУ
567 Норс-Америкен-Билдинг. Зенит.cent
Многоуважаемый мистер Гриббл!
Мы получили Ваше письмо от двадцатого сего месяца. Должен сказать, что меня беспокоит, как бы мы не пропустили торги Аллена. Вчера я его вызывал к себе и договорился обо всем. Долголетний опыт мне подсказывает, что он — человек деловой. Я ознакомился с его финансовым положением и вполне удовлетворен.
Он согласен учесть платежные векселя, а заставить его внести страховую премию не представит особого труда.
Итак — ближе к делу!
Искренне ваш…»
Перечитав письмо, Бэббит поставил свою подпись — с деловитым росчерком, как он научился подписываться в колледже, и подумал: «Вот это письмо — ясное, четкое, ни слова лишнего. Что такое — разве я ей велел сделать третий абзац? Хоть бы она перестала править то, что я ей диктую! Не понимаю, почему это Стэн Грэф или Чет Лейлок не умеют писать такие письма — с огоньком, с душой!»