Скорость

Она посмотрела на него задумчиво своими ясными глазами.
– Боюсь, здесь, в Апогее, молодые люди находят, что я сужу слишком строго.
– Понятное дело! Потому-то они дальше Апогея и не идут. – Баффем заглянул в самую глубину ее глаз. – Знаете, по-моему, между нами есть сходство в одном: ни вам, ни мне не по нутру прозябание. Большинство людей никогда не задумывается над тем, почему они живут на свете. Мечтают: вот ужо, если бы да кабы, когда-нибудь, хорошо бы поднатужиться да поднапружиться – и, глядишь, они уже отдали богу душу. Но вы и я… Мне кажется, будто я с вами знаком давным-давно. Вы будете вспоминать обо мне?
– Конечно. Здесь, в Апогее, не так-то много таких, кто несется со скоростью семьдесят миль в час.
У калитки появился Рой Бендер.
– Эй, босс! Через две минуты кончаем! – прогудел он.
Баффем, вскочив, натягивал кожаную куртку и шоферские перчатки. И говорил. А она не сводила с него серьезного взгляда. Голос его звучал настойчиво.
– Мне пора. Еще через сутки начнет сказываться напряжение. Думайте обо мне, тогда, хорошо? Пошлите мне вдогонку добрые мысли.
– Хорошо, – ответила она спокойно.
Он сдернул огромную перчатку. Ее рука казалась хрупкой на его ладони. В следующее мгновение он шагал к калитке и вот уже садился в машину, бросив Рою через плечо:
– Все проверили – бензин, батареи?
– А как же. Все сделано, – ответил механик их гаража. – А вы передохнули малость?
– Да. Посидел в холодке, развеялся немного.
– Вы, я видел, разговаривали с Ориллией Риверс…
– Ладно, ладно, – перебил Рой Бендер. – Давайте, босс, стартуем.
Но Баффем выслушал механика до конца.
– Наша Ориллия – девушка, каких мало. Умница. И настоящая-настоящая барышня. А ведь родилась и выросла здесь, у нас на глазах.
– А как бишь его, жениха вашей мисс Риверс? – рискнул Баффем.
– Да надо думать, она выйдет за преподобного Доусона. Старая сушеная вобла, этот Доусон, но родом с Востока. В один прекрасный день станет ей невмоготу учительствовать, тут-то он ее и зацапает. Как говорится, со свадьбой спешить – в Рино каяться.
– Это верно. Расплатились, Рой? Ну, счастливо.
Баффем уехал. Через пять минут его уже отделяли от Апогея шесть и три четверти мили. Мысли его были лишь об одном – наверстать упущенное время; перед глазами стояла только стрелка спидометра, да стремительно неслась навстречу лента дороги. Вскоре после того, как стемнело, он буркнул Рою:
– Берите руль. Поведете. Я вздремну немного.
И действительно вздремнул, проспал ровно час, потом, просыпаясь, потер, как сонный ребенок, глаза кулаками, покосился на спидометр и положил ладонь на руль, бросив Рою:
– Ладно, хорош. Подвиньтесь.
К рассвету не существовало уже больше ничего, кроме стремления на предельной скорости вперед. Землю заслонила сплошная стена воя и скорости. Ничто человеческое не пробудилось в нем даже тогда, когда он, побив рекорд, с триумфом вылетел на Коламбус-Серкл.
Прежде всего он пошел и лег спать и проспал двадцать шесть с четвертью часов, потом присутствовал на устроенном в его честь обеде, где произнес речь, на редкость несвязную, так как сам все время думал о том, что через восемь дней ему надо быть в Сан-Франциско. Оттуда он отбывал в Японию, где должен был принять участие в гонках вдоль побережья острова Хондо. Прежде чем он возвратится, Ориллия Риверс уже, конечно, выйдет замуж за своего преподобного мистера Доусона и отправится в свадебное путешествие на мыс Кейп-Код. И большие, сильные мужчины с измазанными машинным маслом лицами будут внушать ей только отвращение.
На поездку туда и обратно уйдет один день. Машиной до Кейп-Кода быстрее, чем поездом. А по дороге на Сан-Франциско у него будет еще один час для разговора с Ориллией. Он произведет на нее большее впечатление, если сможет потолковать с нею о родине ее предков. Можно будет показать ей снимки, привезти ей какое-нибудь кресло из фамильного особняка.
На Морской улице Вест-Харлпула он увидел дом, в точности такой, как на картине у Ориллии, и дощечка с названием потонувшего корабля – «Пеннинский Воробей» – была прибита к стене сарая. Проехав чуть дальше по улице, он прочитал вывеску над лавочкой: «Гайус Бирс. Продажа всевозможных товаров – остроги, мельницы, сувениры». На пороге лавочки возился какой-то человечек. Баффем зашагал прямо к нему и, приблизившись, увидел, что человечек очень стар.
– Доброе утро. Это вы – капитан Бирс? – спросил Баффем.
– Самый я и есть.
– Не скажете ли, капитан, кто теперь живет в доме Риверсов?
– В котором, вы говорите, доме?
– У Риверсов. Вон через дорогу.
– А, в этом? А это дом Кендриков.
– Но ведь его построил Риверс?
– Вот и нет. Капитан Сефас, вот кто его построил. И всегда в нем жили Кендрики. Теперешнего владельца зовут Уильям Дин Кендрик. Сам он в Бостоне, по шерстяному делу, но семья приезжает сюда, почитай, каждое лето. Уж кому и знать, как не мне. Кендрики со мной в родстве.
– Но… где же тогда жили Риверсы?
– Риверсы? А-а, они-то? Вы, стало быть, с Запада приехали? Думаете провести здесь лето?
– Нет. Почему вы решили, что я с Запада?
– Да Риверс на Запад переселился, Брэдли Риверс. Вы-то про него, что ли, спрашивали?
– Да.
– Приятель вам будет?
– Нет. Просто слыхал о нем.
– Ну тогда я вам вот что скажу: никаких Риверсов никогда и не было.
– То есть как это?
– Отец этого самого Брэдли Риверса называл себя Зенас Риверс, Да только настоящее-то имя ему было Фернао Рибейро, и был он всего-навсего португалец-матрос. И добром он не кончил, хоть и знал толк в промысле. Но как запьет, то уж, не дай бог, себя не помнил. Он грабил затонувшие корабли. А сюда он приехал с островов Зеленого Мыса.
– Я так понял, что предки этого Брэдли Риверса были самые что ни на есть аристократы и прибыли сюда на «Мэйфлауэре».
– Может, и так, может, и так. Аристократы по части как бы нализаться ямайского рома. Но они не на «Мэйфлауэре» приехали. Зенас Риверс пришел сюда на бриге «Дженни Б. Смит».
– Но, значит, Зенас до Кендриков владел этим домом?
– Это он-то? Да если он или Брэд и переступали когда порог Кендрикова дома, то разве чтобы дров охапку принести или раков на продажу.
– А какой он был с виду, этот Зенас?
– Да такой плотный из себя, смуглый – одно слово, португалец.
– А нос у него был с горбинкой?
– У него нос с горбинкой? Что твоя слива у него был нос.
– Но ведь у Брэдли был римский профиль. Откуда же у Брэдли взялся нос с горбинкой?
– От мамаши. Мамаша у него янки, только их семья совсем была никудышная, вот она и вышла за Зенаса. Брэд Риверс всю жизнь был отпетый враль. Лет семь-восемь назад он вдруг объявился, так он тогда хвастал, будто стал первым богачом в Канзасе или в Милуоки он говорил, не помню.
– Не знаете, он покупал здесь картину дома Кендриков?
– Вроде бы покупал. Он подрядил одного живописца нарисовать Кендриков дом. И купил кое-что у меня в лавке – старый диван и портрет покойного капитана Гулда, что оставила здесь Мэй Гулд.
– А этот капитан Гулд… у него нос с горбинкой? Лицо такое суровое, с бакенбардами?
– Он, он. Что же вам про него Брэд нарассказал, а?
– Ничего, – вздохнул Баффем. – Так, значит, Риверс был самый обыкновенный простолюдин вроде меня?
– Брэд Риверс? Простолюдин? Он у Зенаса, правда, учился года два в Тэнтоне, но все равно, его здесь на задворках у Кендриков, или у Бирсов, или Доунов всякая собака знает, привыкли. Да вы спросите хоть кого из старожилов, вам всякий скажет.
– Спрошу. Спасибо вам.
Он шел по единственной улице Апогея в густом облаке пыли – ничем не примечательный высокий господин в котелке.
В его распоряжении была всего пятьдесят одна минута до возвращения местного поезда Апогейской ветки, который должен был доставить его на ближайшую узловую станцию для пересадки в Западный экспресс.