Кровавый удар

Послышался звон разбитого стекла. Острые края впивались мне в руку; я забрался в трюм баржи и вылез с другой стороны.
Два корпуса со страшным скрежетом терлись друг о друга. Я не оглядывался. Вскочил на боковую палубу и заглянул в распахнутую дверь кабины.
Там воняло машинным маслом и сигаретным дымом. На палубе лежал человек. Он закрывал глаза руками. Вместо лица у него была кровавая маска. Другой стоял наклонившись над ним. Когда я вошел, он выпрямился. У него было широкое белое лицо с глазами-щелочками. Зубы большие и желтые, как у лошади. Правого верхнего клыка не было. Вместо левого уха — сырое красное месиво. Это он прошлой ночью избивал Дина в саду, его серебряные пуговицы блестели в лунном свете.
У руля никого не было. Я схватился за него и дернул влево. Человек без одного зуба кинулся на меня.
Это было все равно что попасть в мясорубку. Я физически сильный человек, но всегда почитал за правило избегать драк. Теперь я прислонился к рулю и сделал все, что мог.
Он ухмылялся. Я заехал ему по ухмылке и оцарапал суставы пальцев о его зубы. Что-то со страшной силой ударило меня в живот, и все стало красным и тошнотворным. Я мертвой хваткой вцепился в руль и до отказа повернул его влево. Я понимал, что руль бросать нельзя.
Следующий удар пришелся мне около уха. Я ощутил боль, туманную и размытую, но очень сильную. Я отшатнулся и слишком поздно сообразил, что бросил руль. Мое правое колено как будто взорвалось. Я качнулся вперед, споткнулся о тело, распростертое на полу, и схватился за какую-то ручку.
Дверная ручка.
Я налег на нее. Он шел на меня как краб, растопырив клешни. Дверь открылась внутрь. Я оказался на свежем воздухе, прислонился к перилам баржи. Он зарычал, норовя ударить меня ногой. Я увернулся. Ботинок, нацеленный мне в пах, попал во внешнюю часть левого бедра. "Мертвая нога!" — услышал я откуда-то из школьных лет. Лишившись обеих ног, я повис на перилах.
Он приближался.
Кто-то схватил мои бесполезные ноги и перекинул их через перила. Мои пальцы отпустили железный поручень. Стук двигателя казался артиллерийской канонадой. Я прекрасно понимал, что сейчас отправлюсь за борт. Но ноги не действовали. Я мог только вопить.
Потом я понял, что падаю.
Винт, подумал я.
Я свалился в воду и сразу попал в водоворот. В голове у меня тут же прояснилось. Я принялся лихорадочно грести руками, ожидая, что сейчас меня начнут пережевывать огромные бронзовые лопасти, крутящиеся рядом со мной, как ножи мясорубки.
Но этого не случилось. Мимо моей головы проскочила идущая на буксире плоскодонка. Потом баржа начала разворачиваться бортом вперед, как черный утес на фоне кровавых облаков. Ноги у меня отчаянно болели. Но это была хорошая боль: это значило, что они у меня есть и я могу пользоваться ими, чтобы плыть.
Плыть.
Поверхность воды напоминала пластину черного стекла, в морщинках от набегающего отлива. Волна относила меня прочь, огни на берегу быстро двигались. Мачта "Лисицы" скользила прочь, вверх по реке — высокий черный силуэт на фоне неба.
На западе огненные руки солнца струили свет между трубами Госпорта, прокладывая на воде багровую дорожку. Я колотил по воде ногами, стараясь вернуть им чувствительность.
Рев двигателя баржи переменился. Я поглядел, что там. Оттого, что я увидел, у меня отчаянно заколотилось сердце и захолонуло в груди.
Баржа уже не была похожа на утес. Это был остров, широкий и твердый. Моя голова оказалась как раз в кровавой солнечной дорожке. И баржа сейчас на меня наедет.
Я нырнул, проплыл несколько ярдов под водой. Грязная вода, подумал я, в нее сбрасывают тяжелые металлы. Как будто баржа в пятьсот тонн весом даст мне время умереть от медленного отравления.
Я вынырнул на волне перед носом баржи. Прежде чем мои глаза привыкли к свету, я почувствовал, как волна выталкивает меня, и увернулся от дребезжащего корпуса. Он проскочил в десяти футах от меня. Это была маленькая победа, и к тому же случайная. Но мне стало полегче. Промазал мерзавец, подумал я.
Солнце село. Вода стала совсем темной. Теперь он меня не увидит. Но я уже почти не мог плыть. Я утону, не успев доплыть до "Лисицы".
Рубка рулевого поравнялась со мной. Я принял решение. Изо всех сил я поплыл к белой призрачной подпорке на корме баржи. Она маячила впереди меня. За ней плыла плоскодонка, подпрыгивая на конце слишком длинного буксира.
Я поравнялся с плоскодонкой и уцепился за планшир. Осколки глубже впились мне в пальцы. Держись, говорил я себе.
Держись.
Я стискивал зубы, чтобы не закричать. Но крепко держался за развал бортов у носа плоскодонки. Ноги волочились по воде. Они отчаянно болели. Ну ладно, сказал я себе. Одно из двух. Либо вернуться к жизни, либо потонуть, как кирпич. Буквально взвыв от боли, я закинул правую ногу на планшир. Я висел так в наступающих сумерках и ждал, пока лодка накренится и я смогу в нее перекатиться. Это была большая, толстая портовая плоскодонка. Она качалась, но не очень сильно.
Я проделывал это десятки раз, прыгая из воды в лодки. Это достаточно утомительно даже после парусной прогулки на ветру. Но мне никогда не приходилось с онемевшими ногами и раскалывающейся головой прыгать в шлюпку, которую тащит на буксире человек, пытавшийся убить меня дважды за последние двадцать минут.
Я стиснул зубы. Потом отчаянным рывком перекинул свое тело через планшир.
Шлюпка черпнула воды. Все, подумал я. Готово. Но она выровнялась. И долгую, прекрасную секунду я лежал неподвижно и отдыхал.
Но только секунду. Было уже темно, но не настолько, чтобы я не видел весел под сиденьем и уключин.
Мой нож по-прежнему висел на ремне от бинокля. Наклонившись, я нашел сплесень, соединявший буксир с кольцом на форштевне лодки.
Я принялся пилить дешевый полипропилен. Он с треском лопнул. Плоскодонка вильнула, замедлила ход и свободно заскользила, покачиваясь на волнах, оставляемых баржей.
 
Глава 17
Я вытащил весла и принялся грести по направлению к "Лисице". Теперь у меня хватало времени подумать. Я даже не знал, по-прежнему ли "Лисица" на воде. Я поглядел через плечо. Мачта на месте. От радости мне стало теплей. Потом я вспомнил треск ялика, который я сделал когда-то вместе с отцом, страшный скрежет, когда баржа давила на корпус "Лисицы".
И снова разозлился.
Разозлился, что агрессивные невежды всегда стараются разрушать прекрасное, чтобы достичь своих грязных целей. Меня приводило в ярость это тупое стремление стереть с лица земли мое прошлое и моих друзей только потому, что мы им мешали.
Там, у Госпорта, баржа вдруг развернулась на 180 градусов. На длинном носу загорелись два глаза-прожектора, красный и зеленый, они рыскали по воде, искали меня.
Из дока вышел паром. Ярко освещенный городок скользил по стеклянистым волнам прибоя. Когда он удалился, баржа подплыла ближе. Глаза-прожекторы увидели меня. Баржа приближалась.
В лодке было на шесть дюймов воды. Я промок насквозь. Вообще-то, я должен был дрожать и от страха, и от холода. Но я не чувствовал ни того, ни другого. Давайте-давайте, сволочи, думал я. Погоняйтесь за мной.
Теперь мы вышли в открытый фарватер. Я развернул ялик и, отчаянно брызгаясь и загребая веслами, двинул на северо-запад со всей возможной скоростью, какую мне позволял отлив. Пугайте меня, думал я. Приводите в ужас. За транцем ялика приближались два глаза, красный и зеленый. Подходя ближе, они захватывали все большее пространство.
У меня болели плечи, руки, порезанные осколками, горели. Слишком поздно, думал я. Ты оторвался слишком поздно. Сейчас железный таран ударит в транец лодки, перевернет ее и искорежит крутящимися бронзовыми лопастями. Отлив был слишком силен. Я не продвигался вперед. Я ошибся в расчетах.
Двигатель стучал все оглушительней. Прожекторы исчезли, теперь надо мной угрожающе навис тупой нос баржи. Я слышал плеск и урчание носовой волны.