Кровавый удар

— Давайте догонять, — сказал я.
— Промокнем, — заметил Пит. Облака надвинулись ближе, золотистые края исчезли. Слышалось непрерывное ворчание грома.
— Подумаешь. — Вернувшись к рации, я снова набрал Надин номер.
Ответил мужской голос.
— Нет, — сказал он. — Ее нет. Она уехала.
— Уехала?
— Кто ее спрашивает? — осведомился голос.
— Билл Тиррелл, — представился я.
— Ага. Хорошо. — Голос был четкий, как цифровой дверной замок. — К входной двери подошли какие-то русские. Надя вышла из дома через черный ход. Не могли бы вы сказать, что происходит?
— Нет, — ответил я.
— Она просила, если вы позвоните, передать вам, что она едет...
— Не говорите мне! — завопил я в микрофон.
Треск прекратился.
— ...в гостиницу "Сибелиус", — сказал голос и заглох в реве помех.
Я оставил рацию включенной. Помехи не прекращались. Давай, думал я. Давай. Трещи до посинения. Надо же было быть таким идиотом, чтобы разговаривать с Надей по рации, а не по телефону. Кто-то подслушал. Кто-то прислал этих русских. И этот кто-то теперь сообщит русским, чтобы они поджидали Надю в гостинице "Сибелиус".
Дождь забарабанил по крышке люка. Я снял с крючков два дождевика, для себя и для Пита, и поднялся на палубу. Дождь падал большими каплями, они ударялись о палубу со стуком, который я ощущал через подошвы ботинок. Я накинул дождевик. Дин и члены экипажа сидели на корточках у крышки люка, набросив капюшоны, и пересмеивались. Они не знали, что смеяться, в сущности, нечему.
Впереди, за черно-белым буем, указывающим южное направление, поперек фарватера справа налево шла дорожка зыби.
— Спинакер, — сказал я. Двигатель толкнул нас на зыбь. Я повернул штурвал влево. Задул ветер.
Он с ревом обрушился на корму. Грот надулся. На передней палубе ребята боролись со спинакером. Огромный воздушный шар из парусины взвился на мачту, наполнился ветром.
"Лисица", набрав скорость, миновала буй и заскользила по фарватеру.
Дождь, шелестя, обрушивался на море тяжелыми серыми завесами. Горизонт впереди сузился до сотни ярдов. Сверкнула молния. Через три секунды прогрохотал гром.
— Сейчас потеряем ветер, — сказал Пит.
Но ветер держался. Держался достаточно долго, чтобы мы успели пройти узкие места, мимо маяка на стальных решетчатых сваях, стоявшего на скалистом острове. Ветер держался достаточно долго, чтобы унести от нас дождь и открыть в чернильном небе голубую щель, окруженную лавинами облаков. В облачной долине показался кусочек солнца, проложивший блестящую сине-зеленую дорожку по черному полотнищу моря, которое расстилалось впереди. Вокруг, как пушечные залпы громыхал гром.
— Вот они, — сказал Пит.
В конце фарватера, наверное в миле от нас, виднелись две горы парусины, на которых горели огни. Они шли на расстоянии около сотни ярдов друг от друга. "Ксеркс", словно птица на крыльях, "Вильма" со своими квадратными марселями, с лиселями [26] на концах нок-реи [27].
Я снял с переборки кубрика компас и быстро определил румб [28]. Солнце исчезло, как будто его погасили. Снова начался дождь. Он с оглушительным шумом низвергался водяными столбами. Он вышиб ветер из парусов и принес новый ветер, ледяной ветер, который дул с другой стороны и вывернул спинакер наизнанку. Словно во сне я услышал, как Пит орал экипажу, чтобы сняли спинакер. То есть я мог это расслышать, но не слушал. Я выкинул все из головы: Надю и другое, прочее. И сосредоточился на рулевом компасе. Он показывал 083 градуса, румб двух кораблей впереди.
Спинакер упал вниз. Ветер дул с юго-востока.
Пит что-то сказал мне. Молния осветила его: замерзший, с открытым ртом, сине-белый. Сразу за разрядом молнии прогремел гром, гигантское сотрясение, от которого болела голова и звенело в ушах. В вантах выл ветер. "Лисица", почти лёжа на боку, неслась по фарватеру, с ее палуб струилась вода. Я посмотрел на часы, вода затекла мне в рукав. Десять минут, подумал я. Десять минут, чтобы догнать их. При вспышке молнии я увидел, что команда смотрит вверх. Они заметили, что мачты высоко, а облака низко.
Следующий разряд молнии был гигантской синей искрой, которая, шипя, вырвалась из черного морока и застыла над морем, как трезубец дьявола. Должно быть, она светила полсекунды, не меньше.
Волосы у меня встали дыбом.
"Вильма" и "Ксеркс" плыли в сотне ярдов впереди. Языки синего пламени срывались с нок-рей "Вильмы", а вокруг ее вантов стояло жуткое электрическое сияние.
— Чтоб я сдох, — сказал Пит. — Огни Святого Эльма. Сроду не видал их в натуре.
Все оказалось очень просто и разумно. Плохая погода. Но мы преследуем человека и почти догнали его.
— Что это он затеял? — сказал Пит.
"Ксеркс" увалился под ветер, ослабил шкоты. Он кренился, белая пена вырывалась из-под кормового подзора, в то время как судно с ревом рассекало фарватер. У штурвала стояла коренастая фигура, даже с такого расстояния было видно, что на человеке дорогой дождевик. Из-под капюшона торчала, без сомнения, огромная сигара. Невилл Глейзбрук. Я смотрел не на "Ксеркса". Я смотрел на "Вильму". Она тоже двигалась вперед. Но она забирала на юг, выходила из фарватера. Фарватер кончался у Ханко. Путь над глубиной тянулся на десять миль двумя сторонами треугольника. Карта показывала и короткий путь — шесть миль грубо отмеченных мелей.
— Какого чертова хрена ему нужно? — спросил Пит.
— Ему нужно позвонить по телефону, — ответил я. Потом я резко дернул руль, и "Лисица" выскочила из фарватера в кильватер "Вильмы".
— То есть как это? — спросил Дин. Он пришел на корму и стоял у кубрика с подветренной стороны, втянув голову в плечи.
— У него не работает рация, — объяснил я. — Слишком много электрических помех. Вот он и ищет телефонную будку, чтобы позвонить знакомым.
Пит спросил:
— Ты хоть знаешь, куда плывешь?
"Вильма" была в двухстах ярдах впереди. Я вгляделся в карту сквозь дождевые капли на ее пластмассовом футляре.
— Мы плывем к "Вильме", чтобы помешать ей пристать к берегу.
— Зачем? — спросил Пит.
— Делай, что тебе сказали.
Впереди "Вильмы" из моря вынырнули низкие камни. Из-за дождя все было окутано туманом, как морской пейзаж в кошмарном сне. Буев не было.
Синий разряд молнии ударил в паруса "Вильмы". Она накренилась влево, огромные волны с белыми гребнями вырывались из-под ее носа и кормовой части. Перед ней расстилалось открытое море. Я сверил румб с компасом. Через мели все-таки был путь — узкий, но был.
— Кливер, — сказал я.
Команда прошлепала по палубе, подняла высокий треугольный парус. Палуба "Лисицы" резко накренилась, судно осело.
Разрыв между нами и "Вильмой" начал уменьшаться.
Я объяснил Питу, что мне от него надо. Он сказал:
— Полный маразм.
— Делан, — велел я.
Он пожал плечами:
— Я тут ни при чем.
Я пошел на корму, на свое обычное место, к кормовому подзору, уцепился за бакштаг. Дождь залился мне за шиворот, и я дрожал. Отчасти от холода. А отчасти от доброго, старого ужаса.
Я собирался встретиться с человеком, который убил Леннарта Ребейна, и Мэри Кларк, и Амиаса Теркеля. Но эта встреча мне вовсе не улыбалась.
Я оглядел палубу "Лисицы", нежные изгибы обшивки, старую верную паутину из канатов, проводов и рангоутов. Мне не хотелось оставлять все это.
Пит обернулся. Из капюшона выбивалась борода.
— Проходим, — сказал он.
Мы были в десяти ярдах от кормы "Вильмы". Там, опершись на ее гакаборт, стоял человек. Тот человек, с короткими усами, который ушел из бара в Хельсинки. Человек из сторожки у ворот Варли Фицджеральда. Нос "Лисицы" приподнялся, она вошла в кормовую волну "Вильмы". Мы были от нее с подветренной стороны. Ее грот задрожал — мы перехватили у него ветер. Теперь по левому борту были камни, а по правому — тридцать ярдов.